Формирование «регионального образа» Центральной Азии: к вопросу о теоретических подходах к проблеме

Появление нового региона Центральной Азии после приобретения независимости пяти постсоветскими республиками (Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан) изменило геополитическое и геоэкономическое положение всей Евразии. Центральная Азия не только возвратила свой транзитный потенциал, соединяющий ряд регионов обширной Евразии между собой (АТР со Средним и Ближним Востоком, северную Евразию и Южную Азию и т.д.), но и формирование нового региона в центре обширного евразийского континента привело к ре-артикуляции функционирующих геополитических концепций.

Об этом сообщает Роспрес

Введение

Многоуровневый и многоплановый характер становления и дальнейшего развития региона Центральной Азии актуализировал появление ряда теоретических концепций международных отношений, анализирующих различные аспекты их проявления. Реалисты (как и неореалисты) усматривали в нём, среди прочего, возрождение закономерностей и характеристик новой «Большой игры», либералы занялись вопросами модернизации, демократизации и построения гражданского общества в регионе, вкупе с вопросами сохранения безопасности и стабильности. Специалисты – сторонники концепции «Международное сообщество» (International society scholars), как промежуточное звено между реализмом и либерализмом, сосредотачивают своё внимание на специфике интеграции региона в международное сообщество, его превращении от объекта международных отношений в один из их субъектов, участии стран региона в глобальной войне с мировым терроризмом и экстремизмом (включая в рамках ISAF) и т.д. Сторонники теории «конструктивизма» (или «социального конструктивизма») наблюдают отход региона от советских (формационных) ценностей и с элементами реализма и либерализма описывают попытки региона возродить ценности национальной, региональной и цивилизационной идентичности и т.д.

Новую геополитическую и геоэкономическую ситуацию многие исследователи стали обозначать как реанимацию «Большой игры» второй половины XIX века, когда Центральная Азия стала полем острой геополитической и дипломатической борьбы двух ведущих империй того времени (Британской и Российской империй).

Однако, на наш взгляд, реальные тенденции и процессы в Центральной Азии существенно многообразны, чтобы трактовать их как простое повторение «Большой игры». Для лучшего понимания международных отношений в регионе Центральной Азии необходим системный подход, поэтому мы прибегаем к подходам теоретических школ международных отношений, как минимум, четырёх из них (реализма, либерализма, школы «международное сообщество» и социального конструктивизма), сопоставляя и комбинируя их выводы.

Развернувшаяся конкуренция между США и их союзниками с одной стороны, и с другой стороны Россией, Китаем и их союзниками в регионе, входящими в новую региональную организацию ШОС, за «умы и сердца» народов региона стала выходить за рамки сугубо геополитической конкуренции (согласно закономерностям «Большой игры»). Это говорит о том, что, трансформации в самым молодом регионе мира – Центральной Азии, носят не однотипный характер (ареал конкуренции сверхдержав), который можно было бы легко объяснить с позиций теоретической школы реализма (или неореализма) в международных отношениях, а они стали приобретать многоуровневый и многоплановый характер:

Первый слой (подход неореализма) – военно-политическое соперничество сверхдержав в регионе. Операция в Афганистане, ОДКБ, НАТО и Центральная Азия.

Вскоре после стремительного вхождения США и НАТО в регион и создания военно-технической и логистической инфраструктуры на территории большинства стран региона в России изменились настроения политической элиты. Руководство России первоначально думало, что они получили уникальную возможность уничтожить своего противника «чужими руками» [Казанцев 2008: 145]. Однако, вопреки их ожиданиям, после окончания антитеррористической операции в Афганистане (декабрь 2001г.) США и их союзники не ушли из региона. По решению СБ ООН, в Афганистане была развернута военная миссия НАТО, получившая название Международные силы по содействия безопасности (МССБ-ISAF), что означало, среди прочего, долгосрочный характер пребывания в регионе США и их военных союзников [Соболев 2002: 8-9].

Среди российского политического и экспертного сообщества в начале антитеррористической операции усилились разные мнения и суждения о том, что военное присутствие США и их союзников в Центральной Азии, прежде всего, направлено против Китая; «разделение полномочий» между США и Россией, когда первый сосредотачивается на стабилизации в Афганистане, а Россия – в Центральной Азии; американцы разгромят «Аль-Каиду» и «Талибан» и вернутся домой. А после создания военной миссии НАТО в Афганистане и использования альянсом военно-логистических инфраструктур и транспортных сетей почти всех стран Центральной Азии усилились суждения, что «США вновь взяли на вооружение принцип окружения России базами и вовлечения в военные союзы» [Казанцев 2008: 146].

Данное обстоятельство привело к реанимации позиций сторонников политического реализма, находящихся в кризисе из-за их неподготовленности к концу биполярного мира после распада социалистического лагеря и его бастиона Советского Союза. Общеизвестно, что реалисты (как и неореалисты) рассматривают явления в международных отношениях через призму обеспечения национальной безопасности и международного порядка [Jackson, Sorenson 2012: Ch 03]. Как подчеркивает один из ведущих представителей современного неореализма Кеннет Уолтц: «Точно так страна действует в соответствии с его национальным интересам, что означает, изучив свои требования к безопасности, он пытается последовать ему. Это просто и тоже очень важно. Следование концепции национальных интересов означает, что дипломатические и военные ходы должны быть соответственно тщательно запланированы для выживания государства, находящегося под угрозой. Соответствующее действие рассчитывается в зависимости от ситуации, в которой находит себя государство» [Waltz 1979: 134]. Этот яркий представитель школы реализма (и неореализма), как и его предшественники, считает, что мир находится в состоянии анархии: «Анархия влечет за собой отношения координации между союзами систем, а это подразумевает их одинаковость» [Waltz 1079: 93].

После десятилетия безраздельного доминирования России (1991-2001 гг.) постсоветская Центральная Азия, стала возвращаться к временам биполярного мира. Данное состояние (соперничество сверхдержав и их структур) продолжилось до конца 2014 года, когда завершился вывод основного контингента войск США и их союзников.

В российских исследовательско-аналитических кругах и центрах принятия решения в первые ряды выдвинулись сторонники жесткого противостояния с США.

Необходимо подчеркнуть, что к моменту стремительного вхождения США и их военных союзников в регион, Россия стала предпринимать ряд шагов по активизации своего присутствия в Центральной Азии, что было связано со сменой власти в Кремле и улучшением ценообразования на углеводороды и другие полезные ископаемые на мировом рынке.

Одним из первых позицию военного сообщества России о сложившей ситуации изложил директор российской Федеральной пограничной службы Константин Тоцкий, который заявил: «Мы не можем согласиться с постоянным присутствием США и других стран здесь [подразумевается в Центральной Азии]»[1]. Вскоре данное мнение военных было подхвачено и представителями высшего руководства страны[2].

Вскоре Россия проявила военно-политическую активность на постсоветском пространстве, особенно, в его центральноазиатском направлении. На основании Договора о коллективной безопасности СНГ, подписанного ещё 15 мая 1992 г. в Ташкенте была образована новая структура – Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). В столице Молдовы Россией, Беларусь, Арменией, Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном были подписаны Устав данной организации и Соглашение «О правовом статусе ОДКБ» (2002 г.)[3]. Россия предлагала своим партнёрам в рамках этой военно-политической организации закупку вооружений по внутрироссийским (т.е. льготным) ценам и квоты для обучения в своих военных вузах. Россия создала свою первую военно-воздушную базу в городе Канте (октябрь 2003г.), расположенную примерно 70 км. от аэропорта Манас, где, как было подчеркнуто выше, разместилась военно-воздушная база США. Россия также усилила своё военное присутствие в Таджикистане, изменив статус находящейся на территории страны 201–й мотострелковой дивизии на российскую военную базу (июль 2004 г.).

В это время НАТО, расширившись за счёт новых государств Восточной Европы, вплотную приблизилась к границам СНГ. Одновременно в рамках программы ISAF в Афганистане НАТО была вынуждена поддерживать сотрудничество со странами региона. Поэтому на Стамбульском саммите НАТО (июнь 2004) было объявлено о важности сотрудничества альянса со странами Южного Кавказа и Центральной Азии[4].

Однако вскоре обнаружилось неготовность руководства НАТО для налаживания диалога или партнёрства с новой организацией ОДКБ, где предпочли сотрудничество с отдельными членами данной организации на двусторонней основе. Данное обстоятельство привело к конкуренции между этими военно-политическими организациями, которая продолжалась до вывода вооруженных сил НАТО из Афганистана (декабрь 2014).

Второй слой (либеральный подход) – инфраструктурно- логистическая альтернатива для региона. С5+1, Центральная Азия и Кавказ, Шелковый путь и его караван-сараи.

Необходимо отметить, что постепенное усиление военно-блокового противостояния по линии «НАТО-ОДКБ» не привело к свертыванию проектируемых и реализуемых транспортных маршрутов в Центральной Азии (которые можно рассмотреть в общих рамках возрождения Великого шелкового пути), а наоборот, подстегнул их.

Для лучшего понимания данного феномена будем прибегать к теоретическим изысканиям либерализма. Как подчеркнули Джексон и Соренсон во «Введении в международные отношения»: «К настоящему времени, мы знакомы с основными либеральными предположениями о процессе модернизации, развитии современного либерального государства, и вере в человеческий разум и прогресс человечества» [Jackson, Sorenson 2012: Ch 04]. Поэтому мы также будем рассматривать данные трансформации как стремления к модернизации и прогрессу, когда страны региона стали проектировать и реализовывать крупные разнонаправленные инфраструктурные и логистические проекты. Сверхдержавы, в свою очередь, также стали предлагать региону альтернативные проекты и программы.

США, воспользовавшись своим военно-политическим присутствием в регионе, стали инициировать и продвигать идею «Большая Центральная Азия» [Cтарр 2005]. Эта идея, впервые озвученная известным американским исследователем Фредериком Старром, вытекающим из первоначальной идеи строительства трансафганского газопровода из Туркменистана (середина 1990-х годов), была призвана твердо прикрепить Афганистан к (постсоветской) Центральной Азии. В рамках данной идеи американскими военными инженерами был построен крупный автомобильный мост из Афганистана в Таджикистан через реку Пяндж. Со стороны Фонда Ага-Хана IV, аффилированного с западными странами, также было начато строительство второстепенных мостов по всему протоку этой реки на таджикско-афганской границе (Ишкашим, Тим, Вандж, Калаихумб, Даштиджум и т.д.). Проект трансафганского газопровода стал реанимироваться, и был усилен путём включения в проект Пакистана и Индии (ТАПИ), однако из-за перегруппировки движения «Талибан» и их периодических выступлений против сил ISAF практическая реализация данного проекта была отложена.

К концу первого десятилетия нового столетия наблюдались неудачи США и их союзников в рамках ISAF, среди прочего, стала теряться актуальность проекта «Большая Центральная Азия». Встреча госсекретаря США Дж. Керри с главами МИД пяти государствами Центральной Азии в рамках саммита Генеральной Ассамблеи ООН (27 сентября 2015 г. в Нью-Йорке) и позднее в Самарканде во время его последнего визита в регион (октябрь 2015 г.), свидетельствует, по сути, о создании нового формата дискуссий между США и странами региона (C5+1). Это означает, что США в своём конструировании региона от концепции «Большой Центральной Азии» вернулись к искомой Центральной Азии.

Однако, на наш взгляд, США не отказались полностью от естественной идеи тесно связать Центральной и Южной Азии между собой. Ярким подтверждением данной мысли является проект «CASA-1000», строительство региональной ЛЭП из Таджикистана и Кыргызстана в Афганистан и Пакистан, продвигаемый со стороны администрации США и международными финансовыми институтами[5]. Данный проект с 11 мая 2016 года перешел на стадию реализации, старт которого был дан с участием руководителей четырёх соседних стран (РТ, КР, ИГА и ИРП).

Несомненно, Россия также предлагала новые маршруты транспортировки углеводородов и других товаров, однако из-за отсутствия необходимых финансовых ресурсов или из-за «трубопроводного чванства» [Яценко 2007] стала терять партнёров из числа региональных партнёров. Ярким свидетельством данной мысли является постепенная переориентация туркменского газа от европейского потребителя (через российский транзит) к китайскому потребителю.

В Европе разработали концепцию «Центральная Азия и Кавказ», связывающую два региона в один геополитический проект, предусматривающий транспортное и трубопроводное соединение Европы с Азией в обход территории России. Выражением и воплощением этой концепции стала программа ТРАСЕКА (TRACECA), начало которой было положено в 1993 году. Эта программа охватывала пять центральноазиатских и три кавказских (Азербайджан, Армения и Грузия) стран с главной целью создания обширной международной сети в сфере транспорта, логистики, инфраструктуры, телекоммуникаций и энергетики, связывающей Европу через Кавказ с Центральной Азией вплоть до границ Китая. По определению, такой проект предусматривал и сам способствовал внутрирегиональному и межрегиональному сотрудничеству [Центральноазиатское LEGO…2015: 14-15].

Китай, не обремененный никакими блоковыми обязательствами, максимально воспользовался сложившейся ситуацией. Китайское руководство, начавшее в конце 70-х годов прошлого столетия кардинальные экономические реформы, целенаправленно направляло их волны с прибрежных провинций к внутренним и западным провинциям (СУАР, граничащий со странами Центральной Азии). К рубежу веков китайское руководство, успешно решив все пограничные вопросы с соседями и повысив меры доверия в приграничных территориях на севере и западе страны, стало все больше внимания уделять налаживанию и расширению разносторонних торгово-экономических связей с центральноазиатскими странами. Нефтегазовые ресурсы СУАР (вкупе с импортными) становятся недостаточными для удовлетворения высоких темпов роста национальной экономики Китая, поэтому было решено включить в существующую трубопроводную инфраструктуру нефтепровод из Казахстана и газопровод из Туркменистана[6].

К концу первого десятилетия Китай завершил строительство нефтепровода «Атырау- Алашанькоу» для перекачки казахстанской нефти и три ветки газопровода «Туркменистан- Китай» через Узбекистан и Казахстан. В настоящее время идёт строительство IV-ветки газопровода «Туркменистан-Китай» через Узбекистан, Таджикистан и Кыргызстан. Кроме того в регионе реализуются десятки проектов по модернизации автодорожных и других инфраструктурных проектов (включая ЛЭП) с активным участием китайского капитала и кампаний.

Несмотря на реализацию многочисленных инфраструктурных проектов в Центральной Азии, китайское руководство (четвертого поколения) во главе угла ставило вопросы региональной безопасности, когда борьба против «трёх зол: терроризм, экстремизм и сепаратизм» стала одной из главных тем политики КНР в рамках ШОС.

Вскоре новое руководство (пятого поколения) Китая во главе с Си Цзиньпинем, пришедшего к власти по итогам очередного съезда КПК (ноябрь 2012 г.) взяло курс на полномасштабное возрождение Великого шелкового пути. В своём выступлении в Назарбаев Университете (7 сентября 2013 г.) китайский лидер выступил с инициативой о создании «экономического пояса Великого шелкового пути» [Си Цзиньпин 2014: 237]. Месяц спустя он также выступил в Совете народных представителей Индонезии (3 октября 2013 г.) с инициативой о формировании «морского шелкового пути XXI века» [Си Цзиньпин 2014: 237]. В том же месяце, выступая на совещании по дипломатической работе с сопредельными странами (24 окт. 2013 г.) он подчеркнул: «Важно объединить усилия всех заинтересованных стран для скорейшего создания единой инфраструктуры, позволяющей эффективно взаимодействовать, и для построения экономической полосы (пояса- подчеркнуто М.А.) вдоль Великого шелкового пути и Морского шелкового пути XXI века… Следует постоянно углублять региональное сотрудничество в финансовой сфере, вести активную подготовку к созданию Азиатского банка инфраструктурных инвестиций, совершенствовать региональную сеть финансовой безопасности» [Си Цзиньпин 2014: 242].

Как стало известно, новое китайское руководство, не только взяло курс на комплексное возрождение Великого шелкового пути (как сухопутных, так и морских маршрутов), но и занялось созданием нового финансового института (АБИИ) для успешной реализации данного китайского мегапроекта, принявшего окончательное название как «Пояс – Путь».

Необходимо подчеркнуть, что в отличие от времен «Большой игры» (вт. пол. XIX- нач. XX вв), когда регион в геополитическом и дипломатическом измерении выступал как «пустое пространство» [Казанцев 2018: 103], после обретения независимости, особенно, к началу первого десятилетия нового (XXI) столетия, новые государства региона вели активную самостоятельную политику по вхождению в мировое сообщество, включая мировые коммуникационные системы.

В настоящее время для успешного подключения к китайскому мегапроекту «Пояс – Путь» в Таджикистане разрабатываются различные проекты, которые позволят ему эффективно участвовать в данной, по сути, глобальной инициативе[7]. Разрабатываемый новый бренд Таджикистана как «центральный караван-сарай Великого шелкового пути» гарантировал бы его активное вовлечение в сухопутные маршруты глобальной инфраструктуры.

На наш взгляд, бурное развитие инфраструктурно-логистического и торгово-экономического сотрудничества в рамках региональной организации Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС) актуализирует вопрос внедрения пилотного проекта «Шанхайская виза», первоначально для представителей транснациональных корпораций и научных центров, включая также из стран организации, ведущих бизнес или научное исследование в более чем одной стране-члена данной организации.

Третий слой (подход школы «Международное сообщество») – усиление многовекторного внешнеполитического ориентира стран региона. Многовекторность и ЕАЭС.

Военно-политическое присутствие и соперничество сверхдержав с одной стороны и, с другой стороны – создание новых альтернативных инфраструктурно-логистических маршрутов в свою очередь, привело к формированию и усилению многовекторного внешнеполитического курса стран региона. Для лучшего понимания данных процессов мы обращаем внимание на теоретические подходы специалистов – сторонников школы «международное сообщество» (International Society scholars), которые подчеркивают: «Они берут на основу исторические и институциональные аспекты мировой политики. Они отмечают такие пары, как конфликт и сотрудничество, системы и общества, порядок и справедливость в отношениях государств. Они пытаются понять разницу между международной системой и международным сообществом, а также способы, в которых международная система может быть преобразована в международное сообщество, и наоборот. Они замечают институциональный аспект в мировых делах, таких как дипломатическая практика, договорные отношения, а также международные организации» [Jackson, Sorenson 2012: Ch 05].

До вхождения США и их союзников в регион самими молодыми государствами региона было инициировано создание региональной организации «Центрально-азиатский Союз» (ЦАС, 1994 г.), которая позднее была переименована на «Центрально-азиатское экономическое сообщество» (ЦАЭС, 1998 г.). Размещение натовских войск в Центральной Азии не только не привело к завершению безраздельного российского доминирования в регионе, но и побудило к активизации поиска своего «регионального лица». Лидеры четырёх стран (Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана в ташкентском саммите ЦАЭС (декабрь 2001 г.) договорились о преобразовании ЦАЭС. В начале следующего года в Алматы был подписан Договор о создании Организации «Центрально-Азиатское Сотрудничество» (ОЦАС, февраль 2002 г.). Однако в душанбинском саммите ОЦАС (октябрь 2004 г.) к организации присоединилась Россия, а через год на саммите ОЦАС в Санкт-Петербурге (октябрь 2005 г.) было принято решение о её объединении с Евразийском Экономическим Союзом (ЕврАзЕС) [Сайидзода 2010]. Таким образом, Россию удалась связать региональную организацию Центральной Азии с более крупной межрегиональной организацией. Здесь, на наш взгляд, главную роль играла не только российская политика блокирования внутрирегиональной структуры, но и незавершенность процесса нациостроительства внутри стран региона, когда усиливаются центробежные процессы.

Хотя создание сугубо региональной организации до настоящего время не увенчалось успехом, однако переход от политики ориентации на Россию в большинстве государств региона, включая Республику Таджикистан, к политике «многовекторности» стал реальностью [Саидов 2008].

По мнению Президента РК Н. Назарбаева, многовекторность означает «…развитие дружественных и предсказуемых взаимоотношений со всеми государствами, играющими существенную роль в мировых делах и представляющими для нашей страны практический интерес. Казахстан, в силу своего геополитического положения и экономического потенциала, не вправе замыкаться на узкорегиональных проблемах. Это было бы непонятно не только нашему многонациональному населению, но и всему мировому сообществу. Будущее Казахстана – и в Азии, и в Европе, и на Востоке, и на Западе»[8]. После создания Евразийского Экономического Союза (ЕЭС) с участием Республики Казахстан (май 2014) некоторые аналитики указывали на то, что страна отходит от многовекторности в пользу России. Данное утверждение было отвергнуто самим главой государства, который подчеркнул: «Мы не отказываемся от многовекторности нашей политики, и для этого нет оснований. С 1 января Казахстан входит в Евразийский экономический союз. В то же время мы уже накануне вступления во Всемирную торговую организацию. Мы завершили переговоры по проекту соглашения о расширенном партнёрстве и сотрудничестве с Европейским союзом. Во всех договорах, которые мы подписываем, в том числе о Евразийском экономическом союзе, сказано, что это не препятствует нашему общению с третьими государствами»[9].

Идея о многовекторности, впервые озвученная в регионе со стороны лидера Казахстана, постепенно стала феноменом всей Центральной Азии.

Республика Таджикистан также прилагает усилия по максимальному использованию своего геополитического местонахождения и культурных ценностей своего общества. Неспешный подход в подготовительном процессе вхождения в ЕАЭС при одновременном форсировании запуска мегапроекта CASA-1000 в сторону Афганистана и Пакистана можно причислить к усилиям Таджикистана по сохранению и, по мере возможности, усилению своей многовекторной внешней политики.

Четвертый слой (школы «конструктивизма» с использованием незападной теории международных отношений) – ценностно-цивилизационное соперничество в регионе. Гуманитарные интервенции, рост незападных ценностей.

После распада Советского Союза и социалистического лагеря, воспринятые европейцами как победа западного мира, страны НАТО стали продвигаться на Восток через Восточную Европу и постсоветские страны. Эти (по сути, неоколониальные) устремления были завуалированы благими намерениями, как продвижение демократии, прав человека, верховенства закона и т.д. Само по себе содействие укреплению демократических ценностей и верховенства закона в постсоветском пространстве является положительным шагом. Однако, оно стало восприниматься как стремление нерегиональных игроков вмешиваться во внутренние дела суверенных государств. Ярким подтверждением данной мысли является книга французского врача и дипломата Бернара Кушнера «Обязанность вмешиваться» (1987), где он утверждал, что демократические государства не только имеют право, но и обязаны для защиты прав человека вмешиваться в дела иностранных государств, невзирая на их суверенитет.[10] Данное утверждение способствовало появлению и последующему расширению в 90-х годах прошлого столетия в международном праве понятия «гуманитарная интервенция», санкционирующего применение военной силы против иностранного государства или каких-либо сил на его территории для предотвращения гуманитарной катастрофы или геноцида местного населения. Первой гуманитарной интервенцией нового времени специалисты считают военную операцию НАТО против Югославии в 1999 г.[11]

Инициирование и поддержка «цветных революций» во всем мире, а также открытая военная интервенция в Афганистан (2001) и Ираке (2003), воздушные удары по Сирии для свержения легитимной власти президента данной страны под лозунгом защиты «прав и свобод человека», расширение потока мигрантов и вынужденных переселенцев привели к выхолащиванию ценности данной благородной идеи. Поэтому одновременно росла ценность восточной концепции «пять принципов мирного сосуществования», где особо стали цениться принципы «невмешательства во внутренние дела друг друга» и «равенство и взаимная выгода».

Вскоре после создания ISAF в Афганистане Центральная Азия стала постепенно территорией соперничества двух мировых конкурирующих концепций: западной концепции «прав человека» и восточной «панча шила» (или «пять принципов мирного сосуществования»).

Авторы научного труда «Незападная теория международных отношений» («Non-Western International Relations Theory») Ачарья и Бузан перечисляют четыре типа незападных теорий международных отношений:

1. Классические традиции и мышления Азии в лице религиозных, политических и военных фигур как Сун Цзи, Конфуций, Каутилья;
2. мышление и внешнеполитические подходы азиатских лидеров (Неру, Мао, Аунг Сан, Рицаль и Сукарно);
3. применение западной теории к местным условиям и оценка их актуальности;
4. изучение азиатских событий и опыта разработки концепций в качестве инструмента анализа закономерностей в международных отношениях [Acharya, Buzan 2010: 10-14].

С 2005 года началось переосмысление среди политического руководства стран Центральной Азии мотивации военно-политического присутствия западных стран в регионе, когда положение дел с их «гуманитарной интервенцией» в Афганистане не улучшилось, а наоборот, обострились общие проблемы поддержки стабильности и безопасности. Поэтому они обратили своё внимание к незападным ценностям и концепциям. Они стали поступать согласно известному высказыванию яркого представителя теоретической школы «конструктивизма» Александра Вендта – «Анархия это то, что из неё делают государства» [Wendt 1992], когда не западные ценности, а незападная концепция «пять принципов мирного сосуществования» стала тем идеологическим инструментом, посредством которого они стали налаживать межгосударственные отношения между собой и с внешним миром.

Заключение

Таким образом, можно заключить, что процесс возрождения Великого шелкового пути, начавшийся с начального периода обретения независимости стран Центральной Азии, вполне естественным образом приобрёл особую интенсификацию после стремительного вхождения США и их союзников в регион (и в Афганистан) после трагических событий 11 сентября 2001 года. Данной интенсификации способствовали как стратегические цели сверхдержав (США, России и Китая), так и тактические шаги стран, расположенных в регионе. Каждая сверхдержава старалась реализовать собственную стратегию по прокладке маршрутов по транспортировке углеводородов региона и максимальному использованию своего транзитного потенциала для импортно-экспортных операций. Несомненно, военно-политическое местопребывание США и их союзников в Центральной Азии (2001-2014) и постепенное изменение позиций к их присутствию со стороны других сверхдержав (России и Китая) привело к подстегиванию разработки и реализации различных проектов по максимальному «открытию» данного региона со своей стороны.

Если главной целью «Большой игры» более столетней давности было перекрыть доступ к региону для своего геополитического противника, то главной целью новой конкуренции является превращение региона в огромную «транзитную зону» обширной Евразии.

Естественно, политика «качели приоритетов» стран региона, во многом, была продиктована острой необходимостью не попасть «между молотом и наковальней» и продолжить процесс максимальной интеграции в мировое сообщество. А сам характер конкуренции сверхдержав можно характеризовать не логикой «Большой игры», а реанимированием политики империй древности и средневековья, вооруженной «шелковой дипломатии», где жесткая борьба за контроль над главными маршрутами трансконтинентального торгового пути и их узловыми пунктами традиционно преобладала над другими элементами данной дипломатии [Мамадазимов 2014].

Все это многообразие процессов и тенденций в Центральной Азии свидетельствует о том, что в регионе происходит не только возрождение «Большой игры» или Великого шелкового пути, но и более глубинные трансформации, имеющие глобальный характер. В контексте кардинальных глобальных трансформаций начала XXI века для государств относительного молодого региона мира – Центральной Азии – вопрос их объектности или субъектности в международной системе является, очевидно, определяющим при выборе стратегических перспектив и модели дальнейшего развития как наций и народов, так и как единого региона. С теоретической точки зрения, как видим, «регионализация Центральной Азии» – это вопрос, в котором переплелись как внутренние, так и внешние факторы влияния, усложняющие этот выбор.

Использованная литература:

1. Акаев А. Дипломатия Великого шелкового пути: Доктрина Президента Кыргызской Республики. -Бишкек, 1999.
2. «Дипломатический вестник» журнал. -М.: ноябрь 2002.
3. Искендеров П. Гуманитарные интервенции в контексте геополитики. //http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=967#top-content, 26 окт 2012
4. Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия.- М.: «Наследие Евразии», 2008, -248 с.
5. Мамадазимов А. Строительство трансконтинентальной дороги- важный фактор вывода РТ из экономического и политического кризиса.// Известия АН РТ серия: экономика и политология №3-4 (2) 1994, с. 53-58.
6. Мамадазимов А. Великий шелковый путь. История становления, расцвета и распада.- Душанбе.: «Сино», 2014, -380 с.
7. Назарбаев Н.А. Укреплять международные позиции Казахстана // http:// http://www.president.kz.;
8. Накмайр Йорг-Дитрих. Каспийское море-узел и транзитный центр между Европой и Азией в 21-м столетии//Безопасность и энергия Каспийского пространства, Материалы конференции. Алматы, Фонд Ф. Эберта, 2012, с. 29.
9. Парамонов В., Строков А. Этапы внешней политики России в Центральной Азии // Центральная Евразия – http://ceasia.ru/dokladi/etapi-vneshney-politiki-rossii-v-tsentralnoy-azii.html
10. Пять государств и/или один регион? Национально-региональный дуализм в Центральной Азии.-Алматы, Фонд Ф.Эберта, 2015, -31 с.
11. Резникова О.В. Центральная Азия и Азиатско-тихеокеанский регион// Мировая экономика и международные отношения. 1999, №4, с. 100-108.
12. Сайидзода Зафари Шерали. Внешняя политика Таджикистана в период его становления как суверенного независимого государства (1992-2004 гг.).-Душанбе, «Контраст», 2010, -440 с.
13. Саидов Зафар Шералиевич (Сайидзода Зафари Шерали). Таджикистан: межгосударственные отношения в период становления внешней политики.-Душанбе, «Контраст», 2012,-628 с.
14. Си Цзиньпин. Всестороннее углубление реформ. Сборник высказываний, подготовленный Центром по изучению партийных документов при ЦК КПК.- Пекин, Изд-во литературы на иностранных языках, 2014, с.237
15. Соболев А. Размещение в Афганистане Международных сил безопасности // “Зарубежное военное обозрение”, № 1 (658), январь 2002. стр.8-9
16. Старр Ф. Партнёрство для Центральной Азии: изменение карты региона /
    “Россия в глобальной политике”, № 4, Июль – Август 2005.
17. Торбаков И. Политика Путина в Центральной Азии вызывает критику в России// http://www.eurasianet.org/russian/departments/right/articles/eav021302aru.shtml
18. Фукидид. История. (под ред. Фролова Э.Д,) -СПб, «Наука», 1999, -583 с.
19. Центральная Азия: геоэкономика, геополитика, безопасность/ Редколл.: Р.М. Алимов, Ш.Р. Арифханов и др.- Ташкент.: «Шарк», 2002, с.140-149
20. Центральноазиатское LEGO: кто конструирует регион. Под редакцией д.п.н. С.Кушкумбаева. Алматы, 2016. -43 с.
21. Яценко Е. Выиграть Центральную Азию// Ведомости.2007, № 166, 5 сент.
22. Acharya A., Buzan B. (eds) 2010. Non-Western International Relations Theory: Perspectives On and Beyond Asia. N.Y. Routledge, p. 10-14.
23. Brzezinski, Zb. The Grand Chessboard. American Primacy аnd its Geostrategic Imperatives (Basic Books – Harper Collins Publishers, Inc, 1997), p. 125, 148.
24. Jackson & Sørensen:Introduction to International Relations,Oxford University Press; 5th Revised edition; 2012 , -348 p.
25. Оn the Five Principles of Peaceful Coexistence// Essays in Commemoration on the 50^th Anniversary of the Five Principles of Peaceful Coexistence.-China Institute of International Studies, 2004, s.558
26. Pan Guang. Shanghai Cooperation Organization and “The Shanghai Spirit”: Successful Practice and Innovative Development of the Five Principles of Peaceful Coexistence// Оn the Five Principles of Peaceful Coexistence.-China Institute of International Studies, 2004, s.162-190.
27. Sun Zhuangzhi. The relationship between China and Central Asia// Slavic Research Center [ Electronic resource]. – URL.: http:// src-h.slav.hokudai.ac.jp/ coe21/ publish/no 16_1_ses/03_ zhunagzhi.pdf. (date of acces: 24.03.2011).
28. 28.Wishnick Elizabeth. Russia, China and the United States in Central Asia: prospects for great power competition and cooperation in the shadow of the Georgian crisis// U.S. Army War College External Research Associates Program, 2008, s.3
29. Waltz K.Theory of International Politics. — Addison-Wesley, 1979. S. 134.
30. Wendt Alexander, Anarchy is what States Make of it: The Social Construction of Power Politics International Organization, Vol. 46, No. 2. (Spring, 1992), pp. 391-425
31. The Washington Times, 1997, 28 March.
32. The Economist,1998, 7 November, P 3
33. The U.S. Congress Freedom Act of 1992.
34. The U.S. Congress Silk Road Strategy Act of 1999.
35. http://www.kazportal.kz/mnogovektornaya-vneshnyaya-politika-kazahstana/
36. NATO «Istanbul Summit Communiqué», Istanbul, June 28,2004// http/www.natoint/docu/pr/2004/p04-096e.htm
37. http://www.ictsd.org/bridges-news/мосты/news/многовекторность-остается-основной-внешней-политики-казахстана
38. http.casa-1000.org/page21.htm
39. http://energyprojects.tj/index.php?option=com_content&view=article&id=722

Ссылки:

[1] Цит. по Торбаков И. Политика Путина в Центральной Азии вызывает критику в России// http://www.eurasianet.org/russian/departments/right/articles/eav021302aru.shtml, 13 февраля 2002 г.

[2] Там же.

[3] Журнал «Дипломатический вестник».-М.: ноябрь 2002.

[4] NATO «Istanbul Summit Communiqué», Istanbul, June 28,2004// http/www.natoint/docu/pr/2004/p04-096e.htm

[5]http.casa-1000.org/page21.htm; http://energyprojects.tj/index.php?option=com_content&view=article&id=722:

[6] The Economist,1998, 7 November, P 3.

[7] Мамадазимов А. «Как Таджикистану попасть в мегапроект Китая»// «Азия Плюс», июнь 2015 г.; Мамадазимов А. «Суверенный Таджикистан между мегапроектами современности» («Азия Плюс», октябрь 2015 г.);

[10] Цит. по Искендеров П. Гуманитарные интервенции в контексте геополитики. //http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=967#top-content, 26 окт 2012.

[11] Там же.