Foreign Policy: Новая холодная война уже началась

В июне 2005 года Роберт Каплан, автор книги «Возвращение мира Марко Поло: война, стратегия и американские интересы в двадцать первом веке» и старший научный сотрудник Центра новой американской безопасности, написал: “Военное соперничество США с Китаем … определит двадцать первый век. И Китай будет более грозным противником, чем когда-либо была Россия”.

Об этом сообщает Роспрес

Перевод с Foreign Policy.

Фотография Министерство обороны США, Chad J. McNeeley. CC BY 2.0

По мнению Каплана, войны будущего будут военно-морскими, со всеми их абстрактными системами сражений. Это будущее наступило, и это не что иное, как новая холодная война – война другими средствами. Противостояние будет длиться десятилетиями и будет только ухудшаться, независимо от того, заключат ли между собой сделку улыбающиеся президенты Китая и Америки, фотографии рукопожатий которых вдохновляют финансовые рынки на рост. Новая холодная война носит постоянный характер из-за множества факторов, которые понимают генералы и стратеги, но представители делового и финансового сообщества, посетители Давоса, по-прежнему предпочитают отрицать. И поскольку отношения между США и Китаем являются наиболее важными в мире, их холодная война становится негативным организующим принципом геополитики, который рынкам просто придётся учитывать.

Различия между Соединёнными Штатами и Китаем очевидны и фундаментальны. Их вряд ли можно примирить путём простых переговоров. Китайцы полны решимости оттеснить военно-морские и воздушные силы США от Западной части Тихого океана, тогда как военные США намерены не отступать. Китай видит Южно-Китайское море так, как американские стратеги рассматривали Карибское море в 19-м и начале 20-го веков: как главное расширение их континентальной суши на море, контроль над которым позволяет выйти их флоту в Тихий и Индийский океан. Это похоже на то, как доминирование над Карибским морем позволило США стратегически контролировать Западное полушарие и, таким образом, влиять на баланс сил в Восточном полушарии в двух мировых войнах и холодной войне. Для Соединённых Штатов мировая власть началась с Карибского бассейна, а для Китая – с Южно-Китайского моря.

Но американцы не покинут западную часть Тихого океана. Военное ведомство США во все времена считало Соединённые Штаты тихоокеанской державой: открытие Мэтью Перри Японии для торговли в 1853 году, оккупация Филиппин с 1899 года, высадки морской пехоты на тихоокеанских островах во Второй мировой войне, поражение и восстановление Японии после Второй мировой войны, войны в Корее и Вьетнаме, и, что наиболее важно, текущие соглашения Вашингтона по альянсу, простирающиеся от юга Японии до Австралии. Это как эмоциональное, так и историческое обязательство.

На самом деле, министерство обороны США гораздо более обеспокоено угрозой со стороны Китая, чем России. Там считают, что Китай с его ловкой способностью растущей технологической державой, не обремененной собственным бюрократическим надзором Америки, может догнать и, возможно, превзойти Соединённые Штаты в сетях 5G и цифровых боевых системах. (Кремниевая долина просто никогда не будет сотрудничать с Пентагоном в той степени, в которой процветающий высокотехнологичный сектор Китая сотрудничает со своим правительством.) Китай является главной угрозой, которой противостоят военные США в настоящее время. На неотступных позициях стоят американские либеральные ястребы, которые, скорее всего, будут играть ведущую роль в демократической администрации, не говоря уже о республиканцах. Что касается так называемых сдержанных позиций и неоизоляционистов, то они только озабочены выводом американских сухопутных войск с Ближнего Востока, что может фактически укрепить позиции США против Китая. Что касается левых демократических прогрессистов, то, когда речь идёт о жесткой линии торговых переговоров с Китаем, они не слишком расходятся с Трампом. Помните, что кандидат от Демократической партии Хиллари Клинтон была вынуждена публично отказаться от соглашения о свободной торговле Транстихоокеанского партнёрства из-за давления со стороны её собственной партии. Дело в том, что с тех пор, как президент Ричард Никсон посетил Китай в 1972 году, политика США в отношении Тихого океана была особенно последовательной, независимо от того, какая партия находилась в Белом доме, и поворот против Китая также был двухпартийным, и, таким образом, вряд ли на него будут сильно влиять импичмент или президентские выборы. Что касается самих торговых переговоров, то что действительно раздражает и трампистов, и демократов (как умеренных, так и прогрессивных), так это то, как Китай ведёт бизнес: кража интеллектуальной собственности, приобретение чувствительных технологий посредством выкупа бизнеса, слияние государственного и частного секторов, чтобы их компании имели несправедливое преимущество (по крайней мере, благодаря нравам глобальной капиталистической торговой системы), манипулирование валютой и так далее. Торговые переговоры, какими бы успешными они ни были, никогда не смогут изменить эти основы. Китай может скорректировать свою бизнес-модель только незначительно.

И поскольку экономическая напряженность в отношениях с Китаем никогда не исчезнет, это будет только разжигать риски военного противостояния. С ослаблением либерального миропорядка началась более нормальная историческая эра геополитического соперничества, и торговая напряженность лишь его оттеняет. Чтобы понять, что происходит, мы должны прекратить искусственно отделять торговую напряженность США и Китая от военной напряженности США и Китая.

Есть также идеологический аспект этой новой холодной войны. В течение нескольких десятилетий головокружительное развитие Китая положительно воспринималось в Соединённых Штатах, и относительно просвещенный авторитаризм Дэн Сяопина и его преемников не встречал особых возражений со стороны американского бизнес-сообщества. Но при Си Цзиньпине мягкий авторитаризм Китая превратился в жесткий авторитаризм. Вместо коллегиальной группы постных технократов, спешащих на пенсию, сегодня страной управляет пожизненный президент с растущим культом личности, который контролирует контроль над мыслями с помощью цифровых средств, в том числе через распознавание лиц, и следит за интернет-поисками своих граждан. Это довольно жуткая картина, которую американские лидеры обеих партий находят отталкивающей. Это режим, который в последние годы принялся заключать в трудовые лагеря до миллиона этнических уйгурских мусульман.

Философское разделение между американской и китайской системами становится таким же большим, как разрыв между американской демократией и советским коммунизмом. Необходимо учитывать, что технология поощряет этот конфликт, а не смягчает его. Поскольку Соединённые Штаты и Китай в настоящее время живут в одной цифровой экосистеме, впервые в истории возможны войны за интеграцию, где границы находятся не за тысячи миль, а на расстоянии одного клика компьютера: Китай может вторгаться в американские деловые и военные сети, так же как Соединённые Штаты могут вторгаться в их.

Хорошей новостью является то, что все это может и не привести к кровопролитной войне. Плохая новость – это вполне возможно. Каплан полагает, что шансы военного конфликта все ещё не достигают 50-процентного базового уровня, когда война становится вероятной, а не просто возможной. Тем не менее шансы значительно возросли. То, что удерживало холодную войну от превращения в реальную, это страх водородных бомб. Но сегодня память о применении ядерного оружия и его испытании все больше стирается и политики с обеих сторон менее напуганы таким оружием, чем их предшественники в 1950-х и 1960-х годах, особенно с учетом того, что ядерные арсеналы стали меньше в плане размера и продуктивности, а также все более тактическими. Более того, в эту новую эпоху высокоточного оружия и потенциально массовых кибератак значительно расширились масштабы неядерной войны.

Чего мы действительно должны бояться, так это не роста Китая, а его спада. Китай, экономика которого замедляется, вслед за созданием значительного среднего класса с совершенно новой категорией потребностей и потребностей, – это Китай, который может испытать ещё большую социальную и политическую напряженность в следующем десятилетии. Это будет стимулировать руководство Китая ещё больше разжигать национализм как средство социальной сплоченности. В Пекине знают, насколько тесно их стратегия соответствует чувствам китайских масс. Действительно, эта новая холодная война более восприимчива к иррациональным страстям, чем старая холодная война.

Во второй половине 20-го века Соединённые Штаты и Советский Союз были гораздо лучше защищены от дестабилизирующих сил глобализации, чем экономики США и Китая сейчас. Именно слияние военной, торговой, экономической и идеологической напряженности в сочетании с дестабилизацией, вызванной цифровым веком – с его коллапсом физической дистанции, – создало неспокойный цикл отношений между Соединёнными Штатами и Китаем. Геополитическая проблема первой половины XXI века совершенно очевидна: как не допустить эскалации холодной войны в США и Китае. Предотвращение реальной войны означает усиление дипломатии и выжидание, как с СССР. Потому что, хотя и совершенно иначе, чем старая советская система, китайская система – тем более авторитарнее она становится – со временем более склонна к краху, чем американская.