Трансформация постсоветского Таджикистана – интервью с Элен Тибо

Новая книга профессора Элен Тибо о Таджикистане Transforming Tajikistan: State-Building and Islam in Post-Soviet Central Asia, («Трансформация Таджикистана: Государственное строительство и Ислам в постсоветской Центральной Азии»), рассказывает о трансформации государственных структур и национальной идеологии Таджикистана с момента распада Советского Союза и получения независимости страной.

Об этом сообщает Футляр от виолончели

Особое внимание уделяется сосуществованию светских и религиозных идеологий и столкновениям между ними в Таджикистане, который когда-то мог похвастаться наличием единственной исламской партии в бывшем Советском Союзе.

Расскажите, пожалуйста, о своей книге?

В этой книге основное внимание уделяется так называемому религиозному возрождению в Таджикистане после обретения независимости в 1991 году. Меня интересовала природа этого возрождения и причины, по которым люди становятся более религиозными или, по крайней мере, более открыто практикуют свою религию. Я изучала различные проявления религиозной практики, а также понимание людьми места религии в обществе.

Я проводила свои исследования в основном на севере Таджикистана, в Согдийской области, где прожила в общей сложности одиннадцать месяцев в 2010 и 2011 годах. Мой подход был, прежде всего, этнографическим: в тесном общении с местными, в основном в Худжанде, но также в Исфаре, Мастчохе, Гончи и Кистакузе. Среди них были обычные мусульмане, набожные и практикующие, а также нерелигиозные люди и христиане. Кроме того, я брала официальные интервью с представителями государственных органов, официального духовенства, а также политических партий. Я провела много интервью с членами Партии исламского возрождения Таджикистана в Худжанде до того, как её запретили в 2015 году. Мои исследования уникальны, потому что проводились в период, когда страна все ещё была доступна иностранным учёным, изучающим ислам, до установления полного авторитарного режима в Таджикистане.

Моя книга исследует процесс секуляризации в СССР, чтобы выявить, как советское светское наследие продолжает влиять на формальные институты и формировать популярное понимание места религии в обществе.

С одной стороны, я утверждаю, что многие из законов и государственной практики в отношении религии, реализованные в современном Таджикистане, отражают советское понимание секуляризма. Преобладает мнение, что религию необходимо регулировать и ограничивать, чтобы не ущемлять секуляризм. Кроме того, есть и тенденция воспринимать религию как угрозу общественному порядку и стабильности. С другой стороны, я утверждаю, что советские общие и коллективистские ценности продолжают играть роль нормативных ссылок – даже для религиозных людей, которые решительно отвергли советский атеизм.

У советизма была своя идеология, мировоззрение, моральные кодексы и ритуалы, близкие к религиозным. Коран отделяет добро от зла, регулирует ежедневные, еженедельные и ежегодные графики, диктует пищевые привычки, предлагает рекомендации по управлению семейными отношениями, ведению бизнеса и т. д. Если советизм был тоталитаризирующей идеологией, таковы и исламские кодексы поведения.

Я не думаю, что верующие чувствовали себя «полноценными» в советские времена, поскольку многие были безразличны к советизму, но религиозное поведение можно рассматривать как поиск жизненных установок, как стратегию адаптации к распаду общественного порядка после краха Советского Союза, усугубленному гражданской войной в Таджикистане.

Своим самым значительным вкладом я считаю вывод, что строгое соблюдение религии является «нормализирующей» стратегией, так как религия предоставляет авторитетные и моральные установки для личного соблюдения, а также для общества в целом в условиях нищеты, коррупции и ограничения политических свобод. То же самое ощущается в христианских общинах.

Одним из важных выводов является то, что религиозное возрождение не обязательно является политическим. Однако верующие часто чувствуют себя политически отчужденными из-за различных ограничений религиозной практики.

Наконец, в книге показано, что эти различные толкования становятся источником напряженности в обществе вокруг того, что значит быть мусульманином, поскольку строгое соблюдение религии часто рассматривается как признак радикализации теми, кто ведёт светский образ жизни.

На протяжении уже века власти стран региона рассматривают религиозную жизнь граждан как проблему. Если Советский Союз имел идеологические расхождения с религией, в чем заключается проблема нынешних правительств в регионе с исламом? Безопасность? Это действительно просто угроза религиозной радикализации или что-то ещё?

Моя книга утверждает, что решительная антирелигиозная позиция СССР продолжает иметь видимые отголоски в Таджикистане, особенно среди элиты. Согласно марксистской теории, религия считается репрессивной, отсталой и препятствует социально-экономическому развитию. Помимо этого идеологического аспекта, религия – ислам в случае Центральной Азии – рассматривалась как параллельная идеология, которая могла бы использоваться для мобилизации людей и делегитимизации коммунизма. В политической науке теория зависимости от предшествующего развития (path-dependency) предполагает, что неформальные и нормальные нормы и институты стремятся к самовоспроизведению, потому что изменения представляются дорогостоящими. Постсоветские центральноазиатские элиты, которые социализировались и воспитывались в советском духе, как правило, воспроизводят ту же практику и с подозрением относятся к религии. Ислам несёт в себе что-то негативное и подозрительное. Что ещё более важно, это также предполагает, что власти несут ответственность за контроль и регулирование религии.

Таджикистан до конца 2000-х годов был самым толерантной к религии страной в Центральной Азии.

Была определенная либерализация религиозной сферы с увеличением числа мечетей и религиозных школ (медресе). Политическая сторона также стала открытой после разрешения деятельности исламской политической партии, уникальной для Центральной Азии Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) согласно мирному соглашению. ПИВТ пользовалась популярностью, у партии было почти 40 000 членов по всей стране, с основной базой в Согдийской области. Это также привело партию к успеху на выборах, что, по моему мнению, побудило власти принять меры по их ограничению, и в итоге подавить исламскую деятельность в конце 2010-х годов и особенно после парламентских выборов 2010 года. Официальные результаты на выборах показали 8% голосов ПИВТу, но представители партии заявляли, что фактически получили около 30%.

В 2009 году правительство ужесточило Закон о свободе совести и религиозных объединениях и начало гонения на частную практику ислама, например, запретило женщинам носить хиджабы даже в общественных местах, таких как базары, и заставило людей побрить бороды. Несовершеннолетние также не могут посещать религиозные службы, за исключением похорон, а религиозное образование становится очень ограниченным. Эти меры следует понимать в контексте общего укрепления авторитарной практики в Таджикистане, затрагивающей и нерелигиозные элементы и общины. Недавнее задержание Хайрулло Мирсаидова в 2018 году, видного журналиста и комика, публично осуждавшего коррупцию, по обвинению в этнической и национальной ненависти, является симптомом расширения репрессий. Однако его освобождение, последовавшее после международной мобилизации, является обнадеживающим признаком того, что Таджикистан заботится о своём международном имидже.

Помимо политики, власти показывают стремление контролировать все аспекты общественной жизни, от свободы слова до одежды и досуга. В апреле 2018 года Министерство культуры опубликовало 367-страничный официальный путеводитель для женщин. В руководстве рекомендуется одежда, соответствующая «национальной культуре». Министерство обещало опубликовать аналогичное руководство для мужчин. Во время моего последнего визита в Таджикистан в 2017 году меня удивила степень контроля над обычными гражданами. Я считаю, что реализация закона о воспитании детей, принятого в 2011 году, очень проблематична. Среди прочего, в нём указывается, что молодежь моложе 20 лет (18 лет) не должна гулять по улицам ночью. Школьные учителя фактически мобилизованы на проверку этого. Общая социально-политическая обстановка в Таджикистане довольно угнетающая, и не только для мусульман.

Кажется, что некоторые соседи следуют за примером Таджикистана, взяв под больший контроль религиозную жизнь своих граждан. Действительно ли это так?

Я бы сказала, что в Узбекистане раньше всего стали применять к верующим жесткие ограничения. Опять же, вспомним о зависимости от пути советского наследия. Власти неизбежно будут воспринимать повышенную религиозность как тревожное явление и потенциальную угрозу государственности. Недавно Казахстан начал ограничивать религиозную практику в ответ на нападения, совершенные в западном городе Актобе, а также в Алматы в 2016 году, организованные группами, связанными с радикальным исламом. Тем не менее, я бы сказала, что власти Казахстана и Кыргызстана более открыты для диалога, чем соседние страны. Например, салафизм не является незаконным в обеих этих странах, потому что власти делают различие между салафизмом и насильственным исламским радикализмом.

Международные разведывательные и научные круги также несут ответственность за изображение региона в негативном свете. Академическая литература 1990-х годов была очень алармистской, и многие опасались быстрой исламской радикализации региона из-за недавно установившихся отношений с мусульманским миром и внезапной либерализации религиозного поля. Но 27 лет спустя мы должны признать, что эти пессимистические сценарии так и не материализовались. Однако среди западных наблюдателей наблюдается тенденция воспринимать Центральную Азию как хрупкий регион, особенно из-за близости к Афганистану. Активность Талибана, а теперь и присутствие Исламского государства (запрещенного в странах региона) в Афганистане, действительно вызывают беспокойство. Но я уверена, что подавляющее большинство стран Центральной Азии невосприимчиво к радикальным дискурсам. Тем не менее, я твердо убеждена в том, что властям необходимо решать проблемы социальной несправедливости и экономической маргинализации, чтобы предотвратить радикализацию.

Литература о гражданских конфликтах обычно указывает на слабость государства как наиболее вероятную причину насильственного протеста. В этом смысле центральноазиатским государствам нечего бояться, напротив, власть укрепляется во всех странах с момента обретения независимости, но не обязательно позитивным образом.

Почему некоторые простые мусульмане поддерживают «секуляризацию» даже ценой нарушения прав религиозных людей? Они боятся насильственной исламизации или психологически плохо себя чувствуют, если тот, кто посещает мечеть, живёт с тем, кто употребляет алкоголь, или та, кто носит хиджаб, возмущается той, кто носит мини-юбку?

Действительно, по некоторым свидетельствам людей выходит, что разная степень религиозности может способствовать социальной напряженности, главным образом между теми, кто идентифицирует себя светским человеком или умеренным верующим, с одной стороны, и теми, кто живёт по строгим религиозным принципам, с другой. Это может быть из-за страха быть судимым соседями или знакомыми за вещи, которые считаются «грешными».

Конечно, есть некоторые строго практикующие верующие, которые отказываются общаться с неверующими и не принимают другие интерпретации веры. Однако я также встречала верующих, которые были дружелюбны к другим и принимали разные мнения.

Я думаю, что такая напряженность связана не с ростом религии как таковой, а с опасением, что такой рост вдохновляет светские слои общества. Большинство умеренных верующих считают строго соблюдающих мусульман обманутыми или жертвами фанатизма. У некоторых строго верующих нет никаких проблем, связанных с исламской демократией, но умеренные верующие мало верят в совместимость между исламом и демократией. Для них политический ислам неизбежно приводит к ограниченным свободам в шариатском обществе. Большинство умеренных верующих рассматривают усиление религиозных ценностей как возврат к обскурантистскому пути.

Некоторые в Таджикистане говорят, что новый процесс «секуляризации» или «процесс антиисламизации» уже имеет побочный эффект в виде роста преступности среди молодого поколения. Говорят, когда у мулл были свободные платформы, молодежь более уважительно относилась к закону, культуре и обычаям, боясь Бога и благочестивого общества. Но поскольку эта платформа была закрыта, молодежь уже стала другой. Изучали ли вы влияние антирелигиозной политики на поведение молодого поколения?

Я думаю, что ещё немного рано видеть влияние этих ограничений на молодежь. Правительство пытается обуздать религиозную практику, и сейчас пока неясно, успешно или нет.

Правительство Таджикистана пытается создать особый святой образ своему президенту. Разве не было бы проще использовать исламскую идеологию, как раньше делали правители, называя царя тенью Бога на земле, а также утверждая, что его приказы обязательны для подчинения и т. д.?

Культ личности довольно распространен в Центральной Азии, за исключением, возможно, Узбекистана и Кыргызстана. Казахстан и Таджикистан даже создали особый статус своим президентам как Отцов нации в Конституции. Я считаю, что Эмомали Рахмону было бы немыслимо ассоциироваться с исламом таким образом. Прежде всего, у него нет религиозных знаний, требующих религиозной легитимности. Во-вторых, его светские ценности не позволяют ему связывать политическую власть и ислам. Вместо этого он предпочитает обращаться к патерналистским ценностям, которые также находят отклик у населения.

Почему вы изучаете Таджикистан? Что заставило вас выбрать эту маленькую, бедную страну, куда неохотно едут люди?

Я была заинтригована Центральной Азией с начала учебы в университете. Её богатая история и сочетание культур: азиатской, исламской, персидской, тюркской, русской и советской – все это увлекало меня. Когда я начинала учебу в университете в 2008 году, Таджикистан был одной из стран Центральной Азии, считавшийся недостаточно изученной. Действительно, Кыргызстан, Узбекистан и Казахстан были более популярными среди учёных, возможно, потому, что условия жизни там были лучше. Таджикистан для меня важен, потому что меня интересовало религиозное возрождение, которое здесь весьма значимо происходило. Присутствие исламской партии, единственной в регионе, сделало Таджикистан крайне интересным.

Как бы вы описали Таджикистан в одном предложении?

Солнечная страна с богатой историей, консервативными, но яркими и добросердечными людьми, которые переносят невзгоды с огромной стойкостью.

---

Все фото Элен Тибо

Читать на английском