Who is мистер Двоскин?

Идет ожесточенная война между силовиками за контроль над незаконными банковскими операциями. Объем операций сопоставим с ВВП России. В этой войне есть ключевая подставная фигура и десятки жертв…


Этим расследованием Леонида Никитинского «Новая газета» начинает серию публикаций о том, как и за счет чего пополняется «параллельный бюджет» России, каким образом функционируют основные коррупционные схемы, которые за последние 10 лет приобрели стройность вертикали — единственно действующей вертикали в стране.

По примерным прикидкам экспертов (а точно никто не считал), «параллельный бюджет» — то есть потоки «серых» и «черных» денег, конечными бенефициарами которых являются чиновники, топ-силовики и криминальные авторитеты, — вполне сравним в суммарном исчислении с тем бюджетом, что зачем-то каждый год придумывает правительство и утверждает Федеральное собрание. Принципиальное отличие в том, что конечная остановка «параллельных» финансовых потоков — на счетах офшорных компаний в зарубежных банках, а не в больницах и школах.

Всерьез и фактурно об этом явлении говорили трижды. Несколько лет назад в рамках скандаласкандала с банком « Дисконт», через который качались серьезные суммы серьезных людей (скандал заглох, а единственным его последствием стало выдворение из страны журналистки Морарь, опубликовавшей журналистское расследование по этому поводу). Во второй раз — после убийства зампреда ЦБ Козлова, который решился наступить на хвост отмывочным банкам (все закончилось только следствием по факту самого убийства и посадкой банкира Френкеля, который был далеко не главным участником разветвленной схемы). И — в связи с «делом Магнитского», раскрывшего один из сегментов «параллельного бюджета» и погибшего за это в тюрьме.

Как раз «дело Магнитского» и послужило детонатором общественного и экспертного интереса к проблеме: стали всплывать новые фамилии и новые подробности как прежних, так и пока неизвестных уголовных дел, фигуранты которых неожиданно заговорили. И стало понятно, почему ни одно расследование до конца так и не было доведено — потому что коррупционную вертикаль возглавляют топ-менджеры государства, а основными исполнителями являются сотрудники правоохранительных органов и спецслужб.


В этой заметке (в нескольких заметках, объединенных одним действующим лицом) будет столько не до конца ясного, лживого или покрытого мраком государственной тайны, что начать лучше с очевидного. То количество автомобилей премиум-класса, которое каждый из нас видит на дорогах, то число дворцов, которое мы наблюдаем по сторонам, не могут принадлежать просто удачливым бизнесменам: столько везенья не бывает. Взяток, собираемых с рядовых граждан, на это тоже не хватило бы, а попытки свести проблему коррупции к поборам — еще одна государственная ложь. Настоящий источник выставляемой напоказ роскоши — расхищение государственного бюджета на разных уровнях и в самых разнообразных формах.

Но бюджетные деньги всегда имеют не самую удобную форму с точки зрения их дальнейшего использования: это «безнал». Миллиарды рублей надо под предлогом какого-то договора перевести на счета своих же фирм и (или) «обналичить». Для этого внутри страны используются сотни тысяч фирм-однодневок, которые создаются на подставных лиц, а за рубежом — компании в офшорных зонах, где очень сложно найти конечного бенефициара, то есть, по сути, собственника денег.

Легализацией, выводом и «обналичкой» занимается целая индустрия незаконных банковских операций, чей оборот, по оценкам экспертов, сопоставим с ВВП.

Без гарантии легализации коррупция вообще не имела бы смысла. Против нее выстроены ограничения банковской тайны, которые есть и в международном, и в российском законодательстве, другой вопрос — как они применяются. Говоря об этом, надо лишь понимать, что «конечными бенефициарами» в той или иной мере является каждый, кто получает деньги без ведомости или отдает их без чека, то есть и мы все тоже. Чрезмерное налогообложение (а предприниматели посчитали, что налоги и сборы, если платить их полностью, составят 95 копеек на рубль прибыли) возводит «обнал» в необходимое условие не только коррупции, но и всей экономики. Чем выше налоги, тем труднее увидеть потоки преступных «черных» денег от хищений или (например) наркоторговли в массе «серых» и тем выше прибыль от «обнала и транзита».

Это и есть параллельный бюджет, ставящий под угрозу безопасность государства. Но не только его: за попытку навести порядок в банковской сфере был убит зампред Центробанка Андрей Козлов, а в процессе ее беспрерывного передела — еще десятки людей. Не исключено, например, что в этой области лежат мотивы покушений на лидеров организованной преступности Вячеслава Иванькова (Япончика) и Деда Хасана. Фигуры масштабом помельче отделываются чаще годами лишения свободы: ведь не только воры в законе связаны с индустрией «обнала и транзита», ставки в которой достигают сегодня до 10% от отмываемой суммы и более.

Индустрия незаконных банковских операций, начиная с девяностых, создавалась постепенно, в ней есть свои ветераны и мэтры. Но лишь в середине нулевых, откуда-то со стороны США, здесь появился и занял, по-видимому, одно из важных мест наш главный персонаж — Евгений Двоскин. Кто он? «Племянник Япончика», как говорится в ряде публикаций? Агент ФСБ? Или (и), наоборот, ФБР?

После нескольких месяцев работы я не смог найти точного ответа на эти вопросы. Но это не значит, что его нет. Надо лишь иметь доступ к некоторым существующим и часто не так уж далеко лежащим документам, например, к материалам засекреченного «дела Шаркевича», которое лежит в архиве Мосгорсуда. Но это выходит за пределы возможностей журналиста. А те представители государства, которые искали ответ на вопрос «Who is мистер Двоскин?», пока получали только сроки.

Известная напряженность является и причиной того, что этот большой и сложный материал не может быть растянут на несколько номеров газеты, а публикуется сразу целиком. С момента моей единственной встречи с Двоскиным прошло менее недели, и она была непродолжительной. Но мы рассчитываем, что она не будет последней: если он захочет что-то еще доказательно рассказать «Новой», он эту возможность получит. В конце концов, интересен не Двоскин, а та борьба за контроль над потоками «обнала и транзита», где переплелись интересы «государства», спецслужб и организованной преступности и где уже невозможно понять, кто из них где.


23 ноября (а не октября, как указывается на одном странном сайте в директории .com) 2007 года мужчина лет сорока, известный как Александр Соловьев, остановил свой «Лексус» на углу улиц Моховая и Неглинка. Пакет, который держал в руках другой мужчина, ожидавший на улице, не мог вместить в себя миллион долларов, поэтому «Соловьев» даже не вышел из машины, но что-то сказал этому человеку через окно. По словам «Соловьева», он не собирался брать пакет, а ранее три раза отказывался от миллиона долларов, объясняя предлагавшему взятку Двоскину, почему он не сможет передать ее следователю СК МВД РФ Геннадию Шантину. Но в тот момент, когда он включил скорость и собирался уехать, некто Модин (водитель-охранник Двоскина) успел забросить пакет в открытое окно. Со всех сторон на многолюдном перекрестке Неглинки (было 16.00) к машине бежали коллеги в штатском.

В течение встречи, которую по моей просьбе устроили нам адвокаты «Соловьева», я не спросил, почему он не остался на месте, а заблокировав двери машины и едва не зацепив кого-то из переодетых «фейсов», нарушая все правила, рванулся с Неглинки. Но можно догадаться, что ему требовалось время на один-два телефонных звонка. Хотя в обвинительном заключении будет написано, что он пытался скрыться, по его словам, «Соловьев» остановился сам, увидев удобную в плане защиты от провокаций площадку в районе Каменного моста, и сдался сотрудникам управления «М» ФСБ РФ, курирующего работу милиции.

До этого момента о том, что настоящее имя «Александра Соловьева» — Александр Шаркевич, официально могли знать, не считая его самого и министра внутренних дел РФ, еще только два человека. Это так называемый внедренец, нелегал в собственной стране. Даже ФСБ о Шаркевиче и его статусе не должно было быть известно ничего, кроме того, что им могло сообщить руководство МВД при проведении совместных операций. А с момента задержания об этом будут узнавать десятки людей: прокуроры и следователи, судья, шестнадцать (с запасными) присяжных, адвокаты Шаркевича и Двоскина (сам он будет выступать как потерпевший). Вскоре приказом министра внутренних дел (никто больше не имел такого права) подполковник Шаркевич будет полностью рассекречен с единственной, по-видимому, целью: не допустить, чтобы по второму своему делу он опять потребовал суда присяжных, как по первому.

Двоскин, вероятно, узнал все про «Соловьева» еще раньше: следователь Шантин при обыске в одном из связанных с Двоскиным банков нашел справку с подробной информацией о Шаркевиче, там были перечислены даже номера войсковых частей, где тот когда-то служил. Такая информация могла быть получена только из личного дела, хранящегося в особом сейфе в МВД РФ: его кто-то предал.

Шаркевич не ответил на целый ряд моих вопросов, опасаясь нарушить закон о государственной тайне, за что ему сразу светит (в отличие от тех, кто раньше дал многочисленные утечки сведений о нем) новый срок. Секретна информация об организации его службы и коллегах по ней, о которых, впрочем, и он мог знать только случайно. Общий смысл его легенды прикрытия, как это услышали присяжные: «решающий вопросы коррумпированный сотрудник правоохранительных органов со связями». Она не вызовет удивления, ибо таких (без всяких легенд) — тысячи.

В рамках своего задания Шаркевич, в частности, вел разработку банков, через которые по особым схемам, включающим в себя как безналичные, так и наличные операции, финансируется не только терроризм, но также проводятся взятки и откаты для наиболее высокопоставленных государственных чиновников. В разговоре он подчеркнул, что разработку любого из «фигурантов», попадавших в его поле зрения, он начинал только после доклада своим кураторам (которых, как мы помним, включая министра внутренних дел, было только трое). Мы можем сделать важный вывод, что разработка Двоскина также была санкционирована кем-то из этих троих. Шаркевич пояснил, что его задача (в отличие от Шантина, Целякова и Носенко, о которых ниже) состояла не в том, чтобы отдать Двоскина под суд. Напротив, он должен был помогать ему в рамках легенды. Их разговоры при встречах записывал (без санкции суда) Двоскин, а не Шаркевич: во всяком случае, только такие записи были представлены присяжным.

Шаркевич не мог в рамках процесса рассказать присяжным, что задержание было оформлено не сразу, но в течение полутора часов его пытал спецназ. Следователи и коллеги из ФСБ требовали показаний, что взятку (в сумке оказалось почему-то 349,5 тыс. евро) он должен был передать Шантину, его руководителям в СК МВД РФ, а также работавшим с ним в группе оперативникам Целякову и Носенко. Эти полтора часа Шаркевич продержался, надеясь (это наши догадки), что глава МВД Нургалиев уже звонит директору ФСБ Бортникову: не зря же он оторвался с Неглинки.

Этого присяжные не узнали, но на них, видимо, произвели впечатление разбитое лицо Шаркевича и судороги, видимые на записи официального допроса. Адвокаты привели довод о том, что фосфоресцирующий порошок, которым были помечены купюры в сумке, на пальцы Шаркевича был нанесен искусственно, когда руки его были закованы в наручники: ему ведь было незачем и некогда лезть в сумку в течение тех считанных минут, когда он на страшной скорости несся по центру Москвы.

При задержании, как затем и в особо режимном СИЗО 99/1, как потом и на суде, Шаркевич вообще отрицал знакомство с Целяковым и Носенко, чтобы не дать повода для ареста Шантина, и это была почти правда. Сейчас, после оправдания в суде, он говорит, что мельком виделся с Целяковым в СК МВД, а сразу с обоими — Целяковым и Носенко — один раз. Они считали его, по-видимому, сотрудником ФСБ, а он должен был как-то предупредить, что группа Двоскина готовит против них провокацию или даже физическое устранение: это и было сделано Шаркевичем возле здания СК МВД незадолго до его собственного задержания.

Среди присяжных, как полагает Шаркевич, были подсадные, но они не смогли склонить коллегию на свою сторону: 13 марта 2009 года десятью голосами против двух он был оправдан по основному обвинению, по которому отбыл к тому времени уже полтора года в СИЗО. Тем не менее присяжные не могли не ответить «да» на вопрос судьи о том, были ли у него дома при обыске обнаружены патроны. Судья Наталья Олихвер, проигнорировав вердикт присяжных в части снисхождения по этому эпизоду, оценила в два с половиной года общего режима патроны к наградному пистолету — он был вручен Шаркевичу за предотвращение с риском для собственной жизни теракта в 2003 году в центре Москвы. Позже районный суд добавил еще год по другому старому делу, и в итоге три года Шаркевич провел в закрытом СИЗО 99/1.

Шаркевич вышел на свободу 22 ноября 2010-го, и сейчас он пенсионер МВД. Отвечая мне на вопрос, почему именно его выбрали как связь для провокации против Шантина, Шаркевич сказал: «Можете написать, что я достоверно проверял, брали ли деньги от Двоскина Шантин, Целяков и Носенко. Если бы взяли, я был бы обязан доложить об этом министру. Но они отказались, и я этому рад».

А я думаю, что присяжные «с улицы» просто поверили Двоскину (он приходил в суд под охраной из ФСБ) еще меньше, чем Шаркевичу. Версию тех же событий со стороны Двоскина мы изложим отдельно, а пока обратимся к контексту, которого не знали, не могли и не должны были знать присяжные.


Следователь Геннадий Шантин тоже, несомненно, был на волосок от посадки, одно время даже благоразумно скрывался, но избежал этой участи благодаря Шаркевичу, с одной стороны, Целякову и Носенко — с другой, которые не дали на него показаний. До отставки из Следственного комитета МВД осенью 2008-го он расследовал здесь дела, связанные с незаконными операциями в банках, за что получил кличку «профессор». В этом качестве мы и послушаем краткую вводную лекцию Шантина об «обнале».

Незаконные банковские операции, которые проводятся через банки средней руки, впоследствии «сжигаемые» через отзыв лицензии и ликвидацию, не остаются ни для кого незаметными. Это лишь вопрос доступа к информации и усидчивости, так как все безналичные операции, как и вывод денег в «нал», фиксируются. Сотрудники ЦБ при желании могут видеть полную картину незаконных операций почти онлайн. Не так уж сложно выйти и на тех, кто стоит за используемыми фирмами-«помойками». Но только ключевые игроки этой индустрии знают, чьи именно деньги проходят внутри миллиардных потоков. И они задают и представителям власти и правоохранительных органов, и смотрящим от откровенно преступного мира один и тот же вопрос: «А ты знаешь, чьи это деньги?!». На этом все расследования, как правило, заканчиваются.

Вопрос этот постоянно вставал и перед самим Шантиным. Имея громадный объем уже накопленной информации, он даже не пытался превращать ее в следственные дела без согласования с руководством, которое, в свою очередь, тоже далеко не всегда точно знало ответ на вышеозначенный вопрос. Информацию по конкретным лицам, среди которых одним из наиболее интересных представлялся Евгений Двоскин, стало возможно использовать после убийства в сентябре 2006 года зампреда ЦБ Козлова — вызванные этим шок и скандал произвели достаточную «политическую волю», чтобы дать указание Шантину глубже зарыться в эту помойку.

На деньги, которые чемоданами возили из Махачкалы в Москву курьеры (их время от времени грабили, в том числе сотрудники МВД), можно было купить не один новый самолет вместо старого Ту-154, который разбился при посадке во «Внуково» в начале декабря 2010-го. Безусловно, канал этот был хорошо известен, но только в 2007 году по распоряжению зам генпрокурора Виктора Гриня Шантину было передано для расследования «дело по дагестанским банкам», и с этого момента он получил процессуальную возможность собирать и закреплять доказательства, производить допросы и обыски.

Одним из первых, кто был вызван к руководству ДЭБ МВД наутро после убийства Козлова, был также майор Дмитрий Целяков, оперативник, вошедший в следственную группу Шантина. До перехода в Департамент МВД РФ по борьбе с организованной преступностью и терроризмом (ДБОПиТ расформирован в конце 2008 года, в том числе в связи с описываемыми событиями), Целяков служил в ФСО, одно время был охранником председателя Конституционного суда В.Д. Зорькина. Он активно общался со многими финансистами из особой банковской сферы, «ставил их на ПТП» (прослушивание телефонных переговоров), пытался извлечь что-то вразумительное из хаотичных материалов «прослушек».

В рамках одного из таких ПТП как раз минут через 30 после убийства Козлова был зафиксирован разговор между неким Джумбером Элбакидзе по кличке Джуба и еще одним персонажем по кличке Фламинго. Фламинго передал Элбакидзе разговор с сотрудниками ФСБ, которые якобы ему сказали, что «за убийство будет отвечать Френкель как самое слабое звено». Шантин допросил Френкеля в СИЗО в марте 2007 года в рамках своего дела, и тот сообщил, что действительно незадолго до убийства возможность устранения Козлова обсуждали с ним Двоскин и Иван Мязин (партнер Двоскина по банковской деятельности). Элбакидзе, как будет утверждать Целяков на суде, сотрудники ФСБ помогли уехать в Грузию, а они с Шантиным начали вплотную подбираться к Двоскину в рамках «дела дагестанских банков».

Поскольку расследованию был включен зеленый свет, проблем с информацией не было. В октябре 2007-го бывший начальник СК МВД Аничин получил справку из Росфинмониторинга, где Двоскин был указан как непосредственный участник многих незаконных финансовых операций, лично обналичивший многомиллионные суммы по векселям. Согласно этому документу, только в сентябре 2007-го оборот денежных средств, прокачанных через «сожженные» его группой банки, составил 350 миллиардов рублей, указывались и дорогостоящие объекты недвижимости, приобретенные им за короткое время в Москве. В доме Двоскина по «новой Риге» был произведен обыск, изъяты пистолет (позже разные экспертизы будут давать различные ответы на вопрос, можно ли его считать боевым) и 70 патронов. Группа Шантина произвела выемку в УФМС Ростова, где был выдан паспорт, которым пользовался Двоскин и который вызывал очень большие сомнения. В СК МВД копились и материалы, связанные с розыском Двоскина по линии ФБР за преступления, совершенные в США (подробнее об американской части его биографии ниже).

В ноябре «профессор» Шантин попытался задержать Двоскина силами спецназа МВД, но этому помешали опекавшие его сотрудники ФСБ, в сопровождении которых Двоскин умчался на специальной машине, замаскированной под «скорую» (Двоскин этот эпизод отрицает). А вскоре спецназ ФСБ пришел поговорить со спецназом МВД прямо в Следственном комитете в здании, известном по одноименному роману как «Огарева, 6». Выемка в УФМС в Ростове была произведена 14 ноября, Шаркевич был задержан 23-го, а 26 ноября в СК МВД были изъяты «дело по дагестанским банкам» и все вещественные доказательства по нему. Эти материалы, как и дела оперативного наблюдения «Банкир» и «Джокер», и даже личный телефон и компьютер Шантина, были приобщены к «делу Шаркевича» в Следственном комитете прокуратуры.

Мы даже не будем пытаться получить официальный ответ о дальнейшей судьбе «дела по дагестанским банкам», понимая, что Следственный комитет отделается чем-нибудь невразумительным со ссылкой на следственную, а ФСБ — на государственную тайну. Но и Шантин, лишенный возможности двигаться дальше по этой линии, сумел закинуть новую сеть на Двоскина в другом месте.


В непубличном и лживом мире банков средней руки Михаил Завертяев, глава банка «Интелфинанс» до конца 2007 года, производил, наверное, диковинное впечатление. Он любит публично и громогласно рассуждать об ущербе, наносимом экономике РФ незаконным выводом денег за рубеж, и о собственных рецептах борьбы с этим. Пишет на эту тему научные статьи. Математик, одним словом.

Таковым он и был, пока не перешел в банковскую сферу в 1994 году. Более десяти лет Завертяев работал на ответственных, но не руководящих должностях в крупном банковском бизнесе (в частности, в «Менатепе»), где прибыль образуется за счет капитализации. Там в директорах честность ценится больше, чем умение разводить клиентов, и за этим следят собственные службы безопасности. Поэтому для меня чудаковатость Завертяева — скорее гарантия того, что он, в отличие от большинства действующих лиц наших заметок, вполне искренен и понятен.

«Математик» Завертяев бредил идеей создания «фидуциарного» (от корня «фидо» — доверие) банка, где лично им разработанная схема не допускала бы приема к оплате сомнительных документов в принципе. Достаточно разбогатев на прежней работе, он купил (кстати, у Марии Гудковой, супруги еще одного выходца из органов безопасности депутата Геннадия Гудкова) банк «Интелфинанс» в мае 2005-го, когда там концы с концами не сходились. За несколько месяцев (и за год до убийства строгого в этом отношении Козлова) он сумел добиться включения банка в систему страхования вкладов. В «Интелфинанс» перешел ряд солидных клиентов, с которыми Завертяев до этого работал в более крупных банках: они поверили в его «фидуциарную» идею и хотели в первую очередь надежности. К числу таких относился и НИИКЭД — режимный институт, занятый проектированием ядерных реакторов, на чью охраняемую территорию «Интелфинанс» и переехал.

Завертяева подвело то, что банк воссоздавался им под идею финансирования «государственной программы помощи гражданам РФ, проживающим на территории Южной Осетии», во что только «математик» и мог искренне поверить. Его жена, сама из тех краев, познакомила Завертяева с братом президента непризнанной республики тогда еще в составе Грузии. Президент попросил Завертяева оформить причитающуюся долю в банке сначала на их доверенное лицо — некоего Беляева — с условием последующей передачи ее Южной Осетии. Все выглядело поначалу очень по-родственному, и привыкший к честности в больших банках Завертяев дал Беляеву даже порядочный кредит для внесения в уставной капитал. Но после того как банк был санирован, эту долю Беляев передавать отказался. Ни копейки по «программе помощи гражданам РФ» в «Интелфинанс» так и не попало, сам же Беляев оказался каким-то сомнительным нефтетрейдером, задолжавшим полтораста миллионов рублей структурам «Госрезерва».

На эту сумму он потребовал гарантию «Интелфинанса», попытался устроить в банке переворот при помощи подделки протокола собрания, а когда это не удалось, подделал и гарантию. По этому факту было возбуждено уголовное дело. Как водится, первый следователь попытался повернуть его против заявителя и даже продержал Завертяева десять суток в камере по обвинению в вымогательстве: уже в 2010 году Завертяев взыщет за это через районный суд 10 тысяч рублей из казны.

Как выяснилось в 2007-м, Беляев еще до знакомства с «Интелфинансом» каким-то образом получил гарантию для Госрезерва в другом малоизвестном банке, который как раз в это время был «сожжен» группой Двоскина. Так Беляев стал должником этой группы и, как позже объясняли Завертяеву приходившие к нему люди, Беляев обещал Двоскину расплатиться с ним банком «Интелфинанс», также подлежавшим «сожжению» после прогона через него новых миллиардов. Но странный Завертяев уперся, несмотря на предложение довольно крупных отступных.

Это все — только версия Завертяева, но есть и факты. «Интелфинанс» захватывали не один и не два раза. Первая попытка была сделана еще в 2006 году, а летом 2007-го банк находился в руках группы захватчиков целых полтора месяца. Но Завертяев смог уведомить Центробанк, и использовать «Интелфинанс» для сомнительных банковских операций тогда оказалось слишком рискованно. Кроме того, он обратился к НИИКЭД, и в помещениях банка были отключены свет и вода: захватчикам пришлось отступить.

Но раз за разом к нему приходили (оставляя какие-то следы в охране режимного объекта) все более решительные мужчины, а в расчетном отделе стали появляться операционистки, которых Завертяев на работу в банк не принимал. Двоскин (со слов Завертяева) пришел 5 декабря 2007 года, после того как Завертяев остановил вывод из банка в обход его прямых указаний крупной суммы на очевидную «поганку». При этой встрече человек, которого он считает Двоскиным, был почти невменяем, между ними началось что-то вроде драки, банкир повалил посетителя, а его охранник ударил банкира рукояткой пистолета по голове.

«Скорая» увезла Завертяева в Склиф. Прокачку через «Интелфинанс» 11,7 млрд рублей в течение тех трех месяцев, пока Завертяев находился в больнице, списали на главного бухгалтера банка, которая осуществила незаконные операции в соучастии исключительно с «неустановленными лицами» (сейчас она под судом).

Следствие пришло к выводу, что Завертяев опознал Двоскина, которого он видел впервые, недостаточно уверенно. К тому же алиби Двоскина на 5 декабря подтвердил следователь из «дела Шаркевича»: якобы как раз в это время он зачем-то осматривал в СКП вещественные доказательства: телефон и ключи. Но одним эпизодом 5 декабря «дело Завертяева» отнюдь не исчерпывается, да и опознать Двоскина, если бы следствие пошло по этому пути, мог бы теоретически не только Завертяев.

Банкир склонен объяснять столь агрессивные действия тем, что захватчики куда-то очень торопились, не было у них в это время, видимо, другого подходящего для их целей банка. Как полагает Завертяев, именно через «Интелфинанс» была уведена за рубеж значительная часть тех мошеннически возвращенных миллиардов рублей, за отслеживание которых поплатится жизнью адвокат Магнитский. (По нашим данным, это не те деньги, но версия использования банка для прогона других денег от схем с участием налоговых инспекций выглядит убедительно.)

Как и предсказывали Завертяеву посланцы «Двоскина», банка он лишился. Зато в феврале 2008 года материалы этого дела оказались у следователя Шантина, который отнесся к ним очень внимательно. В рамках «дела Завертяева» в марте была сделана еще одна попытка задержать Двоскина, но кончилась она так же, как и первая. Более того, из объяснений охранявших Двоскина сотрудников ФСБ стало известно, что по распоряжению СКП РФ он взят под программу защиты свидетелей с 19 декабря 2007 года. Охрану осуществляла 6-я служба (физической защиты) УСБ ФСБ РФ, близкая к руководству ведомства и известная на Лубянке как «черная сотня директора».


Группа Шантина, остановленная на главном направлении, зашла Двоскину в тыл. Из Ростова пришел (после обысков в СК МВД, а потому не изъятый) официальный ответ о том, что российский паспорт, выданный в июне 2002 года на фамилию матери (или бабушки, или жены, Двоскин сменил ее в Одессе в 2001-м), был оформлен без необходимых подтверждений и аннулирован. Чуть раньше пришел официальный ответ из США, подтверждавший, что Двоскин, известный там как Слускер (Шустер, Альтман, Козин, а всего под девятью фамилиями), разыскивается за мошенничество с акциями и легализацию доходов, за что по совокупности может быть назначено до 35 лет тюрьмы. Подтверждалось и то, что один из прежних сроков Слускер проводил в одной тюрьме с Вячеславом Иваньковым (Япончиком).

Самой большой свиньей, которую подложила Двоскину группа Шантина, было, по-видимому, даже не аннулирование его заграничного паспорта (покровители могли бы легко выхлопотать ему и другой), а сообщение в США, которые потеряли его из виду под фамилией Слускер, новой фамилии: Двоскин. С этого момента любой его выезд за рубеж становился предельно рискованным предприятием. А зачем-то ему туда было срочно нужно, и именно в Монако. О том, что Двоскин находится в Монако (где он был вскоре после этого задержан), посольству США в Москве, по нашим сведениям, в мае 2008 года сообщил Целяков. И вот этого коллеги ему простить уже не могли.

Конечно, агенту Шаркевичу работать было намного проще в том смысле, что его «коррумпированность» была прямо прописана в легенде. Целякову и Носенко, как и любому оперу, который хочет что-либо узнать и понять в сложной банковской сфере, «коррумпироваться» приходилось на собственный страх и риск. Целяков и Носенко были задержаны за взятку в начале июня 2008 года. Описание дела, по которому они были осуждены за мошенничество в 2010-м, увело бы нас слишком далеко, тем более что оно (связанное с другой группой лиц, занимающихся незаконными банковскими операциями) прямого отношения к Двоскину или к Шантину не имеет.

Здесь мы отметим лишь, что если бы таким же образом и с такими же нарушениями закона была реализована вся информация такого рода, то в МВД (в ФСБ, ЦБ и т.д.) не осталось бы ни одного опытного в банковских делах оперативника. Именно грубо провокационный характер этого дела и точное совпадение по датам позволяет сделать вывод, что истинной причиной задержания Целякова и Носенко стала работа в группе Шантина: до июня 2008 года их никто не трогал. Только что, в июне 2011-го, Носенко было отказано в освобождении по УДО после отбытия половины срока, хотя для этого не было законных препятствий, а суды к сотрудникам МВД в таких случаях обычно благосклонны. Оказавшись вне изоляции, Носенко (как и Целяков, который может обратиться с ходатайством об УДО вскоре) представлял бы сейчас слишком большую опасность для Двоскина и его кураторов.

Очень интересной и необычной была сцена выступления Двоскина осенью 2010 года в Пресненском суде, где для установления личности он предъявил водительские права. При этом он не смог или не захотел ответить на многие вопросы, связанные с его родственными связями, с регистрацией в Ростове, с обстоятельствами пребывания в США. Да и сами показания Двоскина для «дела Целякова и Носенко» ничего не означают. Но и не привести его в суд обвинение не могло: иначе ФСБ не смогла бы объяснить, на каком основании Двоскин охраняется по программе защиты свидетелей после того, как «дело Шаркевича» уже прошло все стадии кассации.

В настоящее время, как пояснил на встрече Двоскин, государственная охрана с него снята, но есть своя, частная (несомненно, как-то неформально связанная с прежней). Но сейчас его положение внутри страны не так опасно: группа Шантина разгромлена, а те, кто, возможно, стоял за нею и за Двоскиным в сложной игре между руководством различных правоохранительных органов и спецслужб, пришли, вероятно, к какому-то консенсусу и предпочитают эту тему не ворошить.


Следуя обратным ходом за биографией Двоскина, я отправился в США, где мне было назначено несколько встреч. В министерстве юстиции несколько сотрудников ФБР внимательно выслушали все, что я рассказал о русском периоде жизни бывшего Слускера, но со своей стороны они не были словоохотливы и подтвердили только, что ФБР продолжает разыскивать его (уже как Двоскина) через Интерпол. Коллеги в Нью-Йорке даже смогли уточнить, что ордер на арест Слускера был выдан в этом городе 5 февраля 2000 года судьей Эрлин Р. Линдсэй (№03-0063).

Еще на одну встречу в Нью-Йорке пришел бывший агент ФБР Майкл Макк’Ол, он вышел на пенсию и мог бы позволить себе рассказать чуть больше. Как раз лет десять назад он был специалистом по «русской мафии» и хорошо знал Юджина Слускера. Мой рассказ о том, как вырос его подопечный, когда перебрался в Россию, вызвал у бывшего агента удивление: на его памяти в США Слускер был рядовым жуликом, участвовавшим в бензиновых аферах и приторговавшим слабыми наркотиками.

Наконец, еще одну встречу в Нью-Йорке знакомые эмигранты устроили мне в мае нынешнего года с адвокатом Борисом Палантом: именно он добился отказа в выдаче Двоскина в США из Монако в сентябре 2008 года. Но прежде чем говорить об этом, упомяну о самом интересном, что случилось уже после моего отъезда из США. На странном сайте Rumafia.com (уточнить его владельцев пока не удалось) появилась (без видимого информационного повода) наиболее подробная из всех имеющихся публикация о Двоскине, на которую я наткнулся через один из поисковиков в начале июня. Датирована она 14 мая, но ряд признаков указывает, что она была размещена в Интернете позднее, не раньше моего собственного отлета из США.

В этой публикации, с одной стороны, подробно и, по-видимому, точно описывается весь американский период биографии Слускера, но деятельность Двоскина в России освещена уже с известными ошибками. Внимательно изучая эту заметку, я с удивлением узнавал там и часть собственных рассказов при встречах в США, и даже с воспроизведением отдельных неточностей, которые сегодня я мог бы уже исправить.

Версия американской биографии, появившаяся на сайте, большей частью копирует то, о чем уже писали американские русскоязычные и российские газеты. Но новой и важной является информация о том, что Слускера и Элбакидзе (Джубу) Иваньков познакомил еще в США в конце 1990-х, а не в России в начале 2000-х годов, как считалось ранее. Это помогает понять, каким образом Двоскин (сам он тесную связь с Элбакидзе отрицает) так быстро оказался в центре империи незаконных банковских операций, давно устоявшейся в России ко времени его появления. Но такие сведения, если они верны, могли быть добавлены не просто только с американской стороны, но и только из досье каких-то американских спецслужб.

По существу, эта таинственная и явно наспех сделанная публикация стала как бы ответом на те вопросы, которые я задавал в США и на которые официально мне никто там ответить не захотел. Поездка все же не осталась безрезультатной: этой заметкой кто-то (возможно, встрепенувшийся в связи с моим интересом к Двоскину) хотел что-то кому-то дать понять. Сигнал в таком случае адресован Двоскину и его бывшим или нынешним кураторам в российских спецслужбах — уж они-то тем более не могли бы пропустить появление такой информации на очень специальном сайте.


Теперь мы обратимся к рассказу адвоката Бориса Паланта о событиях в Монако в сентябре 2008 года, который проливает свет в большей мере как раз на деятельность Двоскина в России. Мне казалось, что Палант не знал заранее, о чем я собираюсь его спросить, но поскольку это была моя последняя встреча, кто-то мог и предупредить его о предмете моего интереса. Сейчас я догадываюсь, что Палант не был со мной полностью откровенен, и мне остается только воспроизвести то, что он мне сообщил, по возможности точно и полно.

Итак, Палант пояснил, что ничего не знал о Двоскине до лета 2008 года, когда его пригласили помочь тому в Монако. Обычно Палант, выходец из России, занимается миграционными делами, а защитником Слускера по его не единичным уголовным делам был известный в США адвокат Джерри Шаргел. Делом об экстрадиции Палант начал заниматься сразу после отпуска, но из Италии, где он его проводил 2008-м, он в августе полетел сначала не в Монако, а в Москву.

В Москве его встретили партнеры Двоскина, устроили в хорошую гостиницу и отвезли для переговоров в офис, который (отметил Палант, чуть понизив голос) не произвел на него впечатления активно работающего. После того как его ввели в курс дела, партнеры Двоскина сопроводили Паланта в ФСБ, сотрудник которой рассказал ему, до какой степени и почему Двоскин нужен именно в России: здесь он станет свидетелем по уголовному делу, связанному с организованной преступностью. Кто именно с ним говорил, где и на какой улице был «офис», Палант не запомнил (думаю, на самом деле, что запомнил: он очень внимательный адвокат).

Вернувшись в гостиницу, Палант написал для суда в Монако соответствующее письмо, где воспроизвел доводы ФСБ. Но человек, с которым он говорил накануне, при новой встрече сказал, что ФСБ ничего подписывать не будет, и направил его якобы в МВД, где письмо подписала «какая-то женщина». Фамилию женщины и улицу, на которой она работала, Палант опять же «не помнит». По описанию, это одна следователь, но не из МВД, а из СКП, которая вела «дело Шаркевича».

Если опираться уже не на рассказ Паланта, а на другие источники, то ему повезло. Двумя неделями раньше в ответ на запрос из Монако по электронной почте от 10 июля от французского адвоката Доминика Сильвии та же следователь дала ответ, что все сведения засекречены. Но в ответ на запрос «адвокатов», среди которых есть одна русская фамилия и одно русское имя с французской фамилией (Татьяна Дюке), из ФСБ за подписью Севастьянова в Монако все же ушел ответ на французском языке о том, по какому делу в качестве свидетеля проходит Двоскин. Французским Палант, видимо, тоже владеет, иначе он бы просто не был допущен выступать в суде Монако.

Вернемся к его рассказу. Из Москвы Палант полетел в Ниццу, оттуда поехал на машине в Монако (там нет аэропорта), где уже работали другие адвокаты. В Монако его встретила жена подзащитного Татьяна (фамилию не помнит), которая произвела на него хорошее впечатление преданностью мужу и тем, что по Монако она его возила на «Роллс-Ройсе». Вообще у него создалось впечатление, что Татьяна бывает там часто, они разговаривали в арендованной квартире. Возможно, Двоскин тоже прибыл сюда в мае не первый раз и не только что накануне ареста, иначе было бы логичнее задержать его при паспортном контроле в Ницце. (Правильно: о том, что он в Монако, посольству США в Москве в мае сообщил Целяков.)

Свидание с подзащитным в уютной тюрьме Монако началось с перечисления общих знакомых. «Ну, как там Кириллыч (Иваньков)?» — спросил адвокат. «Ничего, только старенький он уже, мы с ним под Москвой рыбку ловим». — «Ну, привет ему передавайте…». После этого Палант согласовал с Двоскиным позицию, с которой они и добились отказа в его экстрадиции в США 13 сентября.

По объяснению Паланта, позиция эта сводилась к трем пунктам. Во-первых, его подзащитный очень нужен в России (вот и письмо). В США он, напротив, до сих пор никому не был нужен, никто не обращался ни к его родителям, ни к адвокату Джерри Шаргелу (действительно, ордер от 5 февраля 2000 года сильно просрочен). В-третьих, по его словам, он сослался на прецедент, имевший место лет двадцать назад, когда из Монако в США тоже кого-то не выдали, но существа этого прецедента мне так и не объяснил. А связан он был, по-видимому, с тем, что отмывание денег не является в Монако тяжким преступлением, но лишь деликтом: еще бы, на том и основывается все благополучие уютного княжества.

Палант зачем-то уточнил, что суд состоялся в пятницу, и он улетел, не дожидаясь формального решения, которое было оглашено в понедельник. При этом он настаивал, что не видел в суде и вообще в Монако ни русских, ни американцев: интересы США представлял прокурор Монако, а интересы РФ вовсе никто не представлял: с какой стати, ведь Двоскин — частное лицо. Но согласно версии, которая была кем-то слита в газету «Коммерсант» почти по свежим следам событий в конце октября 2008-го, за время пребывания Двоскина в тюрьме Монако с 29 июня по 15 сентября с ним не раз и подолгу беседовали сотрудники спецслужб США.

Я почти не сомневаюсь, что Палант лукавил: такой внимательный адвокат не мог не заметить в крошечном Монако и двух офицеров ФСБ, которые, по нашим сведениям, прилетели в Ниццу вместе с Двоскиным на частном самолете одного из его друзей и не могли оставить его там без присмотра. Все эти недоговоренности оставляют место сомнениям: может быть, за решением суда Монако об отказе в экстрадиции Двоскина в США было и еще что-то другое, кроме «прецедента». В конце концов, известно, что князь Монако Альбер, даже посещавший Северный полюс с экспедицией российских парламентариев, — «большой друг России», а банки княжества умеют хранить тайны VIP-капиталов российского происхождения.


Связаться с Двоскиным мне помог наш общий знакомый адвокат Марк Крутер, он же автор книги «Я защищаю Япончика» и других, который представлял его интересы как потерпевшего в суде над Шаркевичем. По его просьбе Двоскин прилетел на один день в Москву, с его слов, из Сочи, именно для встречи со мной. Он сообщил, что уже года три не занимается делами, а воспитывает дочку, которой в четырехмесячном возрасте при обыске по «новой Риге» группа Шантина нанесла психологическую травму: пять часов она лежала одна и плакала, когда няню увезли на допрос. Патроны ему подбросили.

К редакции «Новой» (а наша встреча проходила в прошлую пятницу в соседнем кафе) Двоскин подъехал на «Мерседесе» последней марки в сопровождении джипа охраны. Говорить под запись и фотографироваться он отказался, тайно записывать или снимать его мы не пытались, потому что мы не играем в шпионов. Но кое-что без записи он рассказал.

Знакомство с покойным Иваньковым Двоскин не отрицает, восхищается им, хотя сведения об их родственных связях якобы неточны. Двоскин вообще слишком умен, чтобы отрицать и свое не самое чистое американское прошлое, и участие (скажем, косвенное) в незаконных банковских операциях. Но он не признает в них какую-то особенную роль: «Как бы я мог занять такую позицию в этом бизнесе?». Он не признает и тесное знакомство с Элбакидзе.

Евгений Владимирович как истинный одессит приветлив и словоохотлив, но очень многое в его рассказе запутывает, а не проясняет обстоятельства его отъезда из США и появления в Москве. Прежде всего как он мог быть (следуя распространенной до сих пор версии) выдворен из США за использование фальшивого канадского паспорта в 2001 году, если 5 февраля 2000 года (видимо, по делу о мошенничестве с акциями в 1997-м) там был выписан ордер на его арест? Внятного ответа на этот вопрос Двоскин не дает, ссылаясь на то, что документ «подделала группа Шантина». Но подделать в МВД РФ ответ из Интерпола — это было бы уж слишком.

О коротком периоде его жизни в Одессе, куда Двоскин был якобы выдворен, мы совсем ничего не знаем, затем он появился в Ростове, хотя ООО «Пеликан», связанное с оборудованием для игорного бизнеса, которое Двоскин указывает как место работы, зарегистрировано в Санкт-Петербурге. Очень таинственны обстоятельства получения им российского гражданства и паспорта. Кроме ответа из УФМС Ростова о том, что в деле нет первичных документов, которые должны были поступить из российского посольства в Киеве, в ноябре 2007 года в Ростове была допрошена некто Тропина, подруга жены Двоскина. Она рассказала, что это ее знакомый из УФМС по просьбе Двоскина незаконно выписал ему паспорт за 3 тысячи долларов. Двоскин в разговоре со мной подтвердил, что он действительно дал такую взятку, но только за ускорение процедуры, а документы законные. В 2005 году, с его слов, он потерял этот паспорт и получил взамен новый, а впоследствии Гагаринский суд восстановил его гражданство, основываясь на рассказе Тропиной о том, что предыдущие показания она давала под нажимом. Но во всяком случае, когда Двоскин давал показания в Пресненском суде по делу Целякова и Носенко осенью 2010 года, его паспорт, похоже, вызывал какие-то сомнения. Иначе с чего бы судья, отклонив требования защиты, разрешила установить его личность по водительским правам?

Столь длительная, не менее семи лет, неразбериха с паспортом, которая чуть было не закончилась задержанием Двоскина в ноябре 2007 года, очень странна, учитывая ту опеку со стороны УСБ ФСБ, которую в декабре она уже официально взяла над ним. Возможно, им так было проще: без паспорта Двоскин далеко не убежит и всегда под присмотром.

Если же суммировать первый короткий рассказ Двоскина, не мельча в деталях, то он сводится к следующему. Шантин, Носенко и Целяков, чьим близким другом был и Шаркевич, преследуя его, хотели поставить на его место (в незаконном банковском бизнесе — и тут Двоскин это фактически признает) другого человека. Ничем не лучше, чем он, но своего. Сначала у него вымогал деньги Шаркевич, а когда он его сдал ФСБ, Шантин стал делать все, чтобы вытащить друга, — этим объясняется, в его логике, и подброс патронов, и выбивание показаний у Тропиной в Ростове.

Что ж, признаем, что такая версия, хотя мы ее до сих пор не исследовали, не менее складна, чем прямо противоположная, и тоже имеет право на существование. Но тут плохо бьется с Шаркевичем: зачем ради Шантина надо было палить такого ценного (говорят, одного из лучших в МВД) разведчика — разве это тоже не государственное преступление? Почему Шантин (запись есть в деле) ранее отказался от 10 миллионов долларов, потом Двоскин в порядке провокации решил предложить ему миллион, а в сумке в машине Шаркевича оказалось 349,5 тыс. евро? Почему точно такая же сумма плюс еще одна бумажка фигурирует и в провокационном «деле Целякова и Носенко» — это что, традиция, или, может быть, деньги одни и те же?

И тут, может быть, совсем недалеко до правды: надо только понять, действительно ли Шаркевич был тесно связан с Шантиным, Целяковым и Носенко, или верно его утверждение о том, что Шаркевич занимался разработкой Двоскина с другой целью и шел параллельно. У нас (если мы не верим Шаркевичу на слово так же, как Двоскину) такой возможности нет. Но в управлениях собственной безопасности и ФСБ, и МВД это узнать несложно.

А пока главный аргумент в пользу Шаркевича — даже не оправдательный приговор (он бы тут дорого не стоил, как и обвинительный, вынесенный профессиональным судьей), но оправдательный вердикт присяжных. Присяжные, в прямом противоречии с тем, что любят говорить о них судьи, прокуроры и следователи, очень внимательно и глубоко вникают в обстоятельства дела. Мы не знаем этих присяжных, но они знают многое из того, чего пока не знаем мы. И они решили спор между версиями Двоскина и Шаркевича в пользу Шаркевича.


Бывший агент ФБР Майкл Макк’Ол, вероятно, рассказал мне далеко не все, что ему известно о Юджине Слускере. Но он, несомненно, прав в том, что в США Слускер, по крайней мере до знакомства с Иваньковым, был лишь одной из «шестерок» более или менее организованной преступности.

Но разве в России, оказавшись в сердцевине каналов «обнала и транзита», он играет какую-то другую роль? По-видимому, хоть Двоскин это и отрицает, в эту сферу его внедрил именно Япончик, который, вернувшись в Россию в 2005-м, просто не мог пройти мимо нелегального бизнеса с такой фантастической нормой прибыли. Но индустрия незаконных банковских операций работает и на отмывание и вывод за рубеж чисто криминальных денег, и на отмывание и вывод в офшоры коррупционных доходов самых высокопоставленных чиновников и спецслужб: они тоже стремятся поставить эту систему под свой контроль.

Шантин, Целяков и Носенко, даже Шаркевич, в конце концов, в этой игре — лишь разменные фигуры, настоящие крупные игроки спрятались за ними. Все развернутые выше эпизоды, так или иначе связанные с Двоскиным, имеют одну и ту же подоплеку: это ожесточенная война между российскими спецслужбами и «правоохранительными органами» за контроль над незаконными банковскими операциями. Даже в Монако в сентябре 2008-го схватка произошла именно между российскими спецслужбами, одна из которых попыталась использовать ФБР втемную. Но вряд ли спецслужбы США уступают российским коллегам в профессионализме, и исключать того, что Двоскин работает (или, как утверждают американские источники, работал в прошлом, или еще может поработать в будущем) и на них тоже, нельзя.

Когда Шантину и Целякову (сначала по-хорошему) советовали не лезть в это дело, аргумент был следующий: «Двоскин играет особую роль в обеспечении безопасности России». Еще бы! Если не укрепить, то существенно подорвать безопасность он смог бы — публично ответив на тот вопрос, который часто задают в этой тайной индустрии: «Знаешь, чьи это деньги?!». Но ему надо думать о безопасности не только России.

В деле, хранящемся в специальном секретном архиве Московского городского суда, в записях бесед между Двоскиным и Шаркевичем Двоскин обозначает уровень своих покровителей даже не в ФСБ. А ведь запись ведет именно он, а не Шаркевич (хотя и Шаркевич, возможно, тоже). И он уже знает, кто такой Шаркевич на самом деле, — тут надо вспомнить справку о нем, изъятую в одном из банков Шантиным. Так зачем же, зная, что записи потом лягут в дело, он называет имена? Обдуманно он это делает или нет, но спрятать такие концы в секретном судебном деле — гарантия более надежная, чем компромат в обычной банковской ячейке.

Кое-какие имена называет и Целяков — в тех записках, которые он слал из СИЗО председателю Национального антикоррупционного комитета Кириллу Кабанову. Конечно, Кабанов — тоже не просто так, а член президентского совета, где он отвечает именно за направление борьбы с коррупцией. Но фамилии из этих записок мы тоже не будем повторять. Потому что вот что нам все время мешает: у нас нет гарантий, что Шаркевич, Шантин, Целяков, Носенко и их кураторы в МВД были в своей работе так уж радикально честнее, чем кураторы Двоскина из ФСБ или СКП. Для таких выводов у нас оснований нет, а есть только для одного и наиболее общего: российские так называемые правоохранительные органы и спецслужбы в борьбе с коррупцией сегодня абсолютно бесполезны и даже вредны. Никто там не понимает, кто из них в какой момент то ли борется с коррупцией, то ли сам участвует в ней, и это, в общем, одно и то же.

Но еще в письмах Целякова из СИЗО вперемешку с проклятьями в адрес коллег-предателей (Шаркевич в этом смысле гораздо корректней) есть рассуждения о том, что банковского контроля как такового в России не существует, и: «Кому это нужно, чтобы было так?». Ведь есть апробированные на мировом уровне способы сократить коррупцию на порядок, нанеся удар (что технически не так уж сложно) по индустрии незаконных банковских операций. Конечно, экспертам (например, из ЦБ) те способы, которые предлагает майор Целяков (склонный объяснять развал в стране происками мировой закулисы), могут показаться наивными. Но вопросы (и не только к ЦБ) остаются: почему борьба с отмыванием денег ведется в логике только заказных дел или в лучшем случае имитируется?



Вопросы скорее риторические (помянем Козлова). Если система отмывания денег будет разрушена, не будет смысла и в расхищении государственного бюджета в тех масштабах, в каких это делается сегодня. А это главный интерес господствующего класса чиновников и ментов всех мастей — то, на чем стоит современный российский государственный и общественный строй.

Леонид Никитинский