"Их задачей было свести меня с ума, чтобы я совсем забыл о том, что можно как-то восстанавливать справедливость"
06.02.2020 13:46
"У меня сейчас никаких активов нет", — признается Владимир Антонов, до 2009 года — один из крупнейших банкиров Росссии, чье состояние оценивалось тогда в $7 млрд. Антонову и его отцу (Александру Антонову) тогда принадлежали несколько банков в России и Прибалтике, авиакомпания AirBaltic, они собирались приобрести именитый скандинавский автомобильный бренд Saab.
Первейшая роль во внезапном крахе империи Антоновых ("Конверс Групп") принадлежит их партнерам — Троценко, Чувилину, Горбунцову. А также — хоть банкир и избегает отвечать об этом в интервью Forbes — названному брату Рамзана Кадырова депутату Госдумы Адаму Делимханову.
– Недавно у вас состоялось первое слушание по иску против Литвы в России. Какие впечатления?
– А какие могут быть впечатления, это ведь предварительные слушания. Литовцы не явились, поэтому судья заслушала только одну сторону. Литовцы также утверждали, что уведомление о подаче иска было сделано некорректно — без перевода на литовский язык. Тут же на слушаниях было доказано, что они врут, перевод есть и уведомление подано в соответствии с требованиями международного права. 24 октября мы снова встречаемся в суде.
– Собираетесь ли вы подавать аналогичный иск против Латвии?
– Думаю, сначала нужно разобраться с Литвой.
– Latvijas Krajbanka инициировал против вас иск, в котором вас обвиняют в причинении банку ущерба на €60,5 млн и $30 млн.
– Да, Латвия тоже пытается судиться со мной, причем, надо сказать, делает это гораздо цивилизованнее литовских товарищей. Что касается иска, то надо понимать, что в период, когда выдавались упомянутые в нем кредиты, я был членом совета директоров Latvijas Krajbanka, то есть технически не мог выдавать кредиты и присутствовать на кредитном комитете, потому что он банально проходит на латышском языке — я на нем не разговариваю.
Сам банк был крупным, в нем были выстроены четкие процедуры принятия решений, и я при всем желании не заставил бы тридцать человек совершить противозаконную или не соответствующую банковскому законодательству операцию. Банк регулярно проходил инспекцию — не раз в два года, как в России, а раз в год. Эта инспекция достаточно глубокая и длится около двух месяцев. Никогда к этим кредитам не предъявлялись претензии. И тут вдруг они возникли.
Внутри банка после его отъема происходит много чудес, если посмотреть, за какие деньги, кому и как реализуются активы. Всем известно, что юридическая фирма Stephenson Harwood, которая ведет дело, обслуживает KPMG Baltic, ликвидирующую Latvijas Krajbanka. В англосаксонском мире есть такое понятие, как referral fees: я вам привел клиента — вы мне должны 20-30% от счета. Счет Stephenson Harwood составляет $10 млн. Получается, мы украли $10 млн клиентских денег, чтобы три положить себе в карман. Кстати, совсем недавно я сам из газет узнал, что в офисе KPMG Baltic, администратора Latvijas Krajbanka, проводятся обыски.
– Из-за того, что вы покинули Великобританию, вас обвиняют в неуважении к суду по иску Latvijas Krajbanka.
– Великобританию я покинул по другим причинам, иск — это производное. Ну а что, мне нужно было там оставаться? Stephenson Harwood — самая дорогая компания в Лондоне, которая обслуживала Бориса Березовского. Против меня стояла компания из десяти человек, я был один. При этом изначально все было достаточно агрессивно: ранние утренние обыски, попытки взломать почту, слежка, изъятие документов. Элемент психологического давления. Решение они получили легко, так как я и не сопротивлялся. Видимо, их задачей было свести меня с ума, чтобы я совсем забыл о том, что можно как-то восстанавливать справедливость.
– Как вам удалось покинуть Великобританию? Учитывая идущие судебные процессы, задача не из легких.
– Ну как это получилось технически, я не расскажу, конечно. Но это было и не очень сложно, и не легко.
– Вы не были в России с 2009 года. Как вы сейчас живете и чем занимаетесь?
– Сейчас я живу в своем доме в Николиной Горе, который мы построили еще в 2001 году. Встаю в 7:30, занимаюсь спортом, еду в Москву. Работаю допоздна.
– Вы сейчас живете отдельно или с семьей?
– Я один. Жена в Англии, но приезжает достаточно часто, дети — на каникулы.
– Вы ждете, что сможете вернуться?
– Нет, я этого не жду.
– Где отдыхаете?
– Крым, Сочи. Прекрасные места для отдыха с семьей. Сочи действительно построен хорошо и качественно, ощущения крайне положительные. В Крыму — местами. Все остальное на полуострове — жесткий флешбэк в 1991 год. Вообще, сама Россия очень изменилась. Сейчас, если смотришь на преобразования в Москве и Санкт-Петербурге, это совсем не та страна, из которой мы уезжали в 2009 году. Моих детей сложно удивить, они много путешествуют, но то, что они сейчас видят в России, их здорово впечатляет.
– Остались ли у вас какие-то активы?
– У меня не осталось ничего.
– Источники рассказывают, что вы снова занимаетесь бизнесом в России и уже купили несколько банков.
– Неправду рассказывают ваши источники. Да, мы смотрели несколько банков, но впечатление осталось удручающее — с точки зрения и кредитных портфелей, и возможности размещать средства. Но финансовый рынок большой, там есть не только банки.
– А что еще? Управляющие компании?
– И они в том числе. Но я ведь работаю не на себя. Я помогаю разным людям подбирать и покупать активы.
– За комиссию?
– Нет, если я рассказываю людям, как строить компанию и помогаю им это делать, я получаю либо опцион, либо деньги, либо деньги и опцион. За комиссию работать не интересно.
– Но какой-то свой проект у вас есть?
– Есть, но я не буду о нем пока рассказывать.
– Он в финансовой сфере?
– Да. Финансы – это то, что я умею, что у меня получается и мне нравится. Привлекает еще автомобилестроение.
– Чем ваш отец (Александр Антонов) занимается сейчас?
– Отец – гендиректор в одной из компаний, которая производит электрооборудование.
– Считается, что одной из причин взлета вашего банковского бизнеса в свое время стало знакомство с Еленой Скрынник...
– Мы с Еленой Борисовной встретились в 2001 году, у нас был общий знакомый, она как раз собирала коллектив в «Росагролизинг» и предложила мне стать первым заместителем гендиректора. Имел неосторожность согласиться. Почему неосторожность — потому что банк требовал много времени и одновременно надо было заниматься компанией. Мы же считаем, что госслужба — это почетно, а работать не надо. Нет, работать надо. Я проводил там все время. Поэтому пришлось выбирать: «Росагролизинг» или дорогой сердцу банк. Месяцев через шесть я ушел. Что касается подрядчиков, давайте будем честны друг с другом, в то время была полная беда с кредитами, и мы некоторых подрядчиков кредитовали, за это требовали открывать счета. Это нормальная практика.
– Вас все время связывали с миллиардерами: Олегом Дерипаской, Сулейманом Керимовым, Романом Троценко, Александром Мамутом. Говорили, что вы как банкир представляли их интересы.
– Банки были крупные, и, разумеется, мы обслуживали мощные промышленные группы. Мы давали сервис, который никто кроме нас не давал, разве что МДМ Банк. У любой промышленной группы есть иностранные подразделения. Получить одновременно сервис и в России, и там в одном кабинете можно было только у нас. В случае внутригрупповых расчетов им нужна скорость, приемлемая цена и надежность. Если мы, к примеру, делали конвертацию внутри дня, другие делали это три дня.
Что касается названных вами фамилий, то Олега Владимировича я лично не знаю, но весь его коллектив топ-менеджеров – да. Сулеймана Абусаидовича знаю хорошо. У меня был менеджер, который всю жизнь обслуживал «Нафта Москва» в Прибалтике, он их к нам и привел. Роман Троценко — мой хороший приятель. В 2009 году он продал нам концерн «Связьстрой», сделка прошла в очень комфортных условиях, буквально за неделю. После потери Инвестбанка, на который были замкнуты российские активы, «Связьстрой» тоже был потерян, а после совершенно бездарно обанкрочен.
Что касается Александра Мамута, то для меня всегда было большой загадкой, почему нас увязывали участники рынка и журналисты. Мы виделись, но издали на мероприятиях.
– У ваших клиентов нет никаких претензий к вам в связи с тем, что все в какой-то момент сломалось?
– Если честно, крупно повезло: больших остатков по счетам не было. Со всеми клиентами в той или иной мере общаюсь. Когда «просудимся» — разберемся, в случае успеха нашего предприятия все всё получат назад. Таких несколько человек, в том числе Роман Викторович Троценко. Есть понимание, что мы должны им всё вернуть. Это по-джентельменски, по-другому никак. При этом у всех есть адекватное понимание произошедшего. До этого мы никогда никого не подводили, все работало как часы, даже в 2008 году.
– Вы говорите, что Инвестбанк был утерян. Но СМИ в 2011 году писали, что вы продали его Сергею Менделееву, вашему партнеру.
– Менделеев не был партнером, а был моим менеджером. И никто продавать Инвестбанк не собирался. Была создана ситуация, при которой не продать было невозможно. Оказывалось административное давление со стороны уже бывших руководителей Центробанка. А почему бенефициаром был назначен Сергей Менделеев, будучи небогатым человеком с невнятными возможностями, вместо сильной команды, непонятно. Вместе с банком господин Менделеев забрал и все остальное: дочерние банки «Енисей» и «Байкалинвестбанк», а также концерн «Связьстрой». В связи с известными событиями 2009 года, когда на моего отца было совершено покушение, мы оба покинули просторы нашей родины.
– Сергей Менделеев сыграл очень большую роль в вашей истории. Вы ведь были с ним очень близки.
– Он был моим лучшим другом. Вот буквально – best friend. Отдыхали вместе, дружили семьями. Мы познакомились в 1999 году. Тогда он работал в «Универсальном кредите», там как-то нехорошо расходился с хозяевами и ушел к нам зампредом. Как-то быстро мы сговорились. Откровенно говоря, он очень хороший «клиентщик», а мы тогда росли очень быстро. Были клиенты, которые пришли благодаря ему и формировали существенную депозитную базу.
– Как вы объясняете для себя поступок Менделеева? Предпосылок для этого не было?
– Ну что вы, человек долго готовился. Могу точно назвать момент, когда все закрутилось. Это был 2007 год, когда в Конверсбанк-Москва приехала пара автобусов с сотрудниками правоохранительных органов. К ним вышла служба безопасности, и все вопросы были сняты. А мы с Менделеевым в то время находились в Риге. Там он внезапно предложил мне продать банк Герману Горбунцову. Уже в Москве Горбунцов сформулировал предложение, и мы быстро сделали сделку: продали Конверсбанк-Москва и Интерпрогрессбанк. А потом мне Горбунцов в Лондоне рассказывал, как они с Менделеевым договаривались об этих автобусах с ОМОНом. Он же мне рассказал, сколько и кому было заплачено денег за всю ту грязь и липовые компроматы на меня на всевозможных сайтах.
– Согласно заявлению Горбунцова в Следственный комитет, после продажи банка вы оказались должны ему денег. Этот долг в итоге стал поводом для покушения на вашего отца.
– Это был не долг. Сделка была длинной. Она шла в 2007-2008 годах и была пакетная: банк плюс набор проектов в недвижимости. В 2008 году, когда случился кризис, недвижимость переоценивалась. Горбунцов, Менделеев и Петр Чувилин предъявили претензии. Мы им спокойно сказали: «Ребята, если вас что-то не устраивает, давайте цивилизованно развернем сделку назад». Поскольку банк был очень ликвидный, из него уже было переведено порядка 3 млрд рублей на корсчет в Инкредбанк [принадлежал Герману Горбунцову]. Это были дико большие деньги в 2008 году, и вернуть их не представлялось возможным.
– Кто придумал схему с автобусами ОМОНа, продажей банка и долгом?
– Основным организатором проекта с претензиями был господин Чувилин, который сейчас в тюрьме. Но думаю, что одним из главных стратегов был Менделеев. Понимаете, Гера [ Горбунцов] — человек неплохой и умный, но очень ведомый. Чувилин же был хорошим психологом, но придумать такую сложную многоходовую финансовую комбинацию ему явно не под силу. С другой стороны, он обладал уникальной возможностью «проникать вам под кожу», а войти в доверие Горбунцову было легко, он кого только не подпускал к себе слишком близко.
– То есть вы не должны ему денег?
– Если он считает, что должен, – то, может быть, подаст на меня в суд? В наших отношениях сейчас нет нерешенных вопросов. С днем рождения и Новым годом друг друга поздравляем.
– Говорили, что в этой истории активную роль играли представители Чеченской Республики?
– Повторяю, заказчики имеют простые, понятные русские фамилии. Нанять они могли кого угодно: русских, армян, грузин, прибалтов.
– Но для вас эта тема с Менделеевым уже ушла? Или вы планируете что-то у него отсудить?
– Давно отпустило. Как говорится, свято место пусто не бывает. На сегодня между нами есть договоренность. Это уже не заставляет тебя злиться, ты не думаешь о том, как бы кому-то навредить.
– Вашей главной сделкой могла стать покупка Saab. Почему вам в итоге не дали его купить?
– Послушайте, кто вам сказал, что мне не дали его купить? Шведы нанимали детективное агентство Kroll, чтобы проверить происхождение капитала «Конверс Групп». Мы обращались к агентству IPSA для аналогичной цели, такова процедура, и у них должны были совпасть отчеты. Можете посмотреть отчет IPSA, там написано, что к нам нет вопросов от правоохранительных служб. И есть ещё пресс-релиз на сайте минфина Швеции, где написано: «У нас нет оснований сказать Антонову «нет».
Конечно, никто не хотел, чтобы именно мы купили Saab. До этого, по политическим причинам, развалили сделку Magna-Opel-Сбербанк. Конечно, никто не был в восторге, что какие-то русские покупают Saab. Но мы же русские-русские: мы загнали ситуацию в такую конструкцию, когда его не могли не продать. Единственной проблемой был Антонов. Ну ладно, Антонов переписал акции Spyker, которая должны была стать покупателем, на Виктора Мюллера. Это была джентльменская договоренность. А Виктор лишний раз подтвердил, что он честный человек. Таких друзей очень мало в жизни. Мы друзья по сей день.
Потом мы совместными усилиями сняли все вопросы у шведского правительства, потом развеяли все сомнения у американцев. Они ведь правда боялись, что мы перенесем их технологию в другую страну. Что мы и собирались делать, и я, кстати, от них этого и не скрывал.
– Как?
– Очень просто. У нас же была новая платформа Saab «Phenix», которая должна была стать основной с 2012 года. Она принадлежала нам. А основная платформа — это набор знаний, интеллектуальная собственность, а не металлическая рама, на которую насаживается мотор и железо. Мы собирались взять эту готовую технологию, раскрыть ее здесь и на ее основе делать более дешевые автомобили при сохранении высоких шведских требований к безопасности и качеству.
В Китае у нас было достигнуто соглашение о создании совместного предприятия на 250 000 автомобилей и вхождении в общую компанию. Была компания Pang Da — у нее полторы тысячи дилерских центров по Китаю. Основным индустриальным партнером делали компанию, которая сейчас производит автобусы, называется Zhejiang Youngman Lotus Automobile Co. Китайцы давали денег, чтобы рефинансировать кредит Европейского инвестиционного банка Saab и отпустить шведское правительство с его гарантиями.
Был еще план делать суббренд с бразильцами. Они ездят на спирту, как известно. В Китае есть компания, производящая спиртовые двигатели, и мы понимали, что они хорошо ложатся на новую платформу. Здесь тоже было подписано соглашение о намерениях на 600 000 автомобилей.
Все это было досконально продумано и красиво спланировано. 19 декабря 2011 года продали бы китайцам долю в Saab за «бешеные» деньги. Оставалось только подписать. Но 16 ноября 2011 года мы узнали много новостей [в этот день Литва национализировала банк Snoras]. И они тоже. Так мы лишились всего, а мир — доступных и приличных машин шведского качества.
– Могли бы потом продать кому-то бизнес Saab?
– Это очевидно. Мы же были инвестгруппой. Наша задача — создавать стоимость. Проектом с Saab очень серьезно занимались профессиональные инвесторы. У меня было много специалистов высокого уровня. Есть такая увлекающаяся личность, как юрист Виктор Мюллер. Он в свое время создал буксирную компанию для яхт Wijsmuller и успешно продал ее Maersk. В какой-то момент и самому пришлось разобраться во всём. Потому что, когда, например, мы купили Spyker, все – в том числе я – думали, что знаем о машинах все. Через месяц поняли, что этот вопрос для нас — темный лес. Это как новый мир, в котором пришлось учиться жить заново. Разобрались.
– Когда у вас появился интерес к машинам?
– Еще с детства, когда я собирал маленькие модели. У меня их много было — штук двести.
– Какая машина была у вас первой?
– «Восьмерка жигули». Покрашена в три цвета, открывалась только пассажирская дверь, но она ездила, в ней пела музыка, и в ней зимой было тепло. А потом я купил BMW-3 то ли 1983-го, то ли 1982 года. Я тогда еще был студентом.
– Самая любимая?
– Наверное, BMW Z8 Alpina 2003 года. Арестована сейчас в Латвии. И еще Jaguar XJR 1997 года. Мне интересно, как они устроены с точки зрения инженерных решений. При этом Rolls Royce никогда не нравился — только интересные машины «с оригинальными решениями».
– Сами участвовали в гонках?
– Небольшой опыт был. В Швеции проводят историческое ралли — в основном старые машины, они едут на точность, а не на скорость: необходимо преодолеть отрезок не быстрее и не медленнее норматива. Я там ездил на Saab 99 Turbo, потом мы ее разбили. Также мы устраивали гонки в России. Мы спонсировали российскую компанию на Ferrari Challenge. До этого у нас была Convers-Team в гонке LMES «24 часа Ле-Ман». Под флагами нашей конюшни ездили Алексей Васильев и Николай Фоменко — мы хорошо знакомы.
– Сами на какой самой большой скорости ехали?
– Давным-давно как-то ночью на MercedesBenz SL55 AMG слишком быстро ехал на пустой дороге. Изумленный гаишник, когда я после затяжного торможения назад вернулся, только и спросил: «Куда спешишь?! На этой машине с такой скоростью от тебя только плевок останется». Предостережению со всеми тяжкими внял, но снимок с радара «302 км/ч» оставил на память.
Первейшая роль во внезапном крахе империи Антоновых ("Конверс Групп") принадлежит их партнерам — Троценко, Чувилину, Горбунцову. А также — хоть банкир и избегает отвечать об этом в интервью Forbes — названному брату Рамзана Кадырова депутату Госдумы Адаму Делимханову.
– Недавно у вас состоялось первое слушание по иску против Литвы в России. Какие впечатления?
– А какие могут быть впечатления, это ведь предварительные слушания. Литовцы не явились, поэтому судья заслушала только одну сторону. Литовцы также утверждали, что уведомление о подаче иска было сделано некорректно — без перевода на литовский язык. Тут же на слушаниях было доказано, что они врут, перевод есть и уведомление подано в соответствии с требованиями международного права. 24 октября мы снова встречаемся в суде.
– Собираетесь ли вы подавать аналогичный иск против Латвии?
– Думаю, сначала нужно разобраться с Литвой.
– Latvijas Krajbanka инициировал против вас иск, в котором вас обвиняют в причинении банку ущерба на €60,5 млн и $30 млн.
– Да, Латвия тоже пытается судиться со мной, причем, надо сказать, делает это гораздо цивилизованнее литовских товарищей. Что касается иска, то надо понимать, что в период, когда выдавались упомянутые в нем кредиты, я был членом совета директоров Latvijas Krajbanka, то есть технически не мог выдавать кредиты и присутствовать на кредитном комитете, потому что он банально проходит на латышском языке — я на нем не разговариваю.
Сам банк был крупным, в нем были выстроены четкие процедуры принятия решений, и я при всем желании не заставил бы тридцать человек совершить противозаконную или не соответствующую банковскому законодательству операцию. Банк регулярно проходил инспекцию — не раз в два года, как в России, а раз в год. Эта инспекция достаточно глубокая и длится около двух месяцев. Никогда к этим кредитам не предъявлялись претензии. И тут вдруг они возникли.
Внутри банка после его отъема происходит много чудес, если посмотреть, за какие деньги, кому и как реализуются активы. Всем известно, что юридическая фирма Stephenson Harwood, которая ведет дело, обслуживает KPMG Baltic, ликвидирующую Latvijas Krajbanka. В англосаксонском мире есть такое понятие, как referral fees: я вам привел клиента — вы мне должны 20-30% от счета. Счет Stephenson Harwood составляет $10 млн. Получается, мы украли $10 млн клиентских денег, чтобы три положить себе в карман. Кстати, совсем недавно я сам из газет узнал, что в офисе KPMG Baltic, администратора Latvijas Krajbanka, проводятся обыски.
– Из-за того, что вы покинули Великобританию, вас обвиняют в неуважении к суду по иску Latvijas Krajbanka.
– Великобританию я покинул по другим причинам, иск — это производное. Ну а что, мне нужно было там оставаться? Stephenson Harwood — самая дорогая компания в Лондоне, которая обслуживала Бориса Березовского. Против меня стояла компания из десяти человек, я был один. При этом изначально все было достаточно агрессивно: ранние утренние обыски, попытки взломать почту, слежка, изъятие документов. Элемент психологического давления. Решение они получили легко, так как я и не сопротивлялся. Видимо, их задачей было свести меня с ума, чтобы я совсем забыл о том, что можно как-то восстанавливать справедливость.
– Как вам удалось покинуть Великобританию? Учитывая идущие судебные процессы, задача не из легких.
– Ну как это получилось технически, я не расскажу, конечно. Но это было и не очень сложно, и не легко.
– Вы не были в России с 2009 года. Как вы сейчас живете и чем занимаетесь?
– Сейчас я живу в своем доме в Николиной Горе, который мы построили еще в 2001 году. Встаю в 7:30, занимаюсь спортом, еду в Москву. Работаю допоздна.
– Вы сейчас живете отдельно или с семьей?
– Я один. Жена в Англии, но приезжает достаточно часто, дети — на каникулы.
– Вы ждете, что сможете вернуться?
– Нет, я этого не жду.
– Где отдыхаете?
– Крым, Сочи. Прекрасные места для отдыха с семьей. Сочи действительно построен хорошо и качественно, ощущения крайне положительные. В Крыму — местами. Все остальное на полуострове — жесткий флешбэк в 1991 год. Вообще, сама Россия очень изменилась. Сейчас, если смотришь на преобразования в Москве и Санкт-Петербурге, это совсем не та страна, из которой мы уезжали в 2009 году. Моих детей сложно удивить, они много путешествуют, но то, что они сейчас видят в России, их здорово впечатляет.
– Остались ли у вас какие-то активы?
– У меня не осталось ничего.
– Источники рассказывают, что вы снова занимаетесь бизнесом в России и уже купили несколько банков.
– Неправду рассказывают ваши источники. Да, мы смотрели несколько банков, но впечатление осталось удручающее — с точки зрения и кредитных портфелей, и возможности размещать средства. Но финансовый рынок большой, там есть не только банки.
– А что еще? Управляющие компании?
– И они в том числе. Но я ведь работаю не на себя. Я помогаю разным людям подбирать и покупать активы.
– За комиссию?
– Нет, если я рассказываю людям, как строить компанию и помогаю им это делать, я получаю либо опцион, либо деньги, либо деньги и опцион. За комиссию работать не интересно.
– Но какой-то свой проект у вас есть?
– Есть, но я не буду о нем пока рассказывать.
– Он в финансовой сфере?
– Да. Финансы – это то, что я умею, что у меня получается и мне нравится. Привлекает еще автомобилестроение.
– Чем ваш отец (Александр Антонов) занимается сейчас?
– Отец – гендиректор в одной из компаний, которая производит электрооборудование.
– Считается, что одной из причин взлета вашего банковского бизнеса в свое время стало знакомство с Еленой Скрынник...
– Мы с Еленой Борисовной встретились в 2001 году, у нас был общий знакомый, она как раз собирала коллектив в «Росагролизинг» и предложила мне стать первым заместителем гендиректора. Имел неосторожность согласиться. Почему неосторожность — потому что банк требовал много времени и одновременно надо было заниматься компанией. Мы же считаем, что госслужба — это почетно, а работать не надо. Нет, работать надо. Я проводил там все время. Поэтому пришлось выбирать: «Росагролизинг» или дорогой сердцу банк. Месяцев через шесть я ушел. Что касается подрядчиков, давайте будем честны друг с другом, в то время была полная беда с кредитами, и мы некоторых подрядчиков кредитовали, за это требовали открывать счета. Это нормальная практика.
– Вас все время связывали с миллиардерами: Олегом Дерипаской, Сулейманом Керимовым, Романом Троценко, Александром Мамутом. Говорили, что вы как банкир представляли их интересы.
– Банки были крупные, и, разумеется, мы обслуживали мощные промышленные группы. Мы давали сервис, который никто кроме нас не давал, разве что МДМ Банк. У любой промышленной группы есть иностранные подразделения. Получить одновременно сервис и в России, и там в одном кабинете можно было только у нас. В случае внутригрупповых расчетов им нужна скорость, приемлемая цена и надежность. Если мы, к примеру, делали конвертацию внутри дня, другие делали это три дня.
Что касается названных вами фамилий, то Олега Владимировича я лично не знаю, но весь его коллектив топ-менеджеров – да. Сулеймана Абусаидовича знаю хорошо. У меня был менеджер, который всю жизнь обслуживал «Нафта Москва» в Прибалтике, он их к нам и привел. Роман Троценко — мой хороший приятель. В 2009 году он продал нам концерн «Связьстрой», сделка прошла в очень комфортных условиях, буквально за неделю. После потери Инвестбанка, на который были замкнуты российские активы, «Связьстрой» тоже был потерян, а после совершенно бездарно обанкрочен.
Что касается Александра Мамута, то для меня всегда было большой загадкой, почему нас увязывали участники рынка и журналисты. Мы виделись, но издали на мероприятиях.
– У ваших клиентов нет никаких претензий к вам в связи с тем, что все в какой-то момент сломалось?
– Если честно, крупно повезло: больших остатков по счетам не было. Со всеми клиентами в той или иной мере общаюсь. Когда «просудимся» — разберемся, в случае успеха нашего предприятия все всё получат назад. Таких несколько человек, в том числе Роман Викторович Троценко. Есть понимание, что мы должны им всё вернуть. Это по-джентельменски, по-другому никак. При этом у всех есть адекватное понимание произошедшего. До этого мы никогда никого не подводили, все работало как часы, даже в 2008 году.
– Вы говорите, что Инвестбанк был утерян. Но СМИ в 2011 году писали, что вы продали его Сергею Менделееву, вашему партнеру.
– Менделеев не был партнером, а был моим менеджером. И никто продавать Инвестбанк не собирался. Была создана ситуация, при которой не продать было невозможно. Оказывалось административное давление со стороны уже бывших руководителей Центробанка. А почему бенефициаром был назначен Сергей Менделеев, будучи небогатым человеком с невнятными возможностями, вместо сильной команды, непонятно. Вместе с банком господин Менделеев забрал и все остальное: дочерние банки «Енисей» и «Байкалинвестбанк», а также концерн «Связьстрой». В связи с известными событиями 2009 года, когда на моего отца было совершено покушение, мы оба покинули просторы нашей родины.
– Сергей Менделеев сыграл очень большую роль в вашей истории. Вы ведь были с ним очень близки.
– Он был моим лучшим другом. Вот буквально – best friend. Отдыхали вместе, дружили семьями. Мы познакомились в 1999 году. Тогда он работал в «Универсальном кредите», там как-то нехорошо расходился с хозяевами и ушел к нам зампредом. Как-то быстро мы сговорились. Откровенно говоря, он очень хороший «клиентщик», а мы тогда росли очень быстро. Были клиенты, которые пришли благодаря ему и формировали существенную депозитную базу.
– Как вы объясняете для себя поступок Менделеева? Предпосылок для этого не было?
– Ну что вы, человек долго готовился. Могу точно назвать момент, когда все закрутилось. Это был 2007 год, когда в Конверсбанк-Москва приехала пара автобусов с сотрудниками правоохранительных органов. К ним вышла служба безопасности, и все вопросы были сняты. А мы с Менделеевым в то время находились в Риге. Там он внезапно предложил мне продать банк Герману Горбунцову. Уже в Москве Горбунцов сформулировал предложение, и мы быстро сделали сделку: продали Конверсбанк-Москва и Интерпрогрессбанк. А потом мне Горбунцов в Лондоне рассказывал, как они с Менделеевым договаривались об этих автобусах с ОМОНом. Он же мне рассказал, сколько и кому было заплачено денег за всю ту грязь и липовые компроматы на меня на всевозможных сайтах.
– Согласно заявлению Горбунцова в Следственный комитет, после продажи банка вы оказались должны ему денег. Этот долг в итоге стал поводом для покушения на вашего отца.
– Это был не долг. Сделка была длинной. Она шла в 2007-2008 годах и была пакетная: банк плюс набор проектов в недвижимости. В 2008 году, когда случился кризис, недвижимость переоценивалась. Горбунцов, Менделеев и Петр Чувилин предъявили претензии. Мы им спокойно сказали: «Ребята, если вас что-то не устраивает, давайте цивилизованно развернем сделку назад». Поскольку банк был очень ликвидный, из него уже было переведено порядка 3 млрд рублей на корсчет в Инкредбанк [принадлежал Герману Горбунцову]. Это были дико большие деньги в 2008 году, и вернуть их не представлялось возможным.
– Кто придумал схему с автобусами ОМОНа, продажей банка и долгом?
– Основным организатором проекта с претензиями был господин Чувилин, который сейчас в тюрьме. Но думаю, что одним из главных стратегов был Менделеев. Понимаете, Гера [ Горбунцов] — человек неплохой и умный, но очень ведомый. Чувилин же был хорошим психологом, но придумать такую сложную многоходовую финансовую комбинацию ему явно не под силу. С другой стороны, он обладал уникальной возможностью «проникать вам под кожу», а войти в доверие Горбунцову было легко, он кого только не подпускал к себе слишком близко.
– То есть вы не должны ему денег?
– Если он считает, что должен, – то, может быть, подаст на меня в суд? В наших отношениях сейчас нет нерешенных вопросов. С днем рождения и Новым годом друг друга поздравляем.
– Говорили, что в этой истории активную роль играли представители Чеченской Республики?
– Повторяю, заказчики имеют простые, понятные русские фамилии. Нанять они могли кого угодно: русских, армян, грузин, прибалтов.
– Но для вас эта тема с Менделеевым уже ушла? Или вы планируете что-то у него отсудить?
– Давно отпустило. Как говорится, свято место пусто не бывает. На сегодня между нами есть договоренность. Это уже не заставляет тебя злиться, ты не думаешь о том, как бы кому-то навредить.
– Вашей главной сделкой могла стать покупка Saab. Почему вам в итоге не дали его купить?
– Послушайте, кто вам сказал, что мне не дали его купить? Шведы нанимали детективное агентство Kroll, чтобы проверить происхождение капитала «Конверс Групп». Мы обращались к агентству IPSA для аналогичной цели, такова процедура, и у них должны были совпасть отчеты. Можете посмотреть отчет IPSA, там написано, что к нам нет вопросов от правоохранительных служб. И есть ещё пресс-релиз на сайте минфина Швеции, где написано: «У нас нет оснований сказать Антонову «нет».
Конечно, никто не хотел, чтобы именно мы купили Saab. До этого, по политическим причинам, развалили сделку Magna-Opel-Сбербанк. Конечно, никто не был в восторге, что какие-то русские покупают Saab. Но мы же русские-русские: мы загнали ситуацию в такую конструкцию, когда его не могли не продать. Единственной проблемой был Антонов. Ну ладно, Антонов переписал акции Spyker, которая должны была стать покупателем, на Виктора Мюллера. Это была джентльменская договоренность. А Виктор лишний раз подтвердил, что он честный человек. Таких друзей очень мало в жизни. Мы друзья по сей день.
Потом мы совместными усилиями сняли все вопросы у шведского правительства, потом развеяли все сомнения у американцев. Они ведь правда боялись, что мы перенесем их технологию в другую страну. Что мы и собирались делать, и я, кстати, от них этого и не скрывал.
– Как?
– Очень просто. У нас же была новая платформа Saab «Phenix», которая должна была стать основной с 2012 года. Она принадлежала нам. А основная платформа — это набор знаний, интеллектуальная собственность, а не металлическая рама, на которую насаживается мотор и железо. Мы собирались взять эту готовую технологию, раскрыть ее здесь и на ее основе делать более дешевые автомобили при сохранении высоких шведских требований к безопасности и качеству.
В Китае у нас было достигнуто соглашение о создании совместного предприятия на 250 000 автомобилей и вхождении в общую компанию. Была компания Pang Da — у нее полторы тысячи дилерских центров по Китаю. Основным индустриальным партнером делали компанию, которая сейчас производит автобусы, называется Zhejiang Youngman Lotus Automobile Co. Китайцы давали денег, чтобы рефинансировать кредит Европейского инвестиционного банка Saab и отпустить шведское правительство с его гарантиями.
Был еще план делать суббренд с бразильцами. Они ездят на спирту, как известно. В Китае есть компания, производящая спиртовые двигатели, и мы понимали, что они хорошо ложатся на новую платформу. Здесь тоже было подписано соглашение о намерениях на 600 000 автомобилей.
Все это было досконально продумано и красиво спланировано. 19 декабря 2011 года продали бы китайцам долю в Saab за «бешеные» деньги. Оставалось только подписать. Но 16 ноября 2011 года мы узнали много новостей [в этот день Литва национализировала банк Snoras]. И они тоже. Так мы лишились всего, а мир — доступных и приличных машин шведского качества.
– Могли бы потом продать кому-то бизнес Saab?
– Это очевидно. Мы же были инвестгруппой. Наша задача — создавать стоимость. Проектом с Saab очень серьезно занимались профессиональные инвесторы. У меня было много специалистов высокого уровня. Есть такая увлекающаяся личность, как юрист Виктор Мюллер. Он в свое время создал буксирную компанию для яхт Wijsmuller и успешно продал ее Maersk. В какой-то момент и самому пришлось разобраться во всём. Потому что, когда, например, мы купили Spyker, все – в том числе я – думали, что знаем о машинах все. Через месяц поняли, что этот вопрос для нас — темный лес. Это как новый мир, в котором пришлось учиться жить заново. Разобрались.
– Когда у вас появился интерес к машинам?
– Еще с детства, когда я собирал маленькие модели. У меня их много было — штук двести.
– Какая машина была у вас первой?
– «Восьмерка жигули». Покрашена в три цвета, открывалась только пассажирская дверь, но она ездила, в ней пела музыка, и в ней зимой было тепло. А потом я купил BMW-3 то ли 1983-го, то ли 1982 года. Я тогда еще был студентом.
– Самая любимая?
– Наверное, BMW Z8 Alpina 2003 года. Арестована сейчас в Латвии. И еще Jaguar XJR 1997 года. Мне интересно, как они устроены с точки зрения инженерных решений. При этом Rolls Royce никогда не нравился — только интересные машины «с оригинальными решениями».
– Сами участвовали в гонках?
– Небольшой опыт был. В Швеции проводят историческое ралли — в основном старые машины, они едут на точность, а не на скорость: необходимо преодолеть отрезок не быстрее и не медленнее норматива. Я там ездил на Saab 99 Turbo, потом мы ее разбили. Также мы устраивали гонки в России. Мы спонсировали российскую компанию на Ferrari Challenge. До этого у нас была Convers-Team в гонке LMES «24 часа Ле-Ман». Под флагами нашей конюшни ездили Алексей Васильев и Николай Фоменко — мы хорошо знакомы.
– Сами на какой самой большой скорости ехали?
– Давным-давно как-то ночью на MercedesBenz SL55 AMG слишком быстро ехал на пустой дороге. Изумленный гаишник, когда я после затяжного торможения назад вернулся, только и спросил: «Куда спешишь?! На этой машине с такой скоростью от тебя только плевок останется». Предостережению со всеми тяжкими внял, но снимок с радара «302 км/ч» оставил на память.
