Ройзман с "уралмашевскими" стимулирует наркопотребление

В свежем номере журнала "Сноб" был опубликован материал Ксении Соколовой под названием "На стороне Ройзмана". Суть статьи проста, как выстрел: глава екатеринбургского фонда "Город без наркотиков" Евгений Ройзман — волшебный мужчина, специалист по иконам, честный ювелир, водитель внедорожника, он — о, чудо из чудес! — победил в войне с наркотиками в отдельно взятом городе, хоть и использовал негуманные методы. Да ведь наркоманы — это твари позорные, не люди практически, их жалеть нельзя. Ну а Ройзман, говоря словами автора статьи, — "воин, поэт, чемпион, спасатель, герой, депутат, отец трех девочек". Супермен практически. Заметно, что Ксении он понравился, что называется, чисто по-женски.

Буквально в первых строках текста поминается "крокодил" — стремительно разрушающий тело кустарно произведенный наркотик-дезоморфин, которым колются каждые полтора часа озверевшие наркоманы. Вот что пишет про "крокодильщиков" Ксения Соколова: "Никакой христианской жалости к наркоманам, которых видела близко впервые в жизни [sic! — А.Д.], я не испытала... Этих людей бессмысленно лечить гуманными методами... Полным, искренним безразличием к любым категориям добра и зла наркоман живым людям и опасен".

А вот что говорит про дезоморфин профессор-нарколог Владимир Давыдович Менделевич: "Любой опиат — а дезоморфин именно из этой группы — формирует опиоидную зависимость. Дезоморфин, однако, страшен не зависимостью, а крайне опасными последствиями для здоровья. И эта опасность не в веществе — чистые медицинские опиаты сами по себе не опасны для здоровья. Опасность в том, как и на чем готовится "крокодил". Язвы на коже и прочая патология не от дезоморфина, а от примесей, например, бензина, на котором и готовят зелье. Что же касается того, как часто необходимо зависимому употреблять "крокодил", то действительно, он не очень надолго вызывает у потребителя искомый эффект (ослабление болей, снятие абстиненции). Но этим он схож с героином — если человек зависим, то нужно через каждые 3-4 часа делать инъекцию, а то — ломка. Все эти страшилки про жуткую распространенность "крокодила" — для несведущих. Его употребляют только те, кому в силу болезни уже никак не обойтись без наркотика-опиата. Никто еще не начинал с "крокодила" свою "наркотическую карьеру".

Если перекрыть героиновым наркоманам доступ к героину, они от этого не вылечатся и не перестанут колоться — они от безысходности сядут на "крокодил". Никакого лечения, никакой психологической помощи, никакой реабилитации им не предлагается. К примеру, на всю Москву есть единственная наркологическая больница №19, в которой действует более-менее работающая психологическая реабилитация. Именно в эту больницу работающие с наркозависимыми волонтеры привозят пациентов из Екатеринбурга, где дела совсем плохи. Там ситуация усугубляется атмосферой морального террора в отношении наркоманов, а появлению этой атмосферы поспособствовал герой статьи "Сноба" Евгений Ройзман.

У шокирующих сцен, с которых стартует текст Ксении Соколовой, существует сложная и многоуровневая подоплека. Но автору недосуг разбираться. "Цель моей поездки в Екатеринбург к Евгению Ройзману была далека от темы наркотиков", — пишет Соколова, и тем не менее ее материал посвящен именно войне с наркотиками. И сходу практически упав в объятия своего визави, она оказалась под могучим обаянием "стойких сил добра, которые вовсе не спешат рядиться в ангельские одежды, а наоборот, ведут себя даже очень жестко и круто".

Насколько круто и жестко, выясняется сразу же: автор не только отправилась вместе с "оперативниками" Ройзмана на "операцию" по захвату наркопритона, но и выдала полный пакет компромата — благодаря ее статье появился реальный повод начать проверку "Города без наркотиков". Уже много лет правозащитники и юристы собирают материал, подтверждающий нарушения закона Евгением Ройзманом и его коллегами. Под давлением общественников и независимых специалистов пару лет назад удалось заставить ройзмановцев прекратить практику приковывания наручниками к кроватям в их так называемых "реабилитационных центрах". Люди неискушенные скажут: "А что плохого в том, чтобы приковать наручником наркомана, если иначе его не спасти?". Проблема в том, что Ройзман своими гестаповскими методами никого и не спасает. Одним "детоксом" наркоманию не вылечить. Преодолев "ломки", человек не выздоравливает. Евгений Ройзман, похоже, вообще не считает этих людей больными, а, скорее, распущенными асоциалами, которым просто требуется "твердая рука" в воспитании.

Как же устроено воспитание по Ройзману? Автор с симпатией описывает офис Ройзмана, украшенный живописью, а пока она разглядывает картины, "Ройзман, Маленкин и фотограф Константин обсуждают детали вечерней операции. Сотрудники фонда собираются накрыть наркопритон. По словам Ройзмана, подобных операций проводится триста в год. Полиция в них не участвует — ее вызывают потом [обратите внимание на этот совершенно ведь потрясающий момент! — А.Д.], когда наркоманы пойманы и во всем признались на камеру, а факт продажи, если он имел место, доказан". Из истории сталинского террора мы помним, что признание у нас — царица доказательств, но все же мне интересно: каким образом добиваются от наркоманов признаний и показаний фондовцы-ройзмановцы, пока туда не приехала полиция? Видимо, они вежливо беседуют, цитируя русскую поэзию (в начале статьи сама Ксения Соколова не очень к месту цитирует Александра Еременко).

Итак, дело происходит "на кухне однушки в спальном районе Екатеринбурга, превращенной в притон". Московская журналистка не скрывает восхищения грубой силой: "Двое парней в черных джинсах и майках — "боевые единицы" фонда... Дверь в квартиру вышибается ногой... На полу вповалку лежат трое парней-наркоманов — так лечь им приказали фондовцы”. Обратите внимание: не полицейские, не сотрудники ФСКН или иных спецслужб, а просто парни в черных майках, которыми командует Ройзман, фактически взламывают жилище российских граждан, врываются внутрь, устраивают обыск, укладывают людей лицом в пол. Всё это — абсолютное беззаконие, но разве это смущает госпожу Соколову? Никого у нас не смутишь насилием, лишь бы цель была благая!

По моей просьбе со статьей ознакомился адвокат Михаил Голиченко, бывший сотрудник УНП ООН, а ныне ведущий аналитик Канадской правовой сети по ВИЧ/СПИД. Его выводы: "В статье описывается, как Ройзман вез журналистку в город, пересекая сплошные. Очень похвально, так и действуют супергерои, зачем соблюдать ПДД? Но это, конечно, мелочь. Судя по тексту, там как минимум совершается незаконное проникновение в жилище с применением насилия — преступление, предусмотренное статьей 139-й УК РФ. Затем, выбив показания из наркоманов, команда Ройзмана передает материалы в полицию, которая использует его для уголовного преследования людей. Между тем статья 50-я Конституции РФ и статья 75-я Уголовно-процессуального кодекса РФ запрещают использовать доказательства, полученные с нарушением закона. Можно предположить, что триста операций в год, о которых говорит Ройзман, заканчивались уголовным преследованием как минимум одного лица. Сделанные им признания должны повлечь пересмотр по вновь открывшимся обстоятельствам всех дел, в основу которых легли доказательства, полученные командой Ройзмана и переданные полиции. Если же полиция знала о том, как были получены эти доказательства, и продолжала их использовать, то речь должна идти уже о должностных преступлениях — превышении должностных полномочий (статья 286-я УК РФ), принуждении к даче показаний (статья 302-я УК РФ). Если же об этом знал и суд, то необходимо ставить вопрос о вынесении заведомо неправосудных приговоров (статья 305-я УК РФ). Этот список можно продолжить незаконным задержанием, заключением под стражу и содержанием под стражей (статья 301-я УК РФ) и т.д".

Гляньте, что случилось в той квартире-однушке далее: "Самый молодой из обитателей притона нашел на полу лезвие и исполосовал себе запястье на наших глазах... Наркоманы делают так, чтобы их повезли не в реабилитационный центр "Города без наркотиков", а на скорой в больницу".

Что может заставить молодого человека исполосовать себе руки лезвием, лишь бы не попасть к Ройзману? Ксения Соколова тоже упоминает, чисто риторически, о наручниках, которыми "якобы" кого-то к чему-то там пристегивали у Ройзмана, но явно не видит ничего плохого в том, чтобы действовать с наркоманскими отбросами жестоко, еще жестче, жестоко как только можно. Вслед за Ройзманом она повторяет традиционные для "Города без наркотиков" байки о том, что наркоманы не хотят лечиться, и потому их надо насильно "реабилитировать" на фондовских мощностях, то есть без суда и следствия сажать в частные тюрьмы (потому что не медицинские это учреждения ну уж ни в каком виде).

Наркозависимость — не единственная болезнь, которой люди заболевают по собственной вине и, более того, в результате опасного для общества поведения. Человека, который превысил скорость, попал в аварию и стал инвалидом, никто и не думает зачислять в "отбросы общества". Скорее, он вызывает сочувствие — даже если в результате аварии пострадал не он один. То ли дело наркопотребитель. В фонде "Город без наркотиков" используется специальный жаргон, лишающий наркоманов человеческого лица: "нарколыгой" называют потребителя инъекционных опиоидов; "говном" называют нелегальные психоактивные вещества. Проблема описыватеся формулой "нарколыга — животное, барыга — людоед". Те, кто действует с соответствии с этой формулой, должны казаться себе практически мифологическими борцами с потусторонней нечистью. Ну и, разумеется, никаких прав человека ни у животных, ни у людоедов быть не может. [...]

Есть, впрочем, и вполне эффективные разрешенные у нас методы реабилитации — например, система "двенадцати шагов". Наркопотребители собираются в группы самоподдержки, делятся опытом и пробуют начать "чистую" жизнь. "Вчера отпраздновал 10 лет чистоты", — сказал мне недавно коллега, бывший наркоман, а ныне отец двоих детей и социальный работник. Против 12-ти шагов часто выступает Русская православная церковь — не в последнюю очередь потому, что в создании этой системы участвовали протестантские священники из США.

Но судя по статье, в Екатеринбурге какая-то особая наркомания. Соколова бабахает с атомной силой: "Высокая эффективность излечения в центрах, созданных Ройзманом, была признана официально". Это кем, простите, признана? Не было НИ ОДНОЙ независимой экспертизы, нет НИКАКОЙ достоверной статистики. Если проанализировать высказывания самих ройзмановцев за разные годы, то картина получается самая парадоксальная: то результативность излечения в реабцентрах "Города без наркотиков" находится в районе совершенно фантастических 85%, то она вообще на нуле, потому что, ясное дело, наркомана только отпусти — и он сразу пойдет торчать, он же не человек, а зомби. Поэтому самое правильное — посадить его под замок.

В конце статьи Соколова приводит слова Ройзмана о том, что в Екатеринбурге война с наркотиками выиграна. Я спросил Людмилу Винс, руководителя благотворительной организации "Шанс плюс", работающей с наркопотребителями на улицах по методам снижения вреда, можно ли этому верить. "Нет, конечно, верить нельзя. Наркоманов становится все больше, "крокодил" процветает, аптеки продают препараты с содержанием кодеина без рецептов — просто в два раза дороже. Появилась "легалка" — не входящая ни в один список запрещенных препаратов китайская соль для ванн: ее можно нюхать, а можно и колоть. Она стала очень популярна в Екатеринбурге, от нее у людей совершенно едет крыша, а все это из-за того, что героина нет в доступе или он очень плохого качества. Еще люди используют тропикамид — капли для глаз. Эти аптечные препараты и соли вызывают, судя по всему, очень сильную психологическую зависимость, так что наркопотребители вообще отказываются от героина, хотя побочные эффекты ужасные. Сегодня людей не берут ни в какие больницы, смерти происходят на каждом шагу. В 2008 году мы участвовали в статистическом исследовании, в Екатеринбурге насчитали от 17 000 до 36 000 наркоманов. Пока Ройзман бомбит единичные наркопритоны, отнимает детей у родителей, отправляет торчков в лагеря, ситуация только ухудшается. Из-за его активности наркопотребители оказались совершенно маргинализованными, это скрытая социальная группа, они боятся вылезать из своих нор, над которыми стоит чистый, красивый город, в котором якобы побеждены наркотики, они соглашаются общаться только с нами, а нас — пять человек на все районы! Да, попав к Ройзману, человек на какое-то время, пока он там, перестает употреблять. Но выйдя, большинство вновь возвращается к наркоманской движухе — потому что ситуация-то в городе не меняется, никакой социальной политики нет".

Неожиданный, но вполне логичный вывод: жуткая ситуация с наркотиками в Екатеринбурге — это и есть результат работы фонда "Город без наркотиков". Чудовищ, с которыми борется Ройзман, во многом порождает он сам. Вместо разветвленной сети наркопомощи, психологов и соцработников, работающих с уличными наркоманами, — "оперативники" Ройзмана и полицейские, которым надо сделать план. Вместо контактно-консультационных центров для наркозависимых — частные тюрьмы, где людей избивают и хорошо хоть наручниками больше не приковывают. Избавили город от героина? Люди стали торчать на "крокодиле". Будет перекрыт доступ к аптечным наркотикам — наркозависимые, прячась по "притонам", будут колоться любой дрянью, а мы, московские журналисты, не будем испытывать к ним никакого христианского милосердия.

Ройзман не скрывает, что в войне против наркоторговцев ему помогали бандиты из группировки "Уралмаш". Лидер "уралмашевских" Александр” Хабаров (обнаруженный в 2005 году повешенным в камере одного из СИЗО Екатеринбурга) проехал по региону и наказал своим подчиненным наркотиками не торговать ("ведь это ментовской бизнес"): "Вор в законе произвел этой поездкой эффект, на который было неспособно все МВД России! Я сказал ему: "Ты очень сильно сделал". А он мне говорит дословно: "Женя, а х**и душу-то е**ть? Я скорее себе язык вырву, чем на черное скажу белое". — "А можно я себе эти слова возьму в качестве девиза?" — спрашивает Ксения Соколова. "Можно. Это правильные слова", — дает свое благословление Ройзман.

Прямо на наших глазах происходит моральная диффузия, когда блатная лексика незаметно проедает мозг и, х**и душу-то е**ть, становится стимулом к реальному действию у интеллигентного по происхождению человека. Некритическое мышление заражает. Жаргон ройзманизма — как вирус. Вспомните, пожалуйста, было ли хоть одно крупное дело в этой войне с барыгами, которую якобы вел Ройзман с помощью воров в законе против ментов? Конечно, менты и наркополицейские порой приторговывают наркотиками, но тут уже прямо полный переворот и подмена ценностей! Хоть одного барыгу — настоящего оптовика поймали по представлению ройзмановских оперативников? Хоть одну наркомафию вскрыли? Нет, не было таких дел. Было дело Евгения Конышева, наркопотребителя, который публично критиковал "Город без наркотиков" за пытки в помещении фонда и которого недавно посадили на 4 года по сфабрикованным доказательствам с подброшенными 3,72 граммами неустановленного вещества. Были десятки или даже сотни дел с количествами героина или иных наркотиков на считанные граммы. Ройзмановцы ловят мелких розничных дилеров или просто наркоманов и заставляют давать друг на друга показания — и так делается милицейская статистика.

Все помнят, как красиво Ройзман и его помощники разгромили поселок цыган, торговавших наркотиками. И что? Полесок снесли, а цыгане... переехали в другие места, подальше от города, и продолжили свой бизнес. Не хочу здесь обсуждать, по каким причинам цыганские общины или таджикские нелегалы занимаются наркобизнесом. Я не знаю, кто их крышует, не знаю точно, как устроена глобальная российская наркоторговля — но, похоже, после десяти лет существования "Города без наркотиков" ничего об этом не знает и выдающийся иконовед и ювелир Евгений Ройзман. А если и знает, то не говорит.

Давайте не будем обманывать себя, дамы и господа. Ведь, как учит нас фильм "Брат-2", а за ним и Евгений Ройзман, сила — в правде. А правда такова: в Екатеринбурге десять лет назад фактически была создана неправовая, военизированная структура, контактирующая с криминальным миром с одной стороны и правоохранительными органами — с другой, занимающаяся незаконными силовыми операциями против граждан РФ и мигрантов, лишенных возможности эффективно защищать себя и подвергающихся насилию,

шельмованию и обструкции. [...]

Свидетельства о подвигах "фондовцев", изложенные в статье Ксении Соколовой, будут изучены юристами и станут вскоре основой для обращения в правоохранительные органы. За статьей Соколовой последуют другие: статья 140 УПК РФ о поводах и основаниях для возбуждения уголовного дела и статья 146 УПК РФ о возбуждении уголовного дела на основании публичного обвинения.

Александр Дельфинов

Число людей, верящих Ройзману с какой-то религиозной упертостью, явно снижается. И это хорошо. Потому как, выходит, снижается число тех, кого Ройзман обманул и кем манипулирует. А то, что Ройзман надул пузырь своей популярности на лжи и манипуляциях – это факт, не раз подтвержденный документами. В том числе, и в блоге «Евгений Ройзман. Справка. Собственность, источники дохода, криминальные связи». [...]

Ройзман как он есть: неизвестная аналитика о фонде «Город без наркотиков»

Фонд «Город без наркотиков» и один из его основателей, Евгений Ройзман, давно стали одними из брендов современного Екатеринбурга. Положительными или отрицательными — вопрос спорный. Бесспорно одно: ярлыков у организации хватает. Самые распространенные штампы — «Ройзман — это ОПС «Уралмаш», «Реабилитационные центры — это пыточные», «Ройзман отнюдь не идеален, но что делать, если излечить наркомана можно только приковав его наручниками к койке».

Между тем есть люди, которые уверяют: чтобы объективно разобраться в сегодняшних событиях, стоит вновь вернуться к истории ГБН и поставить целый ряд новых вопросов. Насколько вообще эффективны методики Фонда и какова его экономика? Почему ГБН потихоньку свернул проект организации филиалов? Часто ли в реабилитационные центры проносят водку и наркотики и кто это делает? [...]

Как попадают в фонд

Предлагаем сразу обратиться к текстам сотрудников фонда «ГБН»:

«За все время существования фонда пришли к нам сами по доброй воле всего несколько человек. Остальными попадали самыми разными способами. Кого-то привозили родители, связанных в багажниках, одного притащили даже на цепи. Некоторых родители заманивали к нам под разными предлогами-– на консультацию к психологу или «есть один чудо-доктор». Некоторые попали к нам в ходе операций».

Последние слова настолько необычны, что необходимо их повторить: «Некоторые попали к нам в ходе операций». Это значит, что они не пришли сами, и их не привели родители — сотрудники фонда проводили операцию по задержанию наркоторговцев и захватили наркопотребителей. Фондовцы искренне считают, что для этого достаточно получить устное согласие родителей по телефону.

Если сотрудники фонда получают согласие, то привозят с операции гражданина или гражданку России, против их желания (как написано, не по доброй воле) в свой реабилитационный центр, из которого они не выпускают раньше чем через один год. Факты похищения и удержания были доказаны и в ходе суда над Егором Бычковым.

Сотрудники фонда знают, что это является нарушением закона, и что они преувеличивают права родителей. Дети не являются собственностью родителей. После 18 лет человек юридически принимает все решения самостоятельно, если его не лишили в суде дееспособности. У родителей нет права ни самостоятельно лишать их свободы, ни избивать, ни допрашивать. Нанимать для этого других людей закон тоже не позволяет.

Холодная

Холодная — это просто помещение в фонде, где реабилитантов держат до отправки в реабилитационный центр:

«Тогда я еще не подозревал, куда меня везут. Через 20 минут я уже был в кабинете Кабанова Андрея. Как всегда я чувствовал себя героем. Но когда меня попросили выйти из кабинета, в моих глазах и в душе появилась глубокая печаль, потому что меня, подхватив за руки два здоровенных молодца, попросили снять шнурки и ремень. Я знал, что это делают только в райотделах, а я приехал на лечение. Через пять минут я оказался в «холодной». Тогда в моей голове рассеялись все мысли о респектабельном лечении, и я понял, что кроме принудительной физиотерапии меня никто больше ничем лечить не будет».

В первые годы в таком качестве использовали подвал Игоря Варова. После «холодной» увозят на карантин.

Карантин

Карантин представляет собой большую комнату, где стоят железные двухэтажные кровати. До 2009 года клиентов фонда пристегивали к кроватям на 3 недели. Наручники регулярно перестегивают с одной руки на другую, в туалет выводят в сопровождении сотрудника фонда. Последних на местном жаргоне называют «ключники». Держали реабилитантов в наручниках, чтобы переждать острый период «тяги к наркотикам» и избежать сложностей вроде захвата заложников. Вероятнее всего наручники использовались в первую очередь для того, чтобы удержать наркоманов в ломке на месте – чтобы не убежали. Ориентировочно в конце 2008 года наручники заменили другие меры: решетки на окнах и дверях, охрана, и постоянная запись на видеокамеры и микрофоны в помещении карантина.

Благодаря предложению Андрея Кабанова в фонде «ГБН» принята идея, что никакой ломки нет. Это прямое следствие отрицания биологической составляющей наркомании. С точки зрения фондовцев, абстинентный синдром придумали врачи, а у наркомана только капризы.

МКБ -10 описывает абстинентный синдром (ломку) так: «Могут присутствовать признаки из числа следующих: сильное желание принять опиоиды; ринорея или чихание; слезотечение; мышечные боли или судороги; абдоминальные спазмы; тошнота или рвота; диарея; расширение зрачков; образование «гусиной кожи», периодический озноб; тахикардия или артериальная гипертензия; зевота; беспокойный сон; дисфория».

Абстинентный синдром не самое страшное состояние, но он объективно существует. В центрах фонда «ГБН» ломку пациенты проходят без всяких медикаментов. Впрочем, отсутствие медикаментов – обычная практика реабилитационных центров. Лекарства применяются лишь в государственных реабилитационных программах, расположенных на территории наркодиспансеров. Для медикаментозного купирования абстинентного синдрома (ломки) нужно получить лицензию на медицинскую деятельность.

Фонд же предпочитает именно клиентов в состоянии абстинентного синдрома. В состоянии ломки, питаясь хлебом, водой, луком и чесноком, люди гораздо легче поддаются специальной обработке. Реабилитантов используют в первую очередь как источник информации. Как описывает это сам Евгений Ройзман:

«Механизм следующий: на карантине больше 50 человек. Каждый про наркотики и наркоторговцев знает все. Вновь поступившему дают бумагу, где он рассказывает: когда он начал употреблять наркотики, какие, с кем, по чем брал, у кого — номера телефонов, адреса, номера машин и т.д. Все это быстро проверяется, сверяется с имеющейся информацией, тем более, что врать у нас не принято. После чего реабилитанту дают возможность закупиться у своего барыги — дело добровольное, но отказываться не принято».

Попав в фонд, наркоман описывает, как добывал деньги на наркотики, где у кого и с кем покупал. У реабилитантов изымают SIM-карты мобильных телефонов и просматривают список контактов.

Жителей Екатеринбурга и области используют как подставных покупателей. Находясь на «реабилитации» человек ездит по городу, покупает наркотики, дает после этого свидетельские показания. У сотрудников фонда есть предположение, что, сдав своего торговца, человек потеряет контакты в среде наркоторговцев и наркопотребителей. Никаких подтверждений у этого предположения нет. Практика показывает, что люди, возвращаясь из мест лишения свободы после 3-5 летнего заключения, находят, где купить наркотики. Даже, переехав с родителями в другой город, наркоман может быстро найти среду наркопотребителей и наркоторговцев.

Потребность в лечении наркомании

Сотрудники фонда «Город без наркотиков» исходят из допущения, что ни один наркоман не хочет бросить. Никаких серьезных оснований у такой идеи нет. Ошибочный вывод о нежелании наркоманов проходить лечение делают многие. Однако исследования показывают, что потребность в лечении зависимости у наркопотребителей очень высокая. Таблица, приведенная ниже, основана на результатах опроса среди 122 клиентов реабилитационного центра «Мельничный ручей»:

Наркоманы хотят лечиться, это подтверждает даже опыт одного из реформаторов фонда, Андрея Кабанова. По его словам, он проходил несколько раз ломку и обращался в государственную наркологию. Практикующие врачи отмечают, что раньше или позже наркоманы пытаются избавиться от зависимости, либо от ее последствий и часто обращаются за помощью.

Информация о методах «лечения» в фонде «ГБН» очень быстро разнеслась среди наркоманов. Последовала соответствующая реакция:

«Понятно же, что к любому наркоману подойди, спроси, хочет он находиться в реабилитационном центе или нет? Конечно, он скажет: нет. Хотя я знаю, что все они подписывали документы».

В Свердловской области около 10 реабилитационных центров, 2 православных, остальные протестантские, в соседних областях есть центры, адаптирующие минесотскую модель и модель «Монара». Лечиться наркоманы не хотят именно в фонде «ГБН».

Эффективность реабилитации

Методы реабилитации в фонде «ГБН» не раз становились причиной заведения уголовных дел. Вынесено 2 судебных решения по доказанным фактам похищения, насильственного удержания, издевательствам и убийствам реабилитантов. Но может быть все эти методы приносят очень положительный эффект в избавлении от химической зависимости? Сотрудники фонда крайне противоречиво высказываются по поводу результатов своей реабилитационной программы:

— «Через реабилитационные центры фонда прошли более 6500 (шести с половиной тысяч) человек, большинство из которых перестали употреблять наркотики»

— «Как просчитывать количество бросивших колоться — не понятно. Обзвон бесполезен. Да я и не буду этим заниматься. Времени нет. Чтобы что-то понять — надо тестировать».

Настораживает одновременное существование двух противоречивых высказываний: «Большинство перестали употреблять» «Как подсчитывать – не понятно». Возникает вопрос — «считали или нет?».

У Ройзмана, Кабанова и других нет никаких данных об эффективности модели реабилитации, существующей в фонде «ГБН». Учитывая, что условия пребывания в фонде «ГБН» максимально приближены к тюремным, то можно утверждать, что после фонда бросают употреблять такое же количество наркоманов, как и после тюрьмы. То есть – очень небольшое. Теоретическое обоснование этому дал еще в 1997 году врач-нарколог Сергей Белогуров:

«То же относится и к попыткам вылечить наркомана "через тюрьму" – они обречены на провал. Во-первых, в большинстве тюрем достать наркотики все-таки можно, хоть и трудно. Во-вторых, тюремная жизнь настолько жестока и подавляюща, что сама по себе для наркомана является мощнейшим стимулом для поиска и употребления наркотических средств. Да и окружение — уголовники и охранники — не способствует изменению наркоманского мировоззрения».

Пример оценки эффективности реабилитационных мероприятий фонда «ГБН»

За основу возьмем несколько заявлений Ройзмана:

«Через реабилитационные центры фонда прошли более 6500 (шести с половиной тысяч) человек, большинство из которых перестали употреблять наркотики»

При этом Ройзман говорит, что перестают употреблять в основном те, кто прошел полный курс реабилитации в 12 месяцев:

«С уверенностью, из опыта, можно сказать следующее: из тех, кто пробыл год — не возвращаются к наркотикам больше половины. В прошлые годы я с уверенностью говорил о 70 процентах, где-то двое из трех. Но тогда режим был гораздо жестче, следовательно, шансов больше»

Из этих двух высказываний можно сделать вывод, что более 6500 наркопотребителей прошли полный курс реабилитации в 12 месяцев (посылки: «большинство перестали употреблять» и «не возвращаются к наркотикам больше половины из тех, кто пробыл год»).

Центр работает с декабря 1999, соответственно первый выпуск должен был состояться в декабре 2000 года. К октябрю 2010 года, когда была опубликована цифра 6500, прошло 119 месяцев. Чтобы за это время набралось 6500 клиентов, прошедших полный курс реабилитации надо, чтобы центр устраивал торжественные выпуски для 54-х человек каждый месяц в течение 10 лет. Сам Ройзман пишет, что выпуски куда менее массовое мероприятие:

«Выпуски происходят следующим образом: Подбивается человек десять, у которых к этому времени насчитывается год. Иногда двадцать. Бывало тридцать».

«Поехали в реабилитационный центр на Изоплит. У нас там сегодня выпуск. Четыре человека».

«Выпускался у нас один человек. А бывали выпуски по пятнадцать».

Предел численности пациентов в центрах фонда около 300 человек – даже при таком наполнении центр не может выпускать по 54 человека в месяц. Максимально возможный поток, при таком количестве мест в центре: 25 человек выпускается, 25 поступает. Если выпускать по 54 человека, через шесть месяцев выйдут все, закончившие годичный курс реабилитации, и в центре останутся только новички, соответственно полгода выпусков не будет. По данным сотрудников фонда в течение 10 лет на реабилитации постоянно находилось от 100 до 200 человек это количество обеспечивает от 8 до 16 выпускников в месяц. Больше половины из обратившихся в центр на реабилитацию не завершает курс длительностью в 12 месяцев, а уходят раньше этого срока (по данным отчета за 2002 год).

Соответственно нет оснований утверждать, что даже половина из 6500 перестала употреблять наркотики. Ведь большинство из 6500 реабилитантов, о которых пишет Ройзман, не прошли весь курс полностью.

Откуда вообще взялась цифра в 6500 человек, если наполняемость центра обычно не достигала 200 человек? На это может ответить отчет фонда ГБН за 2002 год. В центр обратилось 593 человека. Из них:

— 300 человек сдали родители только на 10 дней. Это значит, что половина обратившихся отказались от реабилитации, предложенной фондом. Только 293 остались на реабилитацию.

При этом из них:

— 120 убежали;

— 70 человек забрали родители ранее, чем через 1 год;

— 49 человек завершили реабилитацию проведя в центре положенные 12 месяцев;

— 54 человека, видимо, остались продолжать реабилитацию.

То есть фондовцы посчитали всех. В число 6500 попали и те, кто не собирался проходить у них реабилитацию. Тогда и эффективность нужно считать по всем клиентам. Из 534 человек завершили годичную реабилитацию только 9 процентов. Если подавляющая часть (80-90 процентов) отказывается от реабилитации, то её только по этой причине нельзя считать эффективным. При оценке учитывалось общее количество поступивших в центр реабилитантов и пробывших там какое-то время. Именно таким образом подсчитывается эффективность лечебных мероприятий в наркологии. Считается процент вышедших в ремиссию, от всех обратившихся, а не от завершивших полностью курс лечения.

Ройзман говорит о 70 процентах устойчивой ремиссии у завершивших весь 12-месячный курс. Итого 6,4 процента от всего количества, поступивших на реабилитацию в 2002 году, вышли в устойчивую ремиссию, по словам самого Ройзмана. Еще Евгений Вадимович признается, что в настоящее время результаты хуже:

«С уверенностью, из опыта, можно сказать следующее: из тех, кто пробыл год — не возвращаются к наркотикам больше половины. В прошлые годы я с уверенностью говорил о 70 процентах, где-то двое из трех. Но тогда режим был гораздо жестче, следовательно, шансов больше».

В таком случае эффективность работы фонда в настоящее время уменьшается до 4,5 процента. В самом лучшем случае можно обсуждать 10 процентов прошедших полный курс реабилитации и пытаться оценить эффективность реабилитации в этой группе.

Заявленная Ройзманом эффективность в 50 процентов в этой группе теоретически невозможна:

— нет работы по мотивации наркоманов на реабилитацию;

— нет работы с психологической составляющей зависимости;

— тюремные условия не могут способствовать развитию навыков социализации;

— нет постреабилитационной программы;

— не учитываются биологические изменения пациентов, которые могут приводить к срывам при употреблении алкоголя. Хотя в последнее время руководители фонда задумываются об этих сложностях, наблюдая употребление наркотиков после алкоголизации оперативных работников фонда.

Самое главное, никто из сотрудников фонда не проводил никаких оценок, чтобы утверждать «из опыта» о 50 процентах вышедших в ремиссию:

«Как просчитывать количество бросивших колоться — не понятно. Обзвон бесполезен. Да я и не буду этим заниматься. Времени нет. Чтобы что-то понять — надо тестировать».

Здесь приведен лишь пример оценки эффективности деятельности фонда по опубликованным отчетам. Данных для точной оценки недостаточно. Но даже если подходить к анализу и результатам лояльно, то нельзя считать успешным опыт центра, из которого убегает 41 процент пациентов оставшихся на реабилитацию, а еще 23 процента уходят раньше времени с помощью родителей.

Источник: roizman-spravka.blogspot.co.uk, 08.11.2012