Интервью криминального авторитета Ведерникова

Поэтому интервью пришлось записывать через адвоката. Ответы Евгения Голец писала ручкой — в СИЗО запрещено проносить диктофоны. На следующий день, как и обещала, она отдала дословную расшифровку интервью с криминальным авторитетом.

Дмитрий Ведерников возглавлял отделение банды Игоря Осинцева — лидера «Осиновских». В состав «Меценатовских» входили спорстмены, борцы, мастера спорта. Один из них — киллер Андрей Дрюнин, который 5 лет находился в федеральном розыске и значился первым в составленном МВД списке особо опасных преступников. Дрюню-младшего задержали в Иркутске в 2014-м, к тому времени Осинцев и Ведерников уже находились в СИЗО. В 2016 году лидер «Меценатовских» выпустил книгу «Зеркало», которая разошлась четырёхтысячным тиражом.

Интервью с криминальным авторитетом

— Где вы провели детство?

— Я родился в 1971 году в Чите, детство провёл здесь же, учился в 42-й школе, потом — в 12-й. Занимался дзюдо и самбо в спортобществе «Труд». В начале 1990-х уехал учиться в Киев, но с учёбой не сложилось. Стал посещать секцию боевого джиу-джитсу, участвовал в нескольких боях без правил, выигрывал чемпионат СНГ по джиу-джитсу. С «осиновскими» бандитами был знаком с конца 1980-х. В 1995 году один из лидеров группировки Юра Тороп (криминальный лидер Юрий Торопов, убитый в 2002 году в Москве) во время тренировки пригласил меня в совместную криминальную деятельность, если так можно выразиться.

— Думали о том, чтобы завязать с криминалом?

— Практически любая серьёзная группировка — это не только криминал. На 90% — это защита своего и бизнеса партнёров, подконтрольных коммерсантов. Я пытался завязать с криминалом, но тогда в нашей стране сделать это было практически невозможно — ты врастаешь в это с корнями, становишься соучастником каких-то дел, необязательно связанных с кровью. Есть совместно вложенные в какой-то проект деньги.

— Осинцев начинал с колонии для несовершеннолетних. Но в группировки приходили не бандиты, а спортсмены. Сложно было их сломать?

— Никого из спортсменов не уговаривали и не ломали. В основном все мы были знакомы либо давно дружили.

— Как вы находили их?

— Знакомились в спортзалах, ночных клубах или бизнес-проектах, если называть вещи по-современному.

— Каково это — убедить человека убивать других? Деньги и власть — это же так себе оправдание, или нет?

— Мы никогда никого не принуждали и не убеждали убивать. Например, мой близкий друг Саша Борец (Александр Филиппов) сразу сказал, что он никогда не сможет убить человека. Поэтому ему не давали ствол, не говорили: «Саша, нужно убить того или этого». Само собой, деньги и власть — это не оправдание для того, чтобы лишать человека жизни, если вы об этом.

— А что тогда?

— «Осиновские» всегда считали это неприемлемым. Если вы ознакомитесь с материалами уголовного дела или прочитаете мою книгу, то вам станет ясно, что мы никого не убили из-за денег или за деньги. То же самое про власть. Мы мстили за своих близких или убивали на опережение, чтобы спасти собственную жизнь, когда её пытались забрать наши враги. В нашем мире это называют «поступать» с врагами. Это ни в коем случае не оправдание, просто попытка объяснить, почему всё случилось именно так, а не иначе.

— Лёгкие были власть и деньги?

— Ни власть, ни деньги никогда не были лёгкими для нас, практически всю жизнь мы ходили по краю, и вот итог.

— Вообще, была сформирована какая-то криминальная философия в ОПГ?

— Строгим табу было убить за деньги, изнасиловать женщину. «Осиновские» старались не задевать интересы простого, мирного населения. Эта философия чем-то похожа на философию Якудзы (японской мафии). В основном, мы старались оберегать свой бизнес от любых посягательств, и доминировать в криминальном мире Забайкалья над другими ОПГ.

— Есть место дружбе в криминальных группировках? Вы же сдаёте друг друга все, идёте на сотрудничество со следователями. На чём держится и держалось всё? На страхе, крови, власти?

— Насчёт дружбы в криминальных группировках, я буду говорить только за «Осиновских». Мы никогда не использовали в наших отношениях страх, кровь и власть. Все мы были, есть и, надеюсь, останемся друзьями. Пойти на сотрудничество со следствием было нашим общим решением. В какой-то мере это было желанием покаяться, где-то нам стало ясно, что бороться с системой в рамках правового поля невозможно — на таких как мы Конституция не распространяется вообще.

Мы видели, что без «Осиновских», как бы вам того не хотелось, Забайкалье утонуло бы в криминале и втягивать в него стало бы детей. Поэтому мы решили разоблачить всех: и бандитов, и оборотней в погонах. Сегодня мы стоим один за всех и все за одного. Хотя и среди нас есть предатели, мы не хотим больше быть ОПГ, мы хотим остаться друзьями. Помните, как в фильме «Бригада»: за всё, что мы сделали, мы будем отвечать вместе. Это останется с нами на всю жизнь. Для меня и Осинцев, и все мои ребята были, есть и остаются моими близкими друзьями. Сегодня мы вместе ездим на некоторые судебные заседания и каждая встреча — это неподдельная радость. Обнять друга, поддержать его, сказать что-то, о чём раньше приходилось молчать.

— Насколько забайкальские ОПГ отличались от группировок в других регионах?

— Ничем особо не отличались. Единственное, Чита — город маленький и все друг друга знали и тесно общались.

— Сейчас вас всех осудили, кто-то продолжает участвовать в процессах. Известно ли вам, какая обстановка сегодня в регионе? Криминальная, конечно.

— Забайкалье — действительно, наверное, самый криминальный регион. Связано это с плохой экономической обстановкой и с тем, что вокруг много лагерей. Это сказывается, молодёжи нечем заняться, как когда-то и мне, и они идут в криминал. На сегодняшний день полиция сделала своё дело. Регион практически зачищен от организованной преступности, но чтобы этого не повторилось вновь, нужно развитие по всем направлениям, а вот этого как раз и нет, потому что во власти сидят бездарные вруны и депутаты-бандиты.

— Вы поддерживаете отношения с Осинцевым, с Дрюней-младшим и другими участниками?

— Отношения с Осинцевым и Дрюней-младшим, и другим участниками я поддерживаю, мы все относимся друг к другу, как и раньше. Общих вопросов у нас не было, были очные ставки, но расхождения были несущественные: один, к примеру, говорит, что это было в 2006 году, а другой называет иную дату. Эти небольшие противоречия и устранялись. Это свидетельствует о том, что какого-либо сговора и обмана между нами не было. Мы решили говорить правду, какой бы горькой она ни была. Общаться есть возможность в судах и через адвокатов, и хочется, и нужно. Нужно для того, чтобы поддержать друг друга. Мы пошли на сделку со следствием не для того, чтобы облить друг друга грязью и перечеркнуть все отношения. Но с криминалом мы однозначно закончили.

— Справедливым для себя считаете наказание?

— Справедливое наказание для меня — это расстрел. Но то, что государство дало мне шанс исправиться и начать новую жизнь, говорит об изменениях или зачатках человеколюбия со стороны системы. Наше государство прощало чеченских боевиков, дало возможность адаптироваться к другой жизни. Кого-то амнистировали, хотя эти люди убивали российских солдат, а ведь, по сути, в 1990-х, когда обнулились все ценности, мы вынуждены были, как пример, противостоять в Забайкалье чеченским бандитам.

— Насколько изменилась система — от правоохранительных органов до суда?

— Изменения, конечно, есть, но я не сказал бы, что они в лучшую сторону. Сейчас, например, сложнее стало дать взятку, но не потому, что что-то изменилось в сознании, а лишь потому, что люди боятся быть пойманными. Всё происходит с обвинительным уклоном и действительно за решёткой сидит много невиновных людей, я имею в виду не себя, но могу привести пример. Прокурор Пучковский (Максим Пучковский, прокурор Черновского района Читы). Кто-то рассказал, что год назад давал ему взятку, возбудили уголовное дело, и затем прекратили. И я считаю,правильно прекратили, потому что одних слов недостаточно. У него тогда проводили срочные обыски в рабочем кабинете, в доме.

Ещё один случай. По своему первому уголовному делу я получил срок 9 лет (по обвинению в вымогательствах, разбое и грабежах), за то, что ни я, ни мои друзья никогда не делали. Кроме этого, я доказал вымогательство взяток сотрудниками ОРЧ3 (оперативно-розыскная часть) по этому уголовному делу, и сейчас в отношении одного из них уже вынесен приговор, срок такой же, как у меня — 9 лет, а этот сотрудник входил в состав следственно-оперативной группы по моему делу. Он был заинтересован в фальсификации доказательств, чтобы вымогать деньги. Всё это сейчас доказано материалами уголовного дела, но приговор не отменили, и все делают вид, что так и должно быть.

— Почему? Из-за сложившегося отношения к вам?

— Ну, хорошо, я бандит. Но сколько тех, кто оказался не в то время и не в том месте, сколько тех, кого просто подставили, у скольких отжимают бизнес? Все это основы нашего сегодняшнего государства, образцово-бездушная система. Хотя мне встречались очень порядочные офицеры полиции, следователи Следственного комитета, прокуроры и судьи, профессионалы, фанатики своего дела, но, к сожалению, таких единицы. К сожалению, потому что сегодня, я считаю, преступность — это самое большое зло, которое разъедает Россию изнутри. С ней нужно бороться, чтобы хотя бы будущие поколения пожили в правовом государстве. Невозможно одним злом победить другое зло — действовать нужно только в правовом поле, а не в том симуляторе юриспруденции, в котором наше государство живёт сегодня.

Например, инкриминируемые мне эпизоды произошли (на момент моего ареста) 5-7 лет назад. У меня проводили обыски, зачем-то забрали компьютеры. Показаний потерпевших, от которых они отказались в суде, и нескольких зашифрованных свидетелей хватило для того, чтобы осудить меня. Один из потерпевших в суде рассказал, что его напоили вином оперативники ОРЧ3, показали фото мои, моих друзей, на которые нужно будет указать. Потом уже в отделе при понятых он опознал нас по этим фото, но в суде заявил, что видит впервые. По другому эпизоду мы через Генпрокуратуру добились экспертизы ДНК, чтобы доказать свою непричастность к разбою. На наши ходатайства следствие отвечало отказом с интересной мотивировкой «необходимости в экспертизе нет, так как ваша вина подтверждается собранными по делу доказательствами». Собирал их тот самый сотрудник, который вымогал взятки. Этот эпизод удалось отбить, за все остальное я получил по полной программе. Возникает вопрос: почему для одних УПК — закон, а для других, как в 1937 году: шепнули на ушко и поехал?

Сейчас в СИЗО сидит некто Полежаев, который совершил несколько десятков преступлений, в его преступную группу входили сотрудники полиции. Он заключил досудебное соглашение, всё рассказал. Оказалось, что сейчас по этим уголовным делам уже отбывают наказание шесть человек, невиновных. Им так же отписали приговор, как и нам. Вот это правосудие.

— Про чиновников тоже интересно услышать.

— Про чиновников я многое говорить не могу. Наверняка, ещё идёт следствие, но полноценный ответ на этот вопрос есть в засекреченных документах РУБОП

Их я в своё время опубликовал на Читинском городском форуме. Там фигурировали фамилии губернатора, мэра и других известных людей. Многие из тех, кто называет себя сегодня депутатами, борцами за права избирателей жить лучше, были и остаются людьми вора в законе Тахи, и ряда других бандитских группировок. Имена называть не буду во избежание исков к ИА «Чита.Ру». Есть среди чиновников человек вора в законе Тахи и его кормушка ещё с 2003 года. Когда-то они совместно отжали у новосибирских бизнесменов помещение и оборудование в центре города. Или тот же Иванча, который вместе со своим братом Владимиром входил в ОПГ Пономаря и являлись, по сути, одним из подразделений ОПГ Андрея Кузи, которые в 1990-х враждовали с «Осиновскими». Я считаю, что и братья Иванча, и Ваня Пономарь, и Андрей Кузя причастны к убийствам наших ребят, которым на тот момент исполнилось по 20-25 лет.

— Убийства чаще совершались из-за вражды?

— Мы воевали с враждебными нам ОПГ, защищали свой бизнес не только от криминала, но и от бандитов в погонах, при этом мы не убили ни одного российского солдата или сотрудника милиции.

— Это повод не раскаиваться?

— Я не хочу вас обманывать и говорить, что я раскаялся. Да и раскаиваться можно только перед Богом, пример тому благоразумный разбойник и убийца — первый человек, вошедший в рай с Христом. Но я стремлюсь к покаянию. И очень хочу, чтобы близкие потерпевших смогли простить меня. Для меня это важно. Но как мне раскаиваться в убийстве Свирида, которого я застрелил, когда он приехал убивать 18-летнего пацана, я не знаю. Я хочу, чтобы раскаяние было искренним. Пока не получается на все 100%. Я не смогу просто встать в суде и промямлить: «Я раскаиваюсь, прошу понять и простить». Покаяние должно быть в сердце, а не в голове.

— В стране активно борются с коррупцией. Вы верите, что её можно изжить в России?

— Не считаю, что в стране борются с коррупцией, скорее имитируют борьбу, преследуя личные финансовые цели или какие-то другие интересы. Небезызвестная Евгения Васильева (экс-начальник департамента имущественных отношений Министерства обороны России, приговорённая к 5 годам колонии за мошенничество; получила известность в связи с коррупционным скандалом в министерстве, послужившим причиной отставки министра обороны Анатолия Сердюкова). Посидела под домашним арестом и вышла по УДО. Вы считаете, это борьба с коррупцией? Или арест Алексея Улюкаева (экс-министра экономического развития России, курировал Забайкальский край)… Улюкаев не идиот, чтобы вымогать взятку в 2 миллиона долларов, это уровень какого-нибудь захудалого чиновника в Чите, да ещё и в такой могущественной структуре, как «Роснефть», находящейся под контролем ФСБ. Скорее всего, Улюкаев, как я думаю, сильно мешал кому-то в незаконных делах. Сажать за взятки в виде бутылки коньяка или букета цветов, учителей и врачей — это мерзость и цинизм, потому что люди сегодня так выживают. Или Уханову (осуждённому за взятки экс-начальнику УГИБДД по краю) вкатить 10 лет за 2 миллиона. Проведём параллель с Васильевой и её полмиллиарда, и песней про тапочки на центральном телевидении, и фото в гламурных журналах. Это борьба с коррупцией?

— Как сегодня работает система УФСИН? Насколько вообще реально пробить «стену» УФСИН или прокуратуры в части условий содержания?

— Система ФСИН сегодня со скрипом, но реформируется. Но исправить кого-либо она не может, наказать — да. Около 70% заключённых в нашей стране — это «второходы», получается 70-процентный брак в работе. Людей социально никак не адаптируют.

Вот представьте, вы сидите в лагере 10 лет и каждый день изо дня в день утром вам на построении включают гимн России, а вечером — «Прощание славянки». Человек освобождается, напивается, просыпается утром с похмелья и, представьте, в это время по радио включают гимн России. Всё накопившееся за 10 лет озлобление он выплёскивает наружу, берёт в руку нож, убивает и садится снова. То есть всё солдафонское, основанное на собачьем лае, из УФСИН нужно однозначно убирать. Нужно давать людям возможность работать, заниматься спортом, образованием, помогать укреплять родственные связи.

— Вы жаловались на качество еды, медицинской помощи. Прокуратура проверила и опровергла. Что поменялось в СИЗО?

— Что касается качества еды, то мне, например, непонятно, как прокуратура проводила проверку. Сомневаюсь, чтобы прокурор что-то пробовал на вкус. Но меня поразила реакция на мою статью в газете «Вечорка». Меня пригласил начальник СИЗО, я думал, что посадит в изолятор, но он выслушал меня, сделал у себя какие-то заметки и буквально через несколько дней качество пищи кардинально поменялось. Именно в таких случаях и есть положительные примеры того, как меняется ФСИН. Не злом, а добром нужно исправлять людей. Что касается медицинской помощи, то моему сокамернику действительно провели двухчасовую операцию и вставили имплант в брюшную полость под местной анестезией. Но я надеюсь, что ФСИН не будет опять говорить, какой же Ведерников сволочь, наводит на нас поклёп, а примет к сведению и подобное просто не повторится. Тем более, что мой сокамерник, пусть и преступник, но когда-то воевал в Чечне и имеет медаль «За отвагу». Что касается медчасти СИЗО-1, могу сказать только хорошее — добрейшие врачи и медсестры.

Условия содержания сегодня просто идеальные: круглый год горячая вода, за 4 года, что я в этой камере, воду отключали всего два раза на пару часов, закрытый отдельный санузел, выложенный кафелем, нормальный унитаз, а не дырка в полу, камера светлая, сухая, покрашена в пастельных тонах, нет мрачного синего или зелёного, есть пластиковое окно, телевизор, хорошая библиотека, регулярно приносят выписываемые газеты. Но все эти изменения стали происходить с приходом нового начальника управления Николая Санджигоряева и начальника СИЗО Игоря Чагдурова.

Моя камера в идеальном состоянии. Что касается соседних, то всё зависит от того, кто в них сидит. Контингент есть такой, назовём его условно ОПГ «Боярышник». Их в тюрьме только и отмоют, и накормят, они здесь впервые видят унитаз, потом во время нервного срыва начинают всё рушить и ломать, и жалуются, посмотрите в каких условиях мы сидим. Они таковы, что сегодня для меня это просто дом отдыха какой-то по сравнению с тем, что было раньше. Бывший начальник СИЗО один год продержал меня в сыром карцере в компании мышей и мокриц за мои статьи в газете, но считаю именно это и внесло свою лепту в произошедшие изменения.

— Вы слышали что-либо об избиениях и угрозах в системе УФСИН?

— Из системы УФСИН я был только в СИЗО-1 и СИЗО-2. Что касается избиений или угроз сотрудниками ФСИН либо полиции, то в Забайкальском крае этого нет. И это не преувеличение или попытка «заработать баллы» перед УФСИН, а чистая правда. За 7 лет я ни разу не видел, чтобы к кому-то применяли насилие. В 2011 году я видел, как врач СИЗО пинал заключённого, но он скорее тыкал его своими дистрофичными ногами, заставляя встать. А теперь… Представьте себе такую картину: в 22.00 открывается глазок на двери камеры, симпатичная девушка-дежурная выключает свет и желает вам спокойной ночи, а утром в 6.00 — доброго утра. Согласитесь, вставать в 6.00 и слышать про доброе утро — это куда лучше, чем гимн России. Где-то и обвиняемые становятся добрее, улыбаются в ответ: «И вам доброе утро». Вы можете подумать, что я прикалываюсь, но это тоже чистая правда и реалии сегодняшнего СИЗО-1. Поэтому нужен диалог между людьми: осуждёнными, УФСИН и прокуратурой, и нужен общественный контроль, тогда всё будет в порядке. Нужно больше сотрудничать с представителями традиционных религий, разрешать им как можно больше посещать заключённых.

— Россия изменилась с конца 1990-х — начала 2000-х. А вы? Смогли перестроиться?

— А в чём изменилась Россия? Мы окружили себя врагами, погрязли в коррупции, в нетерпимости друг к другу, в нищете. Скорее, мы вернулись на круги своя, но не изменились.

— Вы надеетесь на возможность выйти по УДО? Если бы так случилось, чем бы занимались?

— Я пока вообще не думаю об этом. Завтра скажут, что я что-нибудь не то сказал в интервью или рассказал правду о том, о ком говорить не надо было. Я вступил в определённые доверительные отношения не с системой, а с обычными, но честными людьми в лице офицера полиции, следователя Следственного комитета, прокурора. Это и называется сделка с правосудием, когда вы доверяете честным людям, но системе я не доверяю, а судить меня будет система. И хорошо, если в этой системе меня будет судить честный судья.

Если всё-таки получится освободиться, то первым делом хочу поработать послушником в монастыре, написать несколько книг — вы не представляете, как это сложно сделать в тюрьме. И посвятить свою жизнь близким и родным людям, отплатить им за всё, что они делают для меня сегодня.

— Как проводите дни заключения? Занимаетесь спортом? Какие отношения с сокамерниками?

— Я занимаюсь спортом 5 дней в неделю, провожу силовые и боевые тренировки, и по системе кросс-фит, 2 дня отдыхаю. Пишу, много читаю, в том числе православной литературы, писания священных отцов. Это помогает посмотреть на себя с другой стороны. Это и есть путь к истинному покаянию. Сокамерник у меня один — мастер спорта по боксу, ветеран ВДВ. Играем в шахматы, но гроссмейстер из меня не очень.

— В последние годы тема АУЕ очень активно исследуется СМИ и различными органами — от общественных организаций до правоохранителей. Глава УМВД края Деев говорит, что организованного движения нет. А иркутская ФСИН, например — что есть. Есть?

— АУЕ — это не движение, а образ жизни, который навязывают в России воры в законе. У нас это приобрело массовый характер и арестантский уклад вышел за границы колючей проволоки в мирную, вольную жизнь. В 2011 году между ворами произошёл раскол, смотрящего за Забайкальем и Бурятией Тахи (вора в законе) начали пододвигать из Забайкалья. Чтобы укрепить здесь свои позиции, Тахи расставил везде своих смотрящих, положенцев, многие из числа тех, кто раньше «был под вопросом», то есть совершил неблаговидный поступок. Эти ставленники, чтобы набрать очков перед Тахи, начали собирать деньги для него везде, где только можно, мотивируя это тем, что они собираются в общак, хотя на самом деле они шли в карман Тахи и его окружения. Так образовалась некая пирамида, на вершине которой Тахи и его положенцы Забайкалья, Читы и по нисходящей — смотрящие за районами, посёлками. Дошло до того, что деньги стали собирать даже со школьников, хотя сам Тахи мог этого и не знать. Но именно он — причина того, что АУЕ в Забайкалье засело в умах школьников, которые порой не понимают значения этих слов. На сегодняшний день полиция своё дело сделала, теперь дело за молодёжными организациями, которые могли бы приобщить детей к спорту, образованию и так далее. Но этого нет, есть лишь единичные акции.

— Какие сегодня у подростка или даже не подростка, а взрослого, шансы выйти на свободу и не вернуться к криминалу?

— В Забайкалье нет или практически нет шансов не вернуться к криминалу. Это замкнутый круг.

— Легли ли в основу сюжета книги события до присоединения к ОПГ? О чём она?

— Она об истории «Меценатовской» группировки, о том, как и почему она возникла, как и почему были убиты те или иные люди, почему были приняты такие кардинальные решения убивать, и была ли какая-либо возможность избежать кровопролития.

— Как восстанавливались события и диалоги? Насколько хронологически и фактически история верна?

— Я старался писать в стиле «минимал», так как задачей было показать большой временной период, а уже раскрыть характер и детально описать взаимоотношения внутри группировки попытаюсь во второй книге «Отражение». Получится или нет, я не знаю, потому что не обладаю профессиональными качествами или талантом писателя.

Диалоги восстанавливал по памяти, к тому же во время следствия приходилось давать показания и всё вспоминать. Я вас уверяю, что фактически история полностью соответствует тому, что было в реальности. Даже более соответствует действительности, чем уголовное дело. В хронологии есть небольшие сдвижки. Например, в изоляторе я сидел с весны 2011 года до лета 2013-го, а в книге идёт 2012 год. Всё остальное — правда.

— Кто предложил написать книгу? Чем руководствовались вообще? Опытом братьев Иконниковых (Олега и Эдуарда Иконниковых, лидеров группировки в посёлке Первомайский)? Читали их книги?

— Предложений написать книгу было много от разных людей после моих статей в «Вечорке». Руководствовался тем, что возможно, прочитав эту страшную историю, кто-то не встанет на тропу криминала. Да и считал необходимым как-то объясниться перед обществом, потерпевшими. Подчеркну — объясниться, а не оправдаться, попроситьу них прощения, донести до людей ту правду, как я её тогда понимал, ведь многие считают, что мы отмороженные киллеры, которые убивали людей за деньги. Но из книги, как и из материалов уголовного дела, становится понятно, что это не так.

Опытом братьев Иконниковых я не руководствовался, но книгу «Большая медведица» читал. Когда то в середине 1990-х я занимал очередь, чтобы прочитать её, а прочитав, думал, что со мной-то такого точно никогда не случится. Но вот я в камере, мне грозит пожизненное, и, как Олег Иконников, я пишу книгу. То есть сделать выводы на чужом примере не получилось, поэтому обращаясь сегодня к молодёжи, хочу сказать, если вы ступили на тропу криминала, разворачивайтесь и бегите оттуда, у вас не будет ничего по другому, вы придёте к тому же финалу: тюрьма или могила, и ещё неизвестно, что лучше.

— То есть у книги какая-то педагогическая ценность?

— Есть ли педагогическая или культурная ценность, я сказать не могу. Это судить не мне, а читателю. Но мне бы хотелось, чтобы это было так.

— На какую аудиторию рассчитывали?

— Я рассчитывал на то, что книга будет интересна тем, кто имеет отношение, был очевидцем или слышал о происходящих событиях и людях. Поэтому первый тираж был тысяча книг. Но её раскупили за две недели, и решили сделать дополнительный тираж.

— Кто писал и редактировал книгу? Сколько времени это заняло?

— Книгу я писал один, редактировал сам, поэтому все талантливые мысли, если таковые имеются, и все ошибки — все моё. Немного помогал сокамерник, заняло все это 1,5 года, так как раньше никогда ничего не писал, кроме статей в газету.

— Как технически передавали текст из СИЗО?

— Текст передавал через адвоката, так как любая переписка с адвокатом не подлежит цензуре.

— Были проблемы с изданием, печатью, например, из-за пропаганды криминала, экстремизма?

— Проблем было много, но это связано с юридическими барьерами и желанием всех абсолютно заработать на этом. Вот смотрите, я сижу в тюрьме, мне грозит пожизненный срок, но, тем не менее, я хочу быть полезным обществу, не хочу уйти так, чтобы обо мне вспоминали только как об убийце. Это не связано с пропагандой криминала или экстремизма. Там есть осуждение этих явлений.

— Коммерческий успех или хотя бы окупаемость тиража есть, не обанкротились?

— Во время кризиса, сидя в камере, я дал возможность заработать типографии, тем, кто привозит книги из Иркутска, продавцам. То есть, если ты хочешь что-то сделать и прилагаешь к этому всё своё умение быть не только убийцей, но и бизнесменом, то всё получится, хотя препонов была масса.

Я передал все авторские права третьему лицу и принципиально отказался от каких-либо денег за эту книгу. Хотя за 7 лет, что я сижу в тюрьме, у меня не осталось никакого бизнеса и ровным счётом ничего, вообще ничего из прошлой жизни. Из своей небольшой пенсии мама делает мне передачи, хотя я, как могу, отказываюсь, так как понимаю, что им накладно. Всё, что я попросил — это купить мне с гонорара зимние ботинки и зимнюю куртку, так как мои пришли в негодность. Оплачивать расходы помогали мои близкие друзья из тех, кто ещё ими остался, газета «Вечорка», её редактор Владимир Кантемир и журналист Мария Снегова, адвокат Евгения Голец, которая прошла со мной весь путь, от рукописи до издания книги. Ей я благодарен за благотворительную и правозащитную деятельность. Она ни разу не предала мои интересы. Ещё я благодарен батюшкам Сергию и Алексию. Вы не представляете, сколько делает православный священник в СИЗО и лагерях Забайкальского края.

— Эта книга, она всё-таки, если не придумка специальная, она больше для кого? Для самого себя? Что-то поменялось после написания?

— Эта книга — приговор криминалу и уголовной романтике. Она написана в большей части для себя и близких, потому что из-за моих грехов страдают и они. Родители воспитывают и растят детей не для того, чтобы они становились преступниками. Всю жизнь мои родители пытались привить мне общечеловеческие ценности, и то, что я стал таким, не их вина. Случилось то, что случилось.

Тем и страшна тюрьма, что ты не можешь обнять дорогих людей, в трудную минуту ничем не можешь помочь им. Не пытками, не издевательствами, не карцерами страшна, а именно беспомощностью. Представьте себя в четырёх стенах с мыслью о том, что вы больше никогда не сможете увидеть родного вам человека. Я ставлю себя сегодня на место тех людей, чьих близких мы убили… Пять минут назад ваш близкий человек вышел из дома, и вот он уже лежит мёртвый. Это невыносимо. Я прошу потерпевших простить меня. Смог бы я простить? Не знаю, но я молюсь об убитых.