«Сегодня идеальная ситуация для любого реформатора»

В интервью «Ведомостям» полтора года назад Герман Греф предсказал «не самые простые для экономики в целом и для банковского сектора в частности» 2015 и 2016 гг., констатировал долгосрочный негативный тренд и не видел «источников роста, которые позволили бы из этого тренда выйти». Но в уходящем году Сбербанк обогнал по стоимости «Газпром», за девять месяцев имел чистую прибыль без малого вдвое больше, чем за весь прошлый год, и планирует дальнейший рост и прибыли, и активов. Греф доволен сложившейся политической конъюнктурой как условием для успешных экономических реформ, в частности «контрольным пакетом «Единой России» в Госдуме и высоким рейтингом президента. Он также полностью согласен с «болезненными» для банков действиями регулятора – ужесточением надзора, повышением требований к капиталу. В преддверии нового года Греф объясняет «Ведомостям», из чего складываются его «позитивные ожидания».

ПАО «Сбербанк России»

Коммерческий банк

Акционеры (данные банка на 30 сентября 2016 г.): Центральный банк РФ (50% плюс одна акция, голосующая доля – 52,3%), остальные акции в публичном обращении.

Капитализация (LSE) – $61 млрд.

Финансовые показатели (МСФО, девять месяцев 2016 г.):

активы – 25,5 трлн руб.,

собственный капитал – 2,7 трлн руб.,

чистая прибыль – 400,1 млрд руб.

Основан в 1841 г., когда российский император Николай I подписал указ об учреждении в России сберегательных касс.

– В этом году Сбербанк стал не только самой прибыльной компанией, но и обогнал по капитализации «Газпром», а в какой-то момент, хотя и на короткое время, – «Роснефть». С вашей точки зрения, когда Сбербанк станет самой дорогой компанией в России, оставив позади газовые и нефтяные монополии? Не помешает ли этому стагнация в реальной экономике, ведь все ждут ухудшения качества корпоративных заемщиков?

– Для нас не имеет серьёзного значения, какое у нас место по капитализации. Для банка в целом, конечно, принципиально важно приносить доход акционерам, увеличивая прибыль на одну акцию. Как показывает практика, капитализация банка очень хорошо отражает динамику этого показателя. Кроме того, капитализация имеет практическое значение для менеджмента, поскольку первый год включена в KPI и влияет на наш отложенный бонус (переменная часть вознаграждения для топ-менеджмента банка, составляющая 60% общей суммы. – «Ведомости»). В нашей повестке главное – обеспечение роста фундаментальных показателей банка, а все остальные показатели производны.

– Но все же Сбербанк – первая несырьевая компания, которая стала самой дорогой в России.

– Мы видим такой тренд во всем мире. Вспомните, что раньше крупнейшей компанией была ExxonMobil, которая теперь не входит в первую пятерку. То, что компании из других секторов растут в цене, – это нормально. Капитализация нефтяных компаний очень сильно пострадала от падения цен на нефть, и если цены пойдут вверх, то котировки «Роснефти» и «Газпрома» тоже поднимутся.

Чего ждать от заемщиков

– Вы сильно зависите от того, что происходит с вашими заемщиками. Какие у вас в этой части ожидания на следующий год? Будут ли истории, аналогичные «Мечелу»?

Герман Греф

Президент Сбербанка

Родился в 1964 г. в Казахстане. В 1990 г. окончил юридический факультет Омского государственного университета

1991 юрисконсульт комитета экономического развития и имущества Петродворцового района Санкт-Петербурга

1997 вице-губернатор – председатель КУГИ Санкт-Петербурга

1998 первый заместитель министра государственного имущества

2000 министр экономического развития и торговли

2007 президент, председатель правления Сбербанка

– У банкиров не принято зарекаться, что аналогичных историй не будет, но шансы, что она повторится в 2017 г., если все пойдет, как мы планируем, очень невелики. Основные объёмы резервов по «Мечелу» были сформированы в период 2014–2015 гг. В этом году по договоренностям с «Мечелом» задолженность была частично урегулирована с последующим высвобождением резерва. В целом стоимость риска в 2017 г. на фоне улучшающейся макроэкономики будет снижаться.

Я не люблю предсказывать – всегда возможны чёрные лебеди. Этот год был годом стагнации корпоративного кредитования, в следующем году мы надеемся на рост в 5–7%. В целом 2017 год для банковского сектора должен быть существенно лучше предыдущего.

– Как сильно сократится ваш портфель по итогам года из-за погашения кредитной схемы оборонными предприятиями? Куда вы их разместите?

– Нам эти заемщики погасят больше 300 млрд руб. Будет заметное снижение активов в сегменте ОПК, потребуется какое-то время для размещения денежных средств в следующем году.

– Вам удастся показать рост портфеля в 5% даже с учетом этого проседания?

– Погашение кредитов клиентами ОПК в I квартале – явление регулярное. Дополнительное погашение кредитов в декабре этого года ранее не было запланировано банком. С учетом данного погашения на следующий год планируем обеспечить рост портфеля более чем на 5%.

– Почему правительство решило погасить кредиты в этом году, а не, как планировалось изначально, в 2017–2018 гг.?

– Это решение, на наш взгляд, облегчит нагрузку на бюджет будущих периодов и снизит долг у оборонных предприятий.

– То есть это было для бюджета Минобороны, а не для банков?

– Видимо, да.

– Эти деньги могут оказаться на валютном рынке в итоге?

– И как они могут там оказаться?! Есть регулятивные вещи, которые не позволят конвертировать эти рубли в валюту, например ограничение открытой валютной позиции. К тому же зачем заходить в длинную позицию по валюте, когда рубль крепнет? Нам гораздо важнее зарабатывать стабильный доход изо дня в день, чем подвергать себя риску потерь в зависимости от рыночных факторов, на которые мы не влияем.

– Как Сбербанк планирует жить в профиците ликвидности?

– Мы стремимся к балансу во всем, включая состояние нашей ликвидности, но иногда оказываемся либо в дефиците, либо в профиците ликвидности в той или иной валюте. Если сложится профицит ликвидности в рублях, мы будем менять наши ставки таким образом, чтобы убирать с баланса прежде всего самые дорогие для себя обязательства, и затем найдём оптимальный уровень ставок, при котором приток средств клиентов уравновешивается ростом кредитования.

– Какие обязательства самые дорогие?

– В первую очередь средства ЦБ, Минфина, затем депозиты предприятий. Последние дорогие и достаточно короткие. И если с клиентом нет устойчивых партнёрских отношений, наличие от него депозитов на нашем балансе – это всегда производная цены.

Прилетят ли чёрные лебеди

– Руководитель казначейства Сбербанка Алексей Лякин недавно указал на то, что банк столкнется с профицитом ликвидности в I или II квартале 2017 г. и, скорее всего, будет размещать депозиты в ЦБ. Сколько денег вы можете там разместить, хотя бы по предварительным оценкам?

– Эти объёмы будут зависеть от многих факторов, в частности от темпов роста кредитования и притока средств клиентов в конкретном квартале или даже месяце, а также от нашей способности по более высоким ставкам размещать средства на рынке МБК или репо. Ограничений на размещение средств в Банке России у нас нет, и это абсолютно безрисковый актив для нас, но средства на депозиты в ЦБ будут размещаться по остаточному принципу: только после того, как все прочие опции исчерпаны. Мы стремимся с максимальной эффективностью вкладывать каждый привлеченный рубль.

– Каких чёрных лебедей, по вашему мнению, стоит опасаться в 2017 г. – внешних и внутренних?

– Я не ожидаю чёрных лебедей в следующем году. Цены на сырьевые товары даже если упадут, то не сильно – они и так низкие. Ценам на алюминий некуда опускаться. Уголь может подешеветь, но он значительно подорожал в этом году, и ему есть куда падать. Нефть сейчас стоит $52–53, и, если подешевеет до $45, шока не случится. Бюджет к этому подготовлен (в нём заложена цена $40), и компании, и банки. Есть надежда, что геополитическая ситуация стабилизируется. Так что после двух очень тяжелых лет мы входим в 2017 год – год столетия Октябрьской революции – с достаточно позитивными ожиданиями.

– То есть для России есть два внешних риска – цены на сырье и геополитика?

– Эти факторы во многом определяют динамику экономического роста, хотя российская экономика смогла адаптироваться к снижению цен на нефть и их дальнейшее падение вряд ли приведет к катастрофичным сценариям. Естественно, возможна реализация и других рисков, но эти два самые очевидные.

– А как вы оцениваете «фактор Трампа», от которого одни ждут стимулов для экономического роста, а другие – конфликтов?

– Пока никто не знает Трампа-президента. Многие знают Трампа-бизнесмена и Трампа-кандидата, но не президента. И я не берусь предсказывать, но у меня позитивные ожидания. Я встречался с Трампом, и впечатления от общения очень позитивные, знаю некоторых членов его команды. Проблемой будет отсутствие политического опыта, но у них есть солидный бизнес-опыт: это прагматичные люди, сумевшие победить в жесткой конкурентной борьбе. И у этих людей, и у системы достаточно ресурса, чтобы делать выверенные и правильные шаги.

Я всегда приветствую изменения – сегодня, как никогда, миру нужны изменения. Накопилось очень много диспропорций и в национальных экономиках, в том числе американской, и в мире. Трамп – это президент изменений. Люди и в США, и в Великобритании голосовали за изменения, надеюсь, они будут происходить.

Но в целом сейчас очень хорошая почва для любителей гадать, что нас ждёт впереди. Я к их числу не отношусь, но, повторю, ожидания у меня позитивные.

Политический фактор

– Чего вы ждёте в России в связи с выборами в 2018 г.?

– Очевидно, что 2018-й – это год изменений в России.

– Каких?

– Не знаю. Это электоральный год, будут новый президент, новое правительство. Будет принята программа мер, позволяющая выйти на траекторию устойчивого высокого роста. И будут изменения.

– Вы ждёте нового или обновлённого президента? Вы допускаете, что будет баллотироваться не Путин?

– Это как раз из области гаданий. Я не знаю планов президента, но очевидно, что изменения будут. Мы все их ждём. Они нужны как минимум в экономической области, нужны интенсивные реформы.

– Но все же вы общаетесь с президентом. Как вам кажется, понимает ли он глубину кризиса и необходимость изменений? Тренд на реформы зависит от него, но готов ли он к обновлению?

– На мой взгляд, он хорошо понимает ситуацию.

– Многим его последнее послание Федеральному собранию показалось малосодержательным.

– Я не согласен. Было сказано очень много важных вещей. Оно было комплексным, президент впервые отчетливо сказал про ценности. А именно ценности лежат в основе любых изменений. Он сказал про диверсификацию, про необходимость изменения государства, повышения его эффективности, про новую экономику, про распространение цифровых технологий на все сферы жизни и деятельности.

– Вы участвуете в обсуждении программы Алексея Кудрина. Именно Центр стратегических разработок (ЦСР) станет площадкой, где готовят программу реформ?

– Я возглавляю направление, которое занимается повышением эффективности управления. Программа реформ может быть только программой президента. Её контуры вырабатываются на площадке ЦСР. Мне не известно, чтобы кто-то, кроме ЦСР, системно работал над этим. Насколько же она будет реализована, покажет будущее.

– А какие реформы столкнутся с наибольшим сопротивлением?

– Реформы, приводящие пусть к временному, но ухудшению жизни большого числа людей или задевающие интересы каких-то групп, нередко встречают сопротивление. Не все реформы популярны, но это не значит, что без них можно обойтись. Например, пенсионная реформа. В ряду её приоритетов значатся сокращение возможностей для досрочного выхода на пенсию и увеличение пенсионного возраста, особенно для женщин. Но из-за плохих разъяснений этих мер они не поддерживаются большинством. Хотя если хорошо проработать реформу и разъяснить людям ситуацию, то и на эту реформу можно получить вотум доверия. При любых изменениях могут быть недовольные, которых устраивали прежние порядки. Но если не принять реформистских мер сейчас, то цена в будущем может оказаться слишком высокой.

– Кудрин до того, как возглавил ЦСР, говорил, что экономические преобразования возможны только при условии преобразований политических. А вы как считаете?

– Я считаю, что в определенной политической ситуации проводить преобразования значительно проще. Сегодня идеальная ситуация для любого реформатора: контрольный пакет в Думе у «Единой России», у неё конституционное большинство, политическая ситуация консолидирована, у президента очень высокий рейтинг. Для построения экономики знаний, что мог иметь в виду Кудрин, конкуренция, в том числе политическая конкуренция, необходима. Это правда. Но до определенного уровня даже проще развиваться в другой парадигме. Об этом говорят примеры и Ли Куан Ю в Сингапуре, и Дэн Сяопина в Китае.

– Это были авторитарные режимы. Вряд ли вы захотели бы там жить

.

– Я не сказал, что хочу там жить. Я сказал, что на определенном этапе развития общества проводить реформы в консолидации политической власти не только возможно, а значительно проще. В начале 2000-х, когда мы проводили реформы, «Единая Россия» имела 25% голосов.

– Но реформы тогда были, а все последние годы мы находимся в ситуации идеальной, по вашим словам, для проведения реформ, но их нет.

– Это правда. Чем хороша была политическая конкуренция? Мы очень много работали с Думой. Думаю, что сейчас ни один министр не проводит столько времени в Думе, сколько нам приходилось. Нам не хватало голосов «Единой России» и нужно было добиться голосов или правых, которые, к сожалению, часто голосовали против нас, или коммунистов, которые тоже не пылали любовью к нам, или партии Жириновского. Это был сложный политический диалог. Но мы находили компромиссы. С одной стороны, это было очень хлопотно, а с другой – очень сильно улучшало качество законов. Я не ценил это первое время. Я считал: что могут улучшить депутаты? Это мы профессионалы, я провел дни и ночи, готовя эти законы, мы обсудили их с огромным количеством экспертов, прошли через их критику, писали и исправляли... Дебаты были нешуточные, и, если бы я не понимал, что заложено в каждую строчку, меня бы просто вынесли из Думы. Плюс против нас ещё олигархи регулярно боролись. И чтобы пройти эти тяжелые дебаты, нужно было иметь исчерпывающие и максимально аргументированные ответы. Но такая плотная работа с Думой обогащала проекты, и качество нормотворчества было значительно выше, чем сейчас.

О реформе госуправления

– Вы запустили дискуссию о реформе госуправления, словосочетание «проектный подход» стало очень модным у чиновников, появился президентский совет по стратегическому развитию, премьер возглавляет его президиум, который назвали проектным офисом правительства. Вы довольны результатом? Насколько это соответствует тому, что вы предлагали?

– То, что что-то происходит, я оцениваю позитивно. Но чтобы добиться результата, нужно внедрять все инструменты регуляторного менеджмента. Проектный подход лишь один из них. Только с его помощью больших результатов достичь нельзя. То, что сейчас начали заниматься приоритизированием какого-то количества проектов, структурировать работу как проекты, уже позитивно. Но я не могу сказать, что у меня большие ожидания от результатов этой работы.

– Вы предлагали создать новую структуру, которая займется реформой госуправления. Но, может, бюрократическая машина способна только воспроизвести саму себя?

– Именно поэтому во всех государствах, где в последние 20 лет проводились реформы госуправления, создавалась отдельная группа, которая получила название delivery unit. Она ведёт постоянную работу по созданию нормативной базы, обучению людей, структурным, функциональным изменениям и проведению самих реформ. Последний пример – Саудовская Аравия, где под патронатом короля создан такой delivery unit.

Реформами прежде занималось Минэкономразвития. Но в последнее время оно утратило эту функцию, очевидно, было ослабление министерства, повестка развития почти исчезла. Сейчас сменился министр. Как вам кажется, может ли Минэкономразвития вернуть себе прежний статус?

– Когда мы работали в Минэкономразвития, оно и выполняло функцию delivery unit, мы занимались всеми реформами, были офисом их управления. Сейчас эта функция правительству крайне нужна. Органично, если она будет у Минэкономразвития. Сможет ли оно вернуть её, покажет время. Я знаком с новым министром, он производит благоприятное впечатление, грамотный человек, но, конечно, у него нет большого управленческого опыта. И у него мало времени на серьёзные изменения в оставшийся год перед сменой правительства. Поэтому все будет зависеть от того, с какой скоростью он сумеет сформулировать задачи и цели перед собой: что он может и хочет сделать. И если он попросит помощи, думаю, что все, кто когда-то работал в министерстве, постараются помочь и советом, и делом. Это очень важное министерство, и очень важно его реанимировать. Я очень надеюсь, что он будет успешен в этом.

– А какой была ваша первая реакция, когда вы узнали про задержание Алексея Улюкаева, и можете ли вы поверить в то, в чем его обвиняют?

– Простите, но я не хочу это комментировать. Для меня это большая травма. Я был в шоке. Это министерство для меня является родным, и я сильно переживал из-за того, что происходило с ним в последние годы. И Алексея я много лет знаю, знаю его жену, детей. Чтобы судить, надо быть в стороне. А я не могу.

Регулирование без снисхождения

– На банковском рынке тоже запланирована реформа, которую проводит ЦБ, – реформа надзора. Появляются новые департаменты – анализа рисков, текущего надзора. Как вы оцениваете эту реформу и чего ждёте от неё?

– Оценить эту реформу я не могу, поскольку не погружен в неё глубоко. Могу сказать лишь одно: то, что делает в последние годы председатель ЦБ, очень болезненно для нас, но абсолютно правильно.

– А почему болезненно?

– Очень много изменений, резко повышаются требования к банкам, что съедает много капитала, приходится серьёзно менять внутренние процедуры. Наш сектор потерял способность генерить капитал, как в 2014–2015 гг. С 1 января 2017 г. вступают в силу ещё два повышения требований по капиталу. В общей сложности они выросли на несколько процентных пунктов. Это очень болезненно, особенно в такой сложный кризисный момент. Много новаций, связанных с внедрением «Базеля II», теперь «Базеля III». Много новых метрик, которые требуют большой переработки всех внутренних процедур.

Банки много ворчат по этому поводу. И я бы тоже ворчал, если бы мы не работали на большом количестве рынков. Мы видим, как работают регуляторы в Европе, Турции, США. И у меня после этого язык не повернется сказать, что наш регулятор чрезмерно жесток. Они делают очень профессионально свою работу.

– А где тяжелее всего?

– В Европе.

– Но ЦБ – ваш акционер, неужели он не помогает готовиться к изменениям в регулировании?

– У нас есть только одна привилегия: мы договорились, что на нас ставят все эксперименты. Мы первыми чувствуем все изменения.

– То есть вы участвуете во всех пилотных проектах, от надзора до кибербезопасности?

– Абсолютно, и никаких снисхождений к нам нет! Мы сами просили об этом ЦБ. Мы большие, и нам точно не надо помогать, никаких скидок мы никогда не просили и, надеюсь, не попросим. Мы должны справляться со всем сами. В 2014 г., когда была критическая ситуация, когда вкладчики сняли более 1 трлн руб., мы ни копейки ликвидности не привлекли от ЦБ, хотя это была бы абсолютно нормальная практика. Не думаю, что открою большую тайну, если скажу, что в самый критический момент, когда мы привлекли депозит на 200 млрд руб. от Минфина по ставке 31% годовых, мне позвонила Эльвира Сахипзадовна и сказала: «Вы всегда можете взять у нас временную линию, чтобы продержаться». Я поблагодарил её за звонок – он был очень важен как поддержка – и сказал, что если будет совсем плохо, то мы, может быть, придём за помощью. Но, слава богу, обошлись.

Не виртуальная экономия

– Вы делаете совместно с Tele2 виртуального оператора. Зачем вам такой проект и когда он запустится? Сколько вы вложили?

– Он запустился и уже зарабатывает для нас деньги. Пока мы вложили немного, но уже сделали систему push-уведомлений и с ноября начали экономить на этом примерно 25 млн руб. в месяц в наших платежах сотовым операторам. Мы платим им громадные деньги, и это нас и сподвигло – их агрессивная ценовая политика.

Они каждый год в разы повышают тарифы на sms, которые вообще для них побочный продукт. Наши платежи им – десятки миллиардов рублей. Мы поняли, что нам нужно искать альтернативные решения. Мы уходим в push, хотя на 100% уйти не сможем, но каждый год мы будем уходить все больше. Спасибо операторам за их агрессивное поведение – нельзя так относиться к клиентам, как они относятся к нам. В позапрошлом году, например, они повысили тарифы в семь раз.

Второй венчурный

– Какими будут параметры второго венчурного фонда Сбербанка?

– В первом фонде Сбербанк является якорным и самым крупным акционером, этот фонд недоступен для других инвесторов. Второй фонд мы решили открыть для инвестиций другим инвесторам, в том числе частным. Обязательства Сбербанка не будут превышать $50 млн, в то время как совокупный размер второго фонда равен $200 млн. Минимальный взнос – $1 млн. Фонд ограничен 10 годами – это своего рода стандарт для венчурных фондов. Приоритетные области для фонда – искусственный интеллект, биометрические технологии, кибербезопасность, большие данные, предиктивная аналитика, sharing- и on-demand-экономика.

За три года работы первого фонда команда многому научилась. У нас выстроено взаимодействие со стартапами, построена экосистема. Фонд стал узнаваемым на международной арене, и мы видим большие возможности для его развития.