Алексей Ананьев рассказал, зачем он разделил бизнес с братом

Интервью «Ведомостям» Алексей Ананьев давал в основанном им Институте русского реалистического искусства. Уезжать из России, как его младший брат Дмитрий, он не собирается: главное в его жизни здесь. Проблемы Промсвязьбанка не были секретом, признает Алексей Ананьев, но ввод временной администрации под конец года стал для него неожиданным. Старший Ананьев не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с рухнувшим банком, которым он не управлял, и предложил брату разделить активы. В результате Алексей Ананьев вернулся к тому, с чего начинал много лет назад: он единственный владелец IT-компании «Техносерв» и, по его мнению, больше не входит в золотую сотню Forbes, где в последнем рейтинге занимал 58-е место.

– Мы с вами встречаемся в Москве. Вы приняли решение оставаться в России? Не планируете отъезд из страны?

– Даша, у меня не было такого вопроса в принципе – оставаться или не оставаться. Потому что все, что важно для меня в жизни, оно находится здесь: родители, семья, работа. Я свою жизнь не представляю в другой стране – не уезжал и уезжать не планирую.

– Ваш брат принял для себя другое решение.

– Не знаю, какое решение он принял для себя. Да и не уполномочен говорить за него. Я говорю за себя.

– Расскажите, какие у вас сейчас с братом взаимоотношения с учетом того, что рухнул Промсвязьбанк – отправился на санацию. Вы были в числе акционеров банка.

– Конечно, был. У нас взаимоотношения двух братьев. Что бы ни происходило, есть вещи основополагающие, которые не меняются. Хотя мы приняли решение, что каждый будет вести свой бизнес самостоятельно.

О разделе бизнеса

– Правильно ли я понимаю, что вы решили разделить активы?

– Да, абсолютно верно. Мы решили поделить активы вскоре после ввода временной администрации в банк. Это было предопределено ситуацией декабря.

– Как это произошло?

– Я сделал предложение Дмитрию и благодарен, что он это предложение принял. Мы обменялись долями в активах – это была безденежная сделка. Активы разделены исходя из того, кто чем исторически занимался. Я полностью владею и управляю группой компаний «Техносерв» и всем, что касается информационных технологий. Я вышел из акционеров «Промсвязькапитала», передав свою долю брату, а брат вышел из акционеров «Техносерва». Теперь у меня 100% «Техносерва», а у брата – 100% «Промсвязькапитала». Таким образом, я больше не акционер Промсвязьбанка и «Возрождения», больше не имею отношения к финансовым активам. А группа ПСН, медиа всегда принадлежали Дмитрию.

– Почему вы предложили брату разделить бизнес?

– Несмотря на то что ключевые активы принадлежали нам поровну, каждый операционно отвечал за свой сегмент. Дмитрий занимался банками и «Промсвязькапиталом», а я – «Техносервом». После того как ЦБ ввел временную администрацию в Промсвязьбанк, я посчитал, что будет правильно, если каждый из нас будет заниматься своими активами – теми, которыми исторически и управлял.

О Промсвязьбанке

– Вы хотите, чтобы ваше имя не было связано с тем, что происходит сейчас с Промсвязьбанком?

– Вы понимаете, это правильно в той части, что я не влияю на то, что происходит с финансовыми активами. Да и раньше не влиял.

– Вообще никогда не влияли?

– Только как член совета директоров банка. Операционно никогда не участвовал.

– Но вам было известно о том, в каком состоянии находился Промсвязьбанк? Это стало для вас неожиданностью или это прогнозируемый результат?

– То, что у банка есть проблемы, проблемные активы, – это ни для кого не было секретом. Об этом знали и регулятор, и аудитор, и рейтинговые агентства. Эта тема постоянно заслушивалась на совете директоров. И те предложения, с которыми выходил менеджмент, – роспуск резервов и решение вопроса с проблемными активами за счёт использования операционной прибыли – полностью нами одобрялись. Понимание и осознание ситуации у совета директоров было. Был вопрос с темпами. Но мы с вами понимаем, какая сейчас экономическая ситуация в стране. Мы видели, что банк операционно прибыльный, что банк эту прибыль увеличивает и потенциал для решения накопленных проблем в перспективе-то был. Что стало для меня неожиданностью? Откровенно говоря, то, что регулятор принял решение в декабре, под конец года. ЦБ остро поставил вопрос о доформировании резервов. На мой взгляд, существенно более тяжелая ситуация, учитывая информационный фон в банковском секторе, была с ликвидностью. К концу ноября ситуация с ликвидностью в Промсвязьбанке стала улучшаться, поэтому решение было неожиданным. Очевидно, что у ЦБ была информация, которой не владели ни я, ни совет директоров. Обсуждать действия ЦБ, а тем более их оспаривать я не буду. В конце концов, вы правы: проблемные активы были, это результат работы банка. В первую очередь надо спрашивать с самих себя.

– Считаете ли вы, что развод по активам станет аргументом для ЦБ (или нового акционера и менеджмента) не взыскивать с вас активы в пользу банка?

– Я для себя об этом даже не думал. Такого рода разговоров пока не было со мной. В рамках общения с временной администрацией по текущим вопросам тема такая не поднималась.

– ЦБ полагает, что накануне ввода временной администрации в банк его менеджмент провел ряд сделок, которые ухудшили финансовое положение. В том числе выкупили у пенсионных фондов акции банка. Вам было известно, что такие сделки проходили? Принимали ли вы в них участие?

– Эти сделки со мной как с членом совета директоров и даже как с акционером не обсуждались. Я об этом проинформирован не был.

– Вы участвовали во встречах в ЦБ?

– Как акционер я на нескольких встречах был. Их можно по пальцам пересчитать. Регулярно общался с ЦБ Дмитрий – он представлял позицию банка. Я был на последних двух встречах. Они прошли уже после того, как было выдано то предписание. В понедельник вечером было предписание, встречи в ЦБ – во вторник и в среду.

– И как они проходили?

– Нормально, достаточно конструктивно. Во вторник мы говорили о том, каким мы видим выход из ситуации, ЦБ изложил своё понимание. В среду уже шел разговор о том, как временная администрация приступит к работе. Обсуждались уже технические моменты.

– Почему акционеры банка не стали его докапитализировать? Вы почему такое решение не приняли? Ведь проблемы банка решались просто – пополнением капитала.

– Хороший вопрос, вы правы. Но у нас не было таких средств на тот момент, для того чтобы влить их в капитал банка. И было понимание того, что капитал нужно пополнять за счёт собственных заработков банка.

– Ваш брат, когда мы с ним разговаривали в конце декабря, сказал, что были идеи привлечения в капитал внешних инвесторов – шли переговоры, но не хватило времени.

– Да, он прав. Такие переговоры велись. Не успели.

– А с кем были переговоры?

– Не думаю, что есть смысл об этом сейчас говорить. Все в прошлом. Дмитрий последние полгода сделал максимум от него зависящего, для того чтобы банк сохранить.

– В сделке по «Возрождению» принимаете как-то участие?

– Нет. Да у меня и формальных оснований принимать участие нет после того, как мы разделили бизнес. С самого начала процесса не участвую. У меня даже понимания сделки нет. «Возрождение» – хороший банк, чего-то он должен стоить.

– Мы начали с того, что человеческие отношения сохраняются.

– Человеческие – да. Но не участие в бизнесе, не контроль. Продажа «Возрождения» – дело брата, это его актив.

– А как вы относитесь к тому, что Дмитрий выбрал определенную модель поведения в контексте ситуации? У нас есть несколько примеров. Акционеры «Открытия» ничего не комментируют и не ведут судебных разбирательств с ЦБ. Акционеры Бинбанка, наоборот, активно сотрудничают с ЦБ и рассказывают об этом. Ваш брат выбрал третий вариант: известно о тяжбах с ЦБ, идут суды на Кипре и в России. Вы понимаете эту стратегию?

– Я не хочу комментировать и оценивать. Я думаю, он знает, что он делает и каких результатов хочет достичь. Крайне неправильно было бы мне это сейчас комментировать. Я банком не занимался – ни раньше, ни сейчас.

– Неужели брат с вами не советуется?

– Нет.

– А раньше советовался.

– Раньше для этого были основания. А сейчас их нет – это его актив, он за него отвечает, а не я. Я могу сказать, что брат искренне хотел сделать лучший банк на рынке. По-человечески его эмоциональность я понимаю. Для него сохранить банк было личным долгом. Степень его расстройства мне понятна.

О собственном бизнесе

– Как на вашем бизнесе сказалась санация Промсвязьбанка?

– Я бы хотел посмотреть на человека, для которого потеря банка, тем более крупнейшего частного, была бы хорошим известием. Конечно, сказалась, и сказалась негативно. Банк в течение долгого времени был ядром наших активов, и вся деятельность различных бизнесов так или иначе была связана с банком. Прямо и косвенно. Многие наши партнёры, когда с нами работали, понимали, что стабильность операций обеспечивается в том числе такой машиной, как Промсвязьбанк. Конечно, это очень негативный фактор. Другое дело, что, хотя банк был опорным для подавляющего большинства бизнесов, то, за что отвечаю я, – IT и «Техносерв» – критическим образом от него не зависят. Он для нас очень важен, безусловно, но мы работали и продолжаем работать и с другими банками. У меня есть чёткое понимание, как мы с этой ситуацией будем справляться. Компания существует на рынке 25 лет, входит в число крупнейших интеграторов на российском рынке.

– Вы сказали, что санация Промсвязьбанка стала негативным фактором, но мы говорили только про бизнес. А репутационный ущерб есть? Задают ли вопросы партнёры?

– Потенциально вопросы могут появиться к любому человеку, по мере того как он будет справляться с трудностями, с которыми столкнулся, – правильно или неправильно. Если говорить обо мне лично, то я прилагаю максимум усилий, чтобы корректным образом пройти этот трудный период. Я считаю, что если сделать правильные выводы из всего, что произошло и происходит, и на основе этих выводов своё поведение скорректировать, то любой человек успешно пройдёт через трудные ситуации и станет ещё сильнее.

– А правильные выводы – это какие?

– Для каждого они свои.

– Для вас какие?

– Они очевидно сводятся к тому, что нужно очень чётко взвешивать риски и принимать нужные решения вовремя, не откладывая их на потом.

– Вы для себя допускаете впредь участие в банках, финансовых организациях?

– Я для себя решение принял: больше ни в банковских организациях, ни в финансовых я участвовать не хочу. За исключением работы с проектами по финансовым технологиям.

– Вы сказали, что у вас есть чёткое понимание, как вы будете справляться с ситуацией. Как?

– Работать. Только так. Именно этим я и команда «Техносерва» активно занимаемся. То время, когда мы получали новые бизнес-возможности за счёт предоставления финансирования нашим заказчикам, закончилось задолго до изменений на банковском рынке. Промсвязьбанк оказывал нам поддержку в первую очередь по долгосрочным государственным контрактам, таким как, например, «Безопасный город». Весь остальной бизнес мы развивали за счёт собственной базы знаний. Более того, и направление «Безопасный город» сегодня – это тоже прежде всего экспертиза. По большому счету мы являемся лидерами на данном рынке, в первую очередь потому, что создали уникальную экосистему продуктов, закрывающую полный спектр потребностей на всех уровнях – от муниципалитета до субъекта Федерации – в части решения задач, стоящих перед АПК «Безопасный город».

– Насколько я знаю, у «Техносерва» есть задолженность перед Промсвязьбанком.

– «Техносерв» кредитуется в Промсвязьбанке, вы правы.

– Обслуживает ли компания эти долги? Может быть, есть какой-то план реструктуризации?

– Кредиты обслуживаются, они не реструктурированы, и пока об этом речи не идёт. Все заемные средства обслуживаются вовремя – как в Промсвязьбанке, так и в других банках. Компании хватает оборота, чтобы покрывать кредиты. Более того, у нас было в последние годы понимание, что нужно сокращать размер заимствований, – и мы портфель сокращали. Многие кредиты погашали. Например, в январе полностью погасили кредит Сбербанку, точнее, «Сбербанку Австрия». В планах погашение и других кредитов – Промсвязьбанку, в частности.

– Когда планируете погасить кредит в Промсвязьбанке и в каких банках есть ещё кредиты?

– В Промсвязьбанке у нас серьёзный кредит. Это тема не только этого года. По срокам погасим. Я уверен, что проблем с обслуживанием и выплатой кредита не будет. Ещё мы кредитуемся в «Глобэксе», в «Возрождении», конечно.

– Какой размер кредитов?

– Мы непубличная компания. Цифры не раскрываем. Для бизнеса гораздо важнее, что за последние четыре годы мы не видим тех темпов роста сектора в целом, которые хотелось бы видеть от высокотехнологичного бизнеса. В первую очередь это относится ко все более и более коммодитизируемому сегменту системной интеграции. Это такой инфраструктурный сервис, который наиболее востребован, когда растёт экономика. Если экономика находится в горизонтальном положении (в лучшем случае), IT-бюджеты сжимаются, проекты откладываются. Для бизнеса это плохой фон, он не вызывает большого оптимизма. Поэтому в последние три года мы инвестируем в другие секторы IT, у которых темпы роста выше, чем в интеграторском бизнесе, которые растут не на единицы процентов. Очень надеюсь, что ситуация в экономике будет улучшаться, иначе я бы не делал выбор продолжать работать в России. Пока это моя единственная стратегия, поводов её менять пока не вижу.

– Например, в какие другие бизнесы собираетесь инвестировать?

– В первую очередь это облачные вычисления, машинное обучение, искусственный интеллект, big data, консалтинг и аутсорсинг. К примеру, в начале 2017 г. мы запустили облачную платформу «Техносерв Cloud». Среди её клиентов у нас сейчас «Лаборатория Касперского», «Бондюэль», сеть кинотеатров «Каро». Много федеральных заказчиков. Это направление растёт потрясающими темпами. Хотя абсолютные цифры пока несравнимы с цифрами, которые приносит традиционный бизнес, я считаю, что в ближайшие несколько лет изменение фокусов позволит поменять портфель предложений, которые мы делаем. А это скажется на результатах.

– Каким должно быть соотношение бизнеса интегратора и других сегментов?

– Прекрасно, если 50 на 50.

– Но это утопия. Как у банкиров – мечта сравнять комиссионные и процентные доходы.

– Ну почему? В IV квартале у Промсвязьбанка комиссионные доходы покрывали административные и хозяйственные расходы на 98%.

– А все процентные доходы шли на создание резервов.

– На роспуск.

– А потом на создание.

– Новые резервы Промсвязьбанк не создавал.

– Может, это и стало проблемой?

– Может. С ЦБ банк к соглашению не пришел – ни по цифрам, ни по срокам.

– Вы сейчас ведёте какие-либо проекты, например, со Сбербанком, «Ростехом»?

– Сбербанк – один из крупнейших наших клиентов – в части сервиса, IT-услуг, интеграции.

– У Сбербанка же есть свой интегратор.

– Да, есть. Но при этом потребности Сбербанка как крупнейшего заказчика в финансовом секторе очень широки. Сбербанк использует услуги и третьих сторон. Если говорить о «Ростехе», то в последнее время мы создали устойчивый альянс по внедрению АПК «Безопасный город».

– Партнёрство на акционерном уровне планируете?

– Моё убеждение, что об M&A-сделках нужно говорить тогда, когда они уже состоялись.

– Так неинтересно. Ведёте ли переговоры?

– Мы постоянно общаемся. Думаю, что в ближайшем будущем будут новости, о которых я смогу вам рассказать. Ещё ничего не состоялось.

– Вы планируете заниматься этим бизнесом дальше?

– Да. Это то, чем я занимался раньше, это то, что я начал с нуля и развил. И я от этого пока не устал.

– То есть продажу компании полностью вы не рассматриваете?

– Нет, не рассматриваю.

– А продажу контроля?

– Должно быть предложение. Надо обсуждать. Но кому нужно работать со мной, когда я не контролирую бизнес?

– В моем понимании интеграторский бизнес завязан на людей, которые работают в компании.

– Так и есть.

– В «Техносерве» была большая текучесть кадров.

– У нас никогда не было движения людей больше 15–18% в год. Ротация – это естественный процесс. Главное, чтобы новые люди были сильнее тех, с которыми мы расстаемся.

– Какая задолженность у «Техносерва» перед дистрибуторами – например, перед OCS?

– У нас с ними долгосрочные взаимоотношения. Это постоянный процесс – что-то всё время заказывается, поставляется, оплачивается. Есть и кредитные условия – в рамках кредитных линий, которые предоставляют дистрибуторы. С OCS все урегулировано, есть график платежей. Мы формируем его ежеквартально – это рутина.

О кремлевском списке

– Вы оказались в кремлевском списке США. Ощущаете какие-то последствия?

– Пока вообще никаких. Для меня было большим удивлением, что я туда попал.

– Почему?

– Ну даже если он формировался на основе списка Forbes, я уже по объективным причинам в него не вхожу.

– А во сколько вы оцениваете своё состояние сейчас?

– Это какое-то неблагодарное дело – сидеть и оценивать своё состояние. Я вам даже не говорю, какая долговая нагрузка у «Техносерва». Зачем мы будем сейчас обсуждать мою оценку собственного состояния? Это должно интересовать только меня и мою семью.

– Вы публичный человек. Были на 58-м месте в 2017 г. в рейтинге Forbes.

– Да, в какой-то части [публичный человек]. Но не в части оценки собственного состояния. Посмотрим, что они посчитают в этом году.

– Не опасаетесь попасть в действительно санкционный список? Для вашего бизнеса, включающего большую работу с иностранными поставщиками, что санкционный риск, что валютный риск очень важны.

– Вы совершенно правы. Но пока ни один из иностранных поставщиков и вендоров своё отношение к нам не изменил после публикации кремлевского списка. Проблемы надо решать по мере поступления – что толку сидеть и выдумывать, произойдет или не произойдет.

– А как же соломку подстелить?

– Я вот читал в газетах, что кто-то якобы нанимал лоббистские фирмы, чтобы в этот список не попасть. Я никого не нанимал и нанимать не собираюсь. Везде соломку не подстелешь. Лучше ошибок не допускать, вести себя честно с людьми по жизни, выполнять взятые на себя обязательства. Это наиболее верный способ подстелить соломку.