Крабовый король Олег Кан весь в белом

Олега Кана российская пресса называет «крабовым королем» – он много лет назад одним из первых в стране серьёзно занялся крабовым промыслом и созданные им компании были лидерами по располагаемым квотам на вылов краба. Ему в заслугу ставят развитие экспорта в основные страны – Японию, Южную Корею и Китай, благодаря чему краб подорожал в несколько раз, а владельцы квот, купившие их у государства ещё в 2000-х, стали миллиардерами.

В 2018 г. федеральные телеканалы стали показывать расследования о крабовом бизнесе в России – имя Кана упоминали в связи с контрабандой краба и убийством конкурента, предпринимателя Валерия Пхиденко. Примерно в это же время бизнесмен уехал из России, где впоследствии был обвинен в убийстве, контрабанде и заочно арестован.

Крабовым бизнесом в России заинтересовались новые люди, и активнее других – Глеб Франк, владелец Русской рыбопромышленной компании и зять миллиардера Геннадия Тимченко. В октябре 2019 г. около половины всех квот было продано на аукционах новым владельцам за рекордные для отрасли деньги. Кан же рассчитывал на сохранение в стране «исторического принципа», когда квоты закрепляются за прежними владельцами на следующие 10–15 лет.

Самыми активными участниками аукционов были именно структуры Франка. А основанные Каном компании – «Курильский универсальный комплекс» (КУК) и «Монерон» – лишились примерно половины располагаемых квот и в их новом распределении не участвовали. Следственный комитет считает Кана бенефициаром компаний, а сам он утверждает, что выполняет в них роль неофициального советника.

Кан рассказал «Ведомостям», что Франк хотел купить обе компании, они это обсуждали, но не сошлись в цене.

Весной 2020 г. в этой истории появился новый персонаж – телеведущая и бывший кандидат в президенты Ксения Собчак, которая договорилась о приобретении 40% долей в КУКе и «Монероне». Но суд не дал зарегистрировать сделку, арестовав доли на основании уголовных дел против Кана.

Кан обратился в Следственный комитет с просьбой провести честное расследование. «Ведомости» ознакомились с копией обращения, его поступление в СК подтвердил сотрудник правоохранительных органов, а представитель ведомства отказался от комментариев. Кан объяснил, что считает эти уголовные дела заказными – в интересах новых владельцев крабового бизнеса в России, следует из его обращения. Имен он не называет, но считает, что следователи скрывают от председателя СК Александра Бастрыкина свои истинные цели.

Многие свои проблемы Кан связывает с Франком. Представитель Франка по просьбе «Ведомостей» прокомментировал утверждения Кана.

Уголовные дела и переговоры с Глебом Франком

– Чем, вы считаете, вам должен помочь Александр Бастрыкин?

– В своём заявлении Александру Бастрыкину я описываю происходящее со мной на протяжении последних двух-трех лет – о давлении и уголовном преследовании. До последнего времени я надеялся на справедливость. Я бы хотел, чтобы Следственный комитет разобрался в ситуации и провел независимое расследование. Считаю, что следствие против нас было ангажировано.

– И как вы сейчас можете описать вашу ситуацию?

– То, что происходит сейчас со мной, – это просто беспредел. Я много лет назад основал крупный бизнес по добыче краба, но уже несколько лет им не занимаюсь. Тем не менее меня упорно связывают с компаниями КУК и «Монерон», которые являются крупными добытчиками краба – суммарно они добывали около 19 000 т краба до аукционов в 2019 г. А началось все в декабре 2018 г., когда на федеральных каналах стали выходить сюжеты, в которых мне приписывали контрабанду и организацию убийства бизнесмена Валерия Пхиденко, которое произошло в 2010 г. А после уже было заведено дело о контрабанде и возобновлено старое дело об убийстве Пхиденко. И до сих пор на меня выливаются тонны грязи.

ООО «Курильский универсальный комплекс»

Владелец (данные ЕГРЮЛ на 11 ноября 2019 г.): Виктория Ледукова (100%).

Финансовые показатели (РСБУ, 2018 г.):

выручка – 6,7 млрд руб.,

чистая прибыль – 5,8 млрд руб.

Квоты на добычу краба в 2020 г. – 5193 т.

ООО «Монерон»

Владелец (данные ЕГРЮЛ на 31 октября 2014 г.): Дмитрий Пашов (100%).

Финансовые показатели (РСБУ, 2018 г.):

выручка – 6,5 млрд руб.,

чистая прибыль – 5 млрд руб.

Квоты на добычу краба в 2020 г. – 3996,7 т.

– Почему, как вы думаете?

– Все началось, когда пошли разговоры о том, что будут аукционы по распределению квот на добычу. Я сразу тогда понял, что к нам будет пристальное внимание. А в 2017 г. на стол президенту легло письмо о необходимости выставить на аукционы квоты, в итоге это, как известно, закончилось продажей половины всех крабовых квот в октябре 2019 г. Ещё раньше мы стали обсуждать, что это может произойти, и искали партнёра для бизнеса. Я тогда сказал партнёру и другу Дмитрию Пашову: вы будьте внимательны, может, стоит приобрести стратегического партнёра для безопасности бизнеса. То есть я ещё за два или три года предвидел эти аукционы.

– С кем были переговоры и какие предложения поступали?

– Партнёрство предлагал Глеб Франк, владелец Русской рыбопромышленной компании (РРПК), в течение трёх последних лет с ним было около 10 встреч – в Корее, Китае и России. На переговорах были я и Пашов. Франк в первую встречу предложил купить 20% РРПК за $200 млн. Мы отказались: это не наш профиль, мы специализируемся на крабе, а РРПК добывает рыбу. Через какое-то время на федеральных каналах стали выходить сюжеты о крабовом бизнесе, в которых упоминали меня. Я тогда понял, что если с Глебом о чем-то не договоримся, то он на этом не остановится.

На очередной встрече летом 2018 г. он предложил продать ему и КУК, и «Монерон» за $150 млн. Обе компании тогда за год приносили столько прибыли, [что] в итоге мои коллеги отказались. Франк сказал им, что скоро будет реформа и в результате у вас ничего не останется. Так что или вы согласитесь, или потеряете все. Были и другие встречи, но в итоге я Глебу сказал, что никаких переговоров не будет до тех пор, пока не прекратятся нападки по телевизору. И надо сказать, что около трёх месяцев была тишина. Мы даже стали вести совместную деятельность с Франком – человек из нашей команды был устроен в его компанию «Примкраб».

Комментарии Сергея Извольского, представителя Глеба Франка

«В 2018 г. «Примкраб» (дочка РРПК) – это бизнес по добыче порядка 2500 т краба в Приморской подзоне, который был приобретен в июле 2017 г. на аукционе Федерального агентства по рыболовству за $180 млн (10,3 млрд руб.). Став мажоритарным владельцем РРПК в 2018-м и проведя ротацию топ-менеджмента компании, Глеб Франк стал активно заниматься трансформацией и повышением эффективности, в том числе за счёт привлечения лучших управленцев с рынка труда.

«Примкраб» в 2018 г. работал существенно ниже своего потенциала, тому было несколько причин, основные – управленческая неготовность команды к вызовам нового на тот момент для компании бизнеса, отчасти обусловленная географическим разрывом между Москвой и Владивостоком в семь часов и нехваткой промыслового флота.

Акционеры «Примкраба» и РРПК, в том числе Глеб Франк, встречались со всеми крупными игроками рынка добычи рыбы и краба, включая Олега Кана и его делового партнёра Дмитрия Пашова. В 2018 г. Кан и Пашов инициативно вышли на «Примкраб» с предложением о сотрудничестве, поскольку знали, что у компании есть операционные ограничения, связанные с мощностью промыслового флота. В то время группа Кана располагала группировкой в два десятка судов.

С Олегом и его партнёром Пашовым, как, впрочем, и с другими игроками рынка, обсуждались операционные вопросы, в основном связанные с привлечением судов в тайм-чартер. В итоге у компании Кана взяли в тайм-чартер одно судно на два месяца работы в Приморской подзоне. Одновременно с этим «Примкраб» фрахтовал суда с экипажами ещё у нескольких судовладельцев («Антей», «Грань», «РК Восход» и др.).

В 2019 г. в ФЗ «О рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов» были приняты поправки, предусматривающие введение квоты на добычу (вылов) крабов в инвестиционных целях. Учитывая опыт аукционов 2017 г., акционеры «Примкраба» и РРПК встали перед выбором, как приобрести необходимое количество флота для работы на новом виде квот: купить суда у существующего игрока или на международном рынке и модернизовать под нужды промысла?

Олег Кан действительно предлагал свою компанию на продажу, и на неё много кто смотрел из крупных финансово-промышленных групп, однако в 2018 г. Кан сильно её переоценивал.

Мы не видели и не видим стоимости в исторической квоте на добычу краба, так как считаем, что государство и дальше будет продвигать инвестаукционы в крабовом сегменте. Исходя из этого, мы оценили краболовный флот Кана приблизительно в $150 млн. Его такое предложение не устроило, поскольку он видел потенциал в исторической квоте и активно отстаивал свою позицию через различные ассоциации и СМИ.

После того как стало публично известно, что в отношении Кана возобновлено расследование уголовного дела об убийстве, мы прекратили общение, так как с людьми, находящимися в федеральном розыске, никаких взаимоотношений и совместных дел не практикуем.

С учетом опыта аукционов 2017 г. в рамках подготовки к аукционам 2019 г. группа «Русский краб» («Примкраб» – в оперативном управлении) заранее приобрела на международном рынке ещё 13 судов (к уже имеющимся шести), провела их модернизацию, поставила под флаг РФ и полностью уплатила необходимые фискальные платежи. Суммарные затраты группы на приобретение флота из 19 судов составили порядка $80 млн.

Что касается инвестиций в РРПК: в 2018–2019 гг. РРПК совместно со своим инвестконсультантом «Сбербанк CIB» прорабатывали вопрос привлечения международного финансового инвестора в компанию. Напоминаем, что компания реализует крупный инвестпроект на «Адмиралтейских верфях» в Санкт-Петербурге по строительству 10 супертраулеров для производства филе и сурими на сумму более 65 млрд руб. В период переговоров с инвесторами Олег Кан ещё не находился в федеральном розыске за убийство, и мы не исключаем, что консультанты или банкиры могли довести ему суть материалов, подготовленных для роуд-шоу.

В шорт-листе у банков было более 30 потенциальных инвесторов, среди них крупные суверенные фонды.

Нам неизвестно ни об одном списке инвесторов, где бы значился Кан. Можно предположить, что он, безусловно, располагал ликвидностью, которую компания планировала получить в рамках инвестпроцесса, однако никогда бы не прошел комплаенс процедуры самой компании и банков, с которыми работает.

В настоящее время РРПК приостановила переговоры со всеми инвесторами ввиду рыночной ситуации и на 100% выполняет свои обязательства по финансированию данных проектов из собственного денежного потока».

– Вы с Франком когда виделись в последний раз?

Это было в 2018 г., осенью. Я был тогда готов на любые условия. Но он сказал: «Не могу на ситуацию влиять. Колесо запущено. Извини». (Сергей Извольский, представитель Глеба Франка: «Расследования, заметки, сюжеты об Олеге Кане – это вполне очевидная реакция журналистского сообщества на официальные обвинения правоохранительных органов в контрабанде и убийстве. Называть «заказом» свободу журналистской деятельности, базирующейся на открытой и общедоступной информации, как минимум, некорректно. Мы сосредоточены на развитии своего бизнеса. Кан – вне периметра наших интересов». – «Ведомости».)

– Вы поэтому решили уехать из России к концу 2018 г.?

Олег Кан

Сооснователь группы «Монерон»

Родился в 1967 г. в Невельске (Сахалинская обл.). Окончил Дальневосточный технический институт рыбной промышленности и хозяйства

1992

начал работу в Невельской базе тралового флота на рыбопромысловых судах, после стал мастером обработки и старшим мастером в компании «Каниф интернешнл» (Невельск)

1995

генеральный директор российско-японского СП «Вакканай» (по 2009 г.)

2008

приобретал и развивал компании, владеющие крабовыми квотами, совместно с партнёром Дмитрием Пашовым. Эти компании после реорганизации вошли в ГК «Монерон»

2018

с мая советник генерального директора Приморской рыболовной компании

– У меня была запланирована поездка. Я поехал, а потом уже узнал, что, оказывается, и уголовное дело, и эти обыски пошли, когда я уже был в Японии. Ну и вот до сегодняшнего дня нахожусь за границей – в одной из стран Юго-Восточной Азии. Мы искали выход из этой сложной ситуации: говорили со следователями, писали жалобы на протяжении года-полутора. Но безуспешно: было предвзятое отношение и полное игнорирование.

Замечу, что мы не были против инвестквот на крабов по аналогии с рыбой, когда часть квот (20% в рыбодобыче. – «Ведомости») продавалась бы тем, кто строит суда или заводы в России. Если бы правительство так решило, мы могли бы построить 10 пароходов на две компании.

– Тогда почему в аукционах по продаже около 50% квот на краба с обязательством построить краболовы не участвовали?

– Меня на тот момент уже не было, компаниями владели и управляли Пашов и мой сын Александр [Кан]. Они в итоге решили не участвовать, и я это поддержал. Мы надеялись, что напряжение снизится, но этого не случилось. Цель Франка была в том, чтобы на аукционах была минимальная конкуренция, чтобы купить лоты по минимальной цене. На этом мы и успокоились, но ничего не закончилось: на аукцион не пошли, а давление продолжилось. Половина квот у этих компаний все же осталась – это около 10% всей добычи. И в итоге и КУК, и «Монерон» на сегодняшний день не закредитованы в отличие от участников аукционов, здоровые компании с хорошим балансом. Если будет следующий аукцион, то они вполне могли бы участвовать. Вот почему доли в компаниях арестованы после того, как в них решили зайти новые учредители.

При чем здесь Ксения Собчак

– Давайте проясним ситуацию: СК считает вас бенефициаром крабового бизнеса, совладелицей которого едва не стала Ксения Собчак. А вы же говорите, что уже не имеете к нему отношения. Тогда почему вы вели переговоры с Франком и общались перед сделкой с Собчак? Получается, что вы оказываете на него существенное влияние, не будучи владельцем.

– Я основатель этого бизнеса. Но в последние годы я им не занимался и не управлял, документы не подписывал, на совещаниях не присутствовал, команды не давал, в распределении прибыли не участвовал. У меня был сын в компании КУК и Пашов в «Монероне». С ними я всегда поддерживал диалог по поводу этого бизнеса. Конечно, я всегда даю советы и своему сыну, и своему другу.

Насколько мне известно, Игорь Соглаев (бывший топ-менеджер «Роснефти» и А1. – «Ведомости») вышел с предложением, увидев, что у нас проблемы. Это показалось хорошей идеей: самим это не вытянуть. В итоге Соглаев решил войти в эту сделку и пригласил Ксению как инвестора. Мы с ней были знакомы – сотрудничали по благотворительным проектам, поэтому она говорила и со мной. Она могла бы помочь как медийный ресурс: как эпатажная журналистка с известным именем могла бы доносить чиновникам, что это прозрачный и законопослушный бизнес.

– То есть новые партнёры в этом бизнесе – это медийный и административный ресурс?

– Скорее, медийный. Нам нужна помощь в том, чтобы кто-то рассказывал, как устроен промысел, о наших инвестициях в социальные объекты и т. д., а у нас их много. Мы создали благотворительный фонд «Родные острова» в 2016 г., на благотворительность мы потратили около 150 млн руб. Спортивный комплекс УТЦ «Восток», который спонсировали и КУК, и «Монерон», обошелся в 2,7 млрд руб. Рыбокомбинату «Островной», в который инвестировала компания КУК, удалось погасить на 1,8 млрд руб. только долгов перед банками.

Если бы мы хотели приобрести серьёзный административный ресурс, то нашли бы более влиятельную в бизнесе фигуру. Но такая нас не интересовала, потому что, найдя её, мы лишились бы самостоятельности, не смогли бы управлять политикой компании. А Ксения – человек публичный, она как раз не влияла бы на бизнес-процессы, и компании бы работали спокойно. Я считаю, что [на нас] обратили внимание, как раз когда КУК и «Монерон» начали вкладывать деньги в дорогостоящие социальные проекты. Конкуренты тут же посчитали деньги.

Ещё мы стали заметнее, потому что раньше наш бизнес состоял из нескольких десятков компаний в разных регионах Дальнего Востока и только несколько лет назад мы их объединили, остались КУК и «Монерон». И теперь они все зарегистрированы в Сахалинской области и платят там налоги.

Но если говорить о сделке, то, думаю, мы сделали правильный выбор. Шум вышел теперь совсем на другой уровень, поэтому надеюсь, что теперь следователи объективно подойдут к нашему вопросу.

– Рыбокомбинат «Островной» вы упомянули как социальный проект, но вы же там были инвестором. Странно, если там не было экономического интереса.

– Инвестором был КУК. Это абсолютно невыгодная для него была история. После того как на прямой линии в 2016 г. сотрудники «Островного» пожаловались президенту Владимиру Путину, что им месяцами не платят зарплату, ко мне обратился губернатор Олег Кожемяко (Кожемяко был губернатором Сахалинской области с 13 сентября 2015 г. по 26 сентября 2018 г. – «Ведомости») с просьбой помочь в восстановлении этого предприятия и его антикризисном управлении. Сын выкупил долги, погасил обязательства перед банками, выкупил выведенные за периметр предприятия квоты. На все это было потрачено около 2 млрд руб. КУК, со своей стороны, все обязательства выполнил – думаю, губернатор был доволен. После этого имущество предприятия с торгов выкупила группа «ДВ-рыбак», и сейчас, насколько мне известно, предприятие успешно работает: там строится современный флот, заводы и т. д. То есть поручение президента было выполнено.

– Но если это не денежное мероприятие, то тогда цель была заручиться поддержкой у администрации президента, у которой эта сделка была на контроле?

– В какой-то степени так и было. Но, как видите, нам это не помогло.

– Насколько я понимаю, там тоже ситуация сложилась неблагоприятно, раз Игорь Быстров, отвечавший за проект в бытность зампредом правительства Сахалина (с мая 2015 г. по май 2017 г.) в мае 2019 г. был арестован и обвинен в превышении полномочий?

– Я считаю эти действия неправомерными, никакого превышения полномочий там не было. В данной ситуации он – пострадавшая сторона.

– Сделка с Собчак по факту не состоялась. В чем смысл арестов имущества, нельзя же вечно не регистрировать сделку?

– Наверное, конкурентам нужен тайм-аут, чтобы отговорить новых учредителей не связываться с нами. Не исключено, что будут аукционы на вторую половину квот, и в этой ситуации и я, и мои партнёры – серьёзные конкуренты. Но суд не может запретить сделку. Сделка – это воля двух сторон.

Крупные компании и контрабанда несовместимы

– Во всей этой истории у вас сложился не самый лучший образ: обвинения в убийстве, контрабанда, лоббизм со стороны сенатора Людмилы Нарусовой. Как вы сами эти факты можете объяснить?

– В тех телесюжетах утверждалось, что краб контрабандой отправляется в Японию и Корею. Но это не так: эти страны уже как минимум 10 лет, а может быть, больше не принимают ни одного килограмма браконьерского краба. С этими странами у России подписано соответствующее соглашение против браконьерства, у этих стран прямая связь с нашими таможенными органами о поставке всех морепродуктов и рыбы в том числе. Мне также вменяют занижение таможенной стоимости. Весь наш груз шел через российские порты, где проходил таможенную очистку. Там все органы пограничные, инспектора – они все, отвечаю за свои слова, перетряхивают полностью всю документацию и физически пересчитывают краба.

Кроме того, в море нас всегда проверяли с особой тщательностью – уже года три. Но ни разу за три года (и раньше тоже) у нас не было нарушений правил рыболовства. Браконьерство процветало в 1990-х. Мы же, наоборот, в те годы покупали компании, капитализировали их и боролись с их практикой браконьерства. Да и тем более у наших компаний было столько квот, что не до браконьерства. Я вас уверяю: последние минимум 10 лет крабовый бизнес – белый и пушистый. И, конечно, он прибыльный, и им выгодно заниматься на Дальнем Востоке: рядом основные потребители из азиатских стран.

В подробности уголовного дела об убийстве я не хотел бы вдаваться, но преследование было остановлено уже в 2012 г. И непонятно, почему оно возобновлено. А про Нарусову могу сказать, что она всегда проявляла интерес к проблемам рыбаков и была против отмены исторического принципа. Сейчас многие представители нашей отрасли увидели в ней поддержку и надежду на защиту своих интересов.

– Но как только у вас появились партнёры и после обращения Людмилы Нарусовой к министру сельского хозяйства Дмитрию Патрушеву компании сразу же включили в список системообразующих. Получается, вам на тот момент удалось воспользоваться этим ресурсом? (20 мая «Монерон» исключен из списка.)

– Они подходят по критериям, почему же их не включить? Многие обращались с этим вопросом: сахалинская, приморская ассоциации [рыбопромышленников]. И самое главное, в системообразующие после этого внесли не только нашу компанию, а целый ряд компаний из нескольких регионов.

– Ваш оппонент – Глеб Франк, и он приходится зятем Геннадию Тимченко. Вам не кажется, что вам не по зубам тягаться с такими конкурентами?

– Я не думаю, что Геннадий Николаевич [Тимченко] был в курсе всех событий. Но считаю, что к этой проблеме необходимо привлечь внимание. На рынке должна быть здоровая конкуренция, и тогда будет видно, кто на что способен. Все профессионалы признают: мы одни из лучших на этом рынке.

– Про аукционы: как вы сами считаете, должен быть исторический принцип или справедливо периодически отдавать квоты новым собственникам, которые инвестируют в строительство судов в России?

– Мы не против аукционов, но конкуренция должна быть честная. А в России много примеров, когда это было не так и государство теряло гораздо больше.

Но аукцион в октябре 2019 г. принёс государству рекордные 142 млрд руб. – это деньги только за право 15 лет добывать крабов. Плюс ещё инвестиции на строительство судов. Это выглядит как хорошая программа по модернизации отрасли, где, как принято считать, используется старый флот.

Сумма большая, но там значительную часть забрали по начальной цене. На один лот подаются три или четыре компании, но по номиналу без торгов берет одна компания. Вопрос: зачем? Средняя рыночная стоимость этих лотов – $80–90 млн. Но тот же «Русский краб» Франка взял их по $50 млн. То есть экономия на одном лоте – $30 млн, а если умножить на 10 лотов, то $300 млн. Если бы КУК и «Монерон» участвовали, такой цены бы не было, $80 млн – это был бы минимум. Как считаете, стоит такие компании придушить? Стоит! Но если бы они участвовали, то выручка государства была бы больше на 50 млрд руб. Тем более у этих компаний нет кредитной нагрузки – и они спокойно могут участвовать в новых аукционах, если государство решит их провести.

Вообще, на краба всегда был ажиотаж. А тут в 2019 г. такие лоты и по номиналу! И надо сказать, что лоты эти крупные, по 1000 т, стоимостью минимум $50 млн. Плюс к каждому лоту привязывают строительство судна – ещё $25 млн. Малый и средний бизнес не потянул бы такие затраты, и, как мы видим, новых лиц в этом бизнесе практически не появилось.

В качестве доказательства своей логики могу привести пример: «Монерон» недавно участвовал в аукционе и победил. Итоговая цена была космическая: лот всего на 40 т волосатого краба на западе Сахалина ушел за 488 млн руб. А почему? Потому что был ажиотаж и здоровая конкуренция. (Сергей Извольский: «Аукционам на инвестиционные квоты в отрасли уделялось повышенное внимание. В октябре 2019 г. группа «Русский краб» приобрела 10 лотов из 31 на Дальнем Востоке и ни одного на Северо-Западе ввиду высокой конкуренции. Федеральный бюджет получил от всех участников – а это десятки компаний – рекордные 142 млрд руб. Это кратно превышает налоговую отдачу от этого вида промысла за весь период действия «исторического принципа» с 2008 по 2018 г. На российских верфях впервые за многие десятилетия размещены масштабные заказы на постройку 35 новых судов-краболовов. Итого общий инвестиционный эффект в российскую экономику превысит 200 млрд руб.». – «Ведомости».)

– Как вы оцениваете позицию по реформе Росрыболовства и Минсельхоза, которые курируют рыбодобычу? Ведь если посмотреть отзыв Минэкономразвития, то там указано, что возражений не было лишь у РРПК и связанной с ней ассоциации. Отзыв Минэка был негативным, но, несмотря на это, реформа согласована и в итоге проведена.

– Отношение к этому неоднозначное. На Госсовете в октябре 2015 г. («По вопросам развития рыбохозяйственного комплекса». – «Ведомости») этими ведомствами была озвучена позиция на этот счет: оставить исторический принцип как основополагающий. Именно он обеспечивал рост показателей рыбной отрасли, поскольку был понятный горизонт планирования.

Вместе с тем нужна и модернизация, и здесь могла бы быть использована система инвестиционных квот. Но почему исторический принцип надо было изменить именно для промысла крабов? Если это высокомаржинальный бизнес, то тогда обложите его налогом, но принципы не должны меняться. Основной принцип важен для любого бизнеса – крабового, нефтяного, зернового.

– Основной контролер рыбодобычи и экспорта – это ФСБ. В последние годы именно пограничная служба ФСБ активно закручивала гайки, и их контроль некоторые компании считают избыточным. Вам не кажется, что, предъявляя вам и вашим коллегам обвинения в контрабанде, ФСБ тем самым расписывается в собственной неэффективной работе?

– Из крупных рыбопромышленных компаний никто не заинтересован в браконьерстве: ни собственник, ни судовладелец, ни капитан судна. Потому что это очень большой риск и на кону благополучие компании и людей.

Что ФСБ сейчас инкриминирует контрабанду КУКу и «Монерону» – очень странно, потому что именно пограничная служба ФСБ отвечает за контроль над уловами в России. Система мониторинга Росрыболовства и сама ФСБ не раз отмечали, что в последние 10 лет браконьерских нарушений не было.

В 1990-х газеты пестрели новостями о том, что задержали очередное панамское, марокканское, монгольское судно – так называемых подфлажников. Я не помню, когда такие задержания были за последние 3–5 лет. Это говорит о лишь о том, что если не ловят иностранных нарушителей, то и российские рыбодобытчики ничем таким тоже не занимаются. Да и тот самый исторический принцип и долгосрочное закрепление квот лишают смысла заниматься чем-то подобным крупным рыбопромышленникам. Безусловно, есть мелкое браконьерство, его тяжело искоренить, но в промышленных масштабах его точно нет.

Могу назвать три причины [не заниматься браконьерством]. Первая: при существующем многоступенчатом контроле в случае браконьерства ты автоматически теряешь квоты, т. е. право на работу. Вторая: браконьерство ведёт к сокращению ресурсной базы. Никто из рыбопромышленников, имеющих квоты, не заинтересован в этом. Это прямые экономические потери. Третья: браконьерская продукция рушит рынок. Рыбаки не только не занимаются браконьерством, они ненавидят браконьеров, даже мелких.

Кому доступны крабы

– В России крабы не самый популярный продукт. Но вы как раз тот человек, кто первым занялся этим промыслом. Расскажите, почему вообще стали заниматься таким экзотическим бизнесом?

– Интересно быть первопроходцем. Я ещё в детстве любил ловить рыбу, а моя мать была заслуженным работником рыбного хозяйства: она работала мастером по пошивке траловых сетей в базе тралового флота. После службы в армии я закончил Дальрыбвтуз по специальности инженер-технолог рыбной промышленности. После этого работал мастером по обработке рыбы на норвежском судне, на нём я пошел в первый рейс. Потом перешел в советско-корейскую компанию «Каниф интернешнл». Краба тогда вручную обрабатывали. На Сахалине было много японцев, они скупали всё практически за бесценок и вывозили. Ну а затем мне предложили возглавить российско-японское предприятие «Вакканай», когда мне было 27 лет.

– При подготовке к аукционам много говорилось о том, что это самый рентабельный вид промысла. И это было одним из мотивов проведения аукционов. Расскажите, всегда ли он был таким?

– Ещё 4–5 лет назад краб продавался за $7/кг в Южной Корее, временами опускаясь и до $5, а в прошлом году цена доходила до $35. Могу сказать, что я и коллеги раскачали этот рынок, наладив торговлю с основными странами-покупателями. Особенно кладезь открылся, когда российского краба стал покупать Китай с его огромным потреблением. Там наша продукция сейчас пользуется большой популярностью – и за счёт этого высокая цена и хорошая рентабельность. Средняя рентабельность по чистой прибыли в рыбной промышленности – 52%. У компании по добыче крабов без кредитной нагрузки она, конечно, выше – 60–70%. Но пожинать эти плоды отрасль начала совсем недавно.

– Правда ли, что Китай и Япония особенно трепетно относятся к качеству продукции и далеко не всем удается с ними успешно работать?

– Не скажу, что это было трудно. Нам удавалось быстро и конструктивно выстраивать диалог. Главное, понимать специфику этого рынка: от качества цена зависит напрямую.

– Можно ли в ресторанах в России попробовать крабов, которые добывают «Монерон» или КУК? И в каких? Можно ли найти их в Москве?

– У нас был опыт поставок в сеть «Ла маре», но логистика очень тяжелая с Дальнего Востока: сложно поставлять живого краба на 8000 км. Это отражается на качестве. Но в Москве продаются крабы, добываемые в Северном бассейне. Нашего краба можно попробовать в ресторанах на Сахалине, в Приморье.

– В 1930-х Был такой довоенный плакат: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы». Потом, уже в 1950-х, призывали общепит пропагандировать краба, который, мол, недооценивают жители СССР. Сейчас же это премиальный деликатес. Почему все так изменилось?

– Это миф, что когда-то краб был в свободной продаже. Он и тогда, и сейчас был источником валютной выручки, тем более в советское время – знаменитые консервы Chatka. Что касается плакатов, то я помню такие же плакаты, которые убеждали, как полезна чёрная икра. И самое главное, у русского человека с советских времен есть убеждение, что красная, чёрная икра и крабы – это малодоступный продукт.

В странах Азиатско-Тихоокеанского региона к нему другое отношение. И цена соответствующая. Надо понимать, что есть такое понятие, как традиционная кухня. Если русский человек ест больше мясных продуктов, то в Азии предпочитают морепродукты.

– Что за продукцию выпускает завод в Невельске?

– В декабре 2017 г. начал работать завод, инвестиции составили более 250 млн руб. Это брендированная продукция в потребительской упаковке. Но есть одно «но». Продукция продается практически по себестоимости, потому что нельзя сегодня развивать рынок с дорогим продуктом, а краб для россиян – это всё-таки деликатес. Поэтому пока это работа на перспективу. Мы хотим относительно недорогим продуктом заинтересовать людей. Краб для состоятельных продается на рынке и в магазинах, а продукция завода – для домохозяек. Продукция фасуется в небольшие упаковки по 150–200 г, и, соответственно, она недорогая – это и мясо краба, суп с крабом и морепродуктами, разнообразная рыба. Каждый может купить себе немного и попробовать.

Завод находится рядом с причальным комплексом, свежие уловы напрямую поступают в цех переработки. Начали продавать в сетях Южно-Сахалинска, сейчас продукция, насколько я знаю, есть в сетях по Дальнему Востоку. Она нацелена исключительно на внутренний рынок.

Несостоявшиеся планы

– Какие планы по развитию бизнеса вы строили, пока не уехали из России? Планировали вы проекты, ориентированные на российских потребителей, а не только на экспорт?

– Думаю, я бы оставался советником в КУКе и «Монероне». У нас был план развивать огромный крабовый кластер в Приморском крае. Учитывая, что там рядом граница с Китаем, мы могли бы перенести центр торговли с территории иностранных государств – Кореи, Японии и Китая – в южную часть Хасанского района в Приморском крае. И там бы были созданы и базы, и кластер, и рабочие места, и центр формирования прибыли был бы в России, а не за границей. И китайцы покупали бы здесь небольшими партиями, а не мы бы поставляли по 50 т в китайский порт. Цена [экспортная] в таком случае была бы выше. Плюс там могла бы быть и инфраструктура – туризм, рестораны. Были переговоры с китайскими компаниями о совместной работе в этом направлении, во Владивостоке на Восточном экономическом форуме много общались с ними. И это, на мой взгляд, могло бы стать очень крупным региональным проектом.

– Осталось ли у вас желание заниматься бизнесом, социальными проектами, благотворительностью в России?

Желание есть, но пока мне его только отбивают. И это очень обидно, но я надеюсь, что справедливость восторжествует.