Эльвира Набиулина: «мы поэтому и создали новый механизм санации»

Правительство продолжает держать население и бизнес в неизвестности. ЦБ не исключение, утверждает Эльвира Набиуллина. Она активно участвовала в экономических совещаниях в Кремле, но оценивать будущие бюджетные и налоговые изменения не готова. А вот оценку событиям в финансовом секторе дала: банки, пенсионные фонды и другие участники рынка проводили перекрестные и закольцованные сделки – в результате выросло «московское пенсионно-банковское кольцо». Его размеры оцениваются минимум в десятки миллиардов рублей. Для решения таких проблем и создали санации по-новому.

– В июне ЦБ обнародует обновлённый макропрогноз. Ситуация в экономике внушает вам больше оптимизма или пессимизма?

– Экономика развивается в соответствии с нашими прогнозами: вышла из рецессии и растёт невысокими и волатильными темпами. I квартал оказался немного хуже наших ожиданий. Но важны не столько эти отклонения на 0,1 или 0,2 процентного пункта, сколько динамика и тенденции. Не думаю, что в июне мы сильно уточним прогноз: экономика вышла на темпы, близкие к потенциальным, вне зависимости от того, какой будет цена нефти. Мы это видим по безработице и по загрузке производственных мощностей. Что касается инфляции, то мы ожидаем, что к концу года она начнёт повышаться и приближаться к таргету (4%. – «Ведомости»). Сейчас наш прогноз – между 3 и 4%, и рисков его превышения мы не видим. Беспокоит некоторое повышение инфляционных ожиданий. Мы должны посмотреть, это тенденция или месячное явление. И конечно, важный фактор, который может повлиять на денежно-кредитную политику (ДКП), – решения правительства в сфере налогов и бюджета. Мы ожидаем ясности.

– Для вас, наверное, ясность уже есть. Вы ведь участвовали во всех или почти во всех совещаниях по экономике в Кремле – и в расширенном, и в узком составе.

– Для ЦБ, как и для всех остальных, ясность наступит, когда эти решения будут объявлены. Тогда мы сможем учесть их в наших прогнозах. Если к опорному заседанию по ставке нашего совета директоров в середине июня этого не произойдет, то они будут оставаться для нас фактором неопределенности.

– Правительство в поиске 8 трлн руб. для выполнения майского указа выбирало, в частности, между небольшим смягчением бюджетного правила, как предлагал Алексей Кудрин, и повышением налогов. Правило, видимо, незыблемо, дополнительные нефтегазовые доходы не будут тратиться. А какой была ваша позиция, что выбрать?

– Всё-таки это вопрос к правительству. Позицию по бюджетному правилу я высказывала неоднократно. При нынешних ценах на нефть и прогнозах оно может казаться жестким. Но напомню, что, когда его принимали, оно не выглядело слишком жестким, заложенная в нём цена нефти в $40 так не воспринималась. Восприятие жесткости или умеренности правила меняется вместе с ценами на нефть. Но в долгосрочной перспективе не исключено, что они опустятся до этого уровня, а правило должно быть именно долгосрочным. И ещё один фактор нужно учитывать: как изменение правила воспримут инвесторы. Бюджетное правило – это доверие и предсказуемость. И если его менять, то должны быть очень серьёзные основания.

– Но ведь не обязательно менять цену отсечения, можно поиграть с величиной дефицита бюджета, ввести контрциклические механизмы в правило.

– Когда правило принималось, то обсуждалось, что, возможно, оно должно сглаживать не только колебания цен на нефть, но и циклические колебания экономики. Но решили не усложнять правило – и для восприятия, и для реализации. Что касается займов, то, на мой взгляд, у нас есть люфт для их повышения. Но тоже есть свои пределы, займы нельзя нарастить сильно и быстро.

– Правительство увеличит займы для финансирования инфраструктуры, но, видимо, и налоги повысит. Получается, бюджет изымает у ослабленной экономики ресурсы, чтобы чиновники перераспределили их.

– Набор решений, где взять деньги для увеличения расходов, ограничен – повысить налоги, тратить нефтегазовые доходы, увеличить займы, у каждого есть плюсы и минусы. Ну и четвертое – с чем никто не спорит – повышать эффективность сбора доходов, налогов.

– Какие вы видите плюсы в повышении налогов?

– Повышение налогов всегда плохо для бизнеса, нужно сопоставлять с теми эффектами для общества в целом, которые будут получены за счёт финансирования дополнительных расходов.

– Какого эффекта вы ожидаете от увеличения расходов на инфраструктуру, здравоохранение и образование?

– Чтобы потенциальные темпы экономического роста были выше 2%, нужны структурные изменения. Они включают в себя институциональные изменения, улучшение инвестиционного климата, но, безусловно, нужно и увеличение инвестиций в инфраструктуру и человеческий капитал. Главный вопрос – чтобы они были эффективными, привели к расшивке узких мест в инфраструктуре, к повышению качества человеческого капитала. А это не просто взять и потратить 8 трлн руб.

«Все время есть искушение сравнивать нынешние цены с тем, что было 3–4 года назад»

– Давайте вернемся к инфляции, но не к учитываемой Росстатом. Какова ваша субъективная инфляция?

– Я, наверное, в некотором смысле подвержена тому же феномену, что и большинство наших граждан: всё время есть искушение сравнивать нынешние цены с тем, что было 3–4 года назад. Но моя субъективная оценка инфляции не сильно отличается от того, что даёт статистика. Я, конечно, думаю, что темпы роста цен сильно замедлились.

– А как часто вы ходите в магазин?

– Часто хожу.

– Каждый день?

– Нет, наверное, всё-таки не прямо каждый день.

– То есть ваши инфляционные ожидания на конец года – 3–4%?

– Да.

– Инфляция довольно устойчиво находится ниже таргета. И реальные ставки высоки. ЦБ периодически упрекают в излишне жесткой ДКП, в том числе чиновники.

– Сейчас инфляция ниже нашего таргета. Частично это вызвано временными факторами, частично – постоянными. Поэтому мы смягчали ДКП. Но, говоря об уровне реальных процентных ставок, хотела бы заметить следующее: мы влияем нашей процентной политикой на поведение людей, на их выбор – сберегать или тратить. Класть деньги на депозит или идти в магазин. Эти решения влияют в конечном счёте на спрос на деньги и на инфляцию. Но, принимая их, люди соотносят ставки депозитов – насколько они положительные или отрицательные – не с текущей инфляцией, а с инфляционными ожиданиями. А они у нас пока высоки.

Кстати, в инфляционных ожиданиях предприятий в последнее время произошли качественные изменения. Если в прошлом году в основном профессиональные аналитики поверили, что мы достигнем цели по инфляции, то в последнее время улучшились инфляционные ожидания предприятий. Уже более половины считают, что мы достигнем цели, и ориентируются на это, принимая решение, сберегать или инвестировать. Но доверие населения нам надо ещё завоевать, его ожидания существенно выше и инфляции, и таргета.

– Большую роль играют немонетарные факторы инфляции. Вы направляли предложения в правительство о мерах по их снижению. Например, правительство собирается заняться строительством овощехранилищ, а что с остальными предложениями?

– Мы получили замечания, предложения ведомств – продолжаем обсуждать с ними. У ЦБ есть инструменты удержания инфляции близко к таргету. Но для экономики было бы лучше, если бы эта политика сопровождалась работой над немонетарными факторами. Прежде всего это тарифы естественных монополий. Достигнуто согласие с правительством, что они не будут индексироваться выше инфляции. Если мы хотим, чтобы вся экономика работала, исходя из таргета 4%, надо начинать с себя, чтобы госкомпании придерживались его.

Второе – нас очень беспокоит волатильность цен внутри потребительской корзины, особенно на продовольствие, потому что рост цен на него влияет на инфляционные ожидания. Поэтому мы уделяем внимание овощехранилищам. Правительство этим занимается, и мы надеемся, что будут сняты все нормативные ограничения, чтобы, например, пенсионные фонды могли инвестировать в овощехранилища.

«Хотим, чтобы приоритеты банковского кредитования поменялись»

– В последнем обзоре по финансовой стабильности ЦБ пишет, что не видит больших рисков в секторе потребкредитования. Но оно растёт существенно быстрее номинальных зарплат. Не создаст ли это рисков?

– Мы за этим сегментом внимательно следим. Темпы восстановления высокие, но потребкредитование ещё не достигло докризисного уровня, долговая нагрузка все ещё ниже. Мы не видим пока системных рисков, хотя уже повышали коэффициент риска и, если потребуется, примем дополнительные меры. В принципе, вы правы: восстановившись до определенного уровня, потребкредитование должно расти не быстрее номинальных доходов. Важно не допустить чрезмерного повышения долговой нагрузки, и очень важно качество кредитов. Поэтому мы будем вводить показатели платежеспособности заемщика DTI и PTI (debt-to-income и pay-to-income. – «Ведомости»), чтобы были качественные кредиты.

– Среди рисков ЦБ в обзоре указал на снижение темпов девалютизации кредитного портфеля. И предупредил, что если повышение коэффициентов риска не поможет, то могут быть приняты другие меры. Какие?

– Девалютизация происходит – и активов, и пассивов банков. Пока этого недостаточно, и мы будем продолжать эту политику – без резких движений, давая возможность и банкам, и заемщикам подстроиться к этим изменениям. Сейчас мы повышаем коэффициенты по валютным кредитам для всех заемщиков – до 130%, для заемщиков-экспортеров – до 110%. Раньше к ним применялся коэффициент 100%, но мы считаем, что для снижения рисков финансовой стабильности оно [повышение коэффициентов] необходимо для всех заемщиков. По займам на недвижимость мы повысили до 150%.

– Что-то ещё обсуждается, какими ещё мерами можно стимулировать девалютизацию?

– Мы обсуждаем разные меры, но на очень ранней стадии. В том числе нормативы обязательных резервов, но там даже принципиальное решение не принято – есть плюсы и минусы. Хотя такой инструмент возможен – сделать нормы обязательных резервов по валютным пассивам выше.

– Не раз уже говорилось о кредитовании банками сделок M&A – о том, что этот процесс надо ограничивать. Банки, включая государственные, эту идею ЦБ критиковали. Расскажите, что конкретно вы предлагаете?

– Мы хотим, чтобы банки создавали больше резервов под кредитование сделок M&A. Обсуждаем с банками сейчас исключения. Не собираемся вводить ограничения сразу в жестком варианте. Но хотим, чтобы приоритеты банковского кредитования поменялись, чтобы банки больше кредитовали операционную деятельность компаний. Скорее всего, мы не разрешим относить эти кредиты к самым высоким категориям качества – к I и II категориям. Возможно повышение категории при наличии каких-то обоснований – это то, что мы сейчас с банками обсуждаем. Но, как правило, это будет не выше III категории.

«Исходя из предпосылки, что санкции не снимут, не смягчат...»

– В апреле резко были ужесточены санкции США, под вторичными санкциями может оказаться практически любая компания и банк. Как ЦБ будет учитывать это в своей политике? Наверное, правительство обращалось с просьбой о помощи пострадавшим?

– Мы свою политику выстраиваем, исходя из предпосылки, что санкции не снимут, не смягчат, а возможно, санкционное давление и усилится. Поэтому и ДКП проводим с определенной долей консерватизма, и ведём политику девалютизации. Хотя – и это важная качественная характеристика нашей экономики – её чувствительность к внешним факторам, включая и изменение цен на нефть, и санкции, уменьшилась благодаря жесткой ДКП, ответственной бюджетной политике и введению бюджетного правила. Что касается нашей реакции на последнюю волну санкций – мы разрешили банкам не ужесточать требования к предприятиям под санкциями. Мы дали банкам время подстроиться к новой ситуации, но это именно временная мера. Это не значит, что они должны закрывать глаза на возможные риски ухудшения финансового состояния заемщиков.

– Воспользовался кто-то?

– Очень мало. Кстати, это демонстрирует, что банки не в плохом состоянии. Когда в конце 2014 г. мы давали регулятивные послабления, ими многие воспользовались.

– Были послабления не только по резервированию, но и по соблюдению норматива Н6 (размер риска на заемщика и группу связанных заемщиков). Есть ли понимание, кто из банков воспользуется и много ли будет желающих?

– Думаю, что некоторые, может, и воспользуются.

– Решено засекретить часть данных в отчетностях банков, для того чтобы избежать санкционных рисков. Почему считается, что засекречивание информации может в этом помочь? Все знают, кто чем владеет и кто где что держит. В конце концов, есть архивы.

– Знание знанием, но есть раскрытие информации, и это процесс с правовыми последствиями. Мы сейчас заново смотрим на тот объём информации, который раскрывается. Мы хотим, чтобы инвесторы и контрагенты получали достаточно информации для оценки компании, поэтому минимальные стандарты раскрытия информации в соответствии с МСФО необходимы. Можно сделать это добровольной историей – если компания захочет раскрыть больше, чем предусмотренный минимум, она сможет это сделать.

– На базе Промсвязьбанка создается банк ОПК – как раз для снижения рисков вторичных санкций. Рамочно об этом механизме говорили уже все. Но так и непонятно, как будет реализована схема передачи кредитов с капиталом с баланса на баланс. Говорилось про суборды, но Промсвязьбанку нужен базовый капитал, а это не про суборды. Будут ли передаваться эти кредиты по заниженной цене, чтобы Промсвязьбанк мог отразить, соответственно, прибыль и учесть её в капитале? Можете рассказать, как будет реализована схема?

– Схема сейчас прорабатывается. По заниженной цене не предполагается передавать кредиты. Предполагается, что кредиты будут передаваться вместе с резервами.

– Примерно так же, как это должно было делаться между банком-санатором и санируемым?

– Можно провести такую аналогию. Но детали сейчас прорабатываются.

«Роль ВВП для оценки уровня страны может снизиться»

– Какие вы видите внешние факторы риска?

– Они связаны прежде всего с реакцией рынков на нормализацию ДКП в США – инвесторы переориентируются с развивающихся рынков на развитые. Наверняка процесс нормализации будет сопровождаться периодом волатильности. Мы также внимательно следим за ситуацией в ЕС, например в Италии (после политического кризиса в правительство вошло большое число евроскептиков. – «Ведомости»).

– Мировая экономика вышла из кризиса, но ситуация противоречивая, многие проблемы сохранились и даже увеличились, не произошло V-образного отскока. Что помешало?

– Мировая экономика вышла на темпы, близкие к потенциальным, просто они оказались ниже, чем ожидалось. Я думаю, что одна из проблем заключается в том, что с кризисом боролись дешевой ликвидностью и потому кризис не сыграл той очистительной роли, которую часто играет, – не было стимулов к повышению производительности труда. Деньги шли в рисковые и в нерисковые активы, в эффективные и в неэффективные. Это следствие того способа борьбы с кризисом, который выбрали развитые страны.

– Не только развитые, мы его тоже выбрали в 2008–2009 гг., нарастив бюджетную помощь.

– Была активная поддержка экономики. И уже, наверное, почти сразу после кризиса, когда закончился восстановительный период, к 2011–2012 гг. было очевидно, что мы вышли на потенциальные темпы роста. Достаточно низкие. Уже в 2012 г. начался спад инвестиций, и было ясно, что мы не можем расти даже при высокой цене нефти, что нужно менять модель роста.

– Как вы объясняете этот феномен – низкий рост производительности в мире при технологическом буме? Возможно ли, что статистика просто не способна традиционными методами учесть эти изменения?

– Возможно, статистика не учитывает эти изменения. Когда происходят такие серьёзные структурные, технологические сдвиги, статистика не успевает научиться учитывать эти эффекты. Мы измеряем производительность труда в тех секторах, которые мы привыкли наблюдать по отраслевому принципу. Но эффективность общей экономики может расти за счёт распределенных эффектов, связанных с лучшим доступом к информации, лучшим распространением общественных благ. А эти эффекты тяжело измерить. С другой стороны, несмотря на развитие технологий, нельзя сказать, что они полностью изменили облик экономики. Не произошло полного обновления технологического уклада секторов, которые занимают большую долю в ВВП.

– Сейчас и сам показатель ВВП подвергается критике. Часто говорят, что он не отражает реальный экономический прогресс. Например, бесплатные информационные услуги – это вычет из ВВП.

– Вычет из экономики статистически, но реально это, конечно, повышение благосостояния. Пока показатель ВВП играет главную роль в статистике, потому что он позволяет производить межстрановые сравнения и оценивать экономическую историю страны. Но, наверное, наряду с ВВП будут появляться более точные показатели, позволяющие измерять те эффекты, которые не учитываются в ВВП. И в этом смысле его роль для оценки уровня страны может снизиться. Но пока не предложено таких общих показателей, хотя предлагают индекс счастья мерить и уровень неравенства, который тоже отражает степень благополучия. Я думаю, что, оценивая уровень развития и прогресс страны, даже сейчас надо пользоваться большими наборами показателей.

«Эти банки не только too big to fail»

– В прошлом году на санацию отправились банки категории too big to fail. Была расхожая шутка про московское банковское кольцо, которая на поверку оказалась шуткой с большой долей правды. И, наверное, более справедливо было бы говорить о московском пенсионно-банковском кольце. Есть ли московское пенсионно-банковское кольцо? Каков размер перекрестных вложений между крупными частными пенсионными группами и банками? И почему потребовалось это кольцо разрубить?

– Надеюсь, последний вопрос был риторическим? Действительно, и банки, и пенсионные фонды, и некоторые другие финансовые институты проводили взаимные операции – не обязательно закольцованные, они иногда были двусторонними. Делалось это для того, чтобы обходить наше регулирование, камуфлировать риски, которые у них реально есть. Если смотреть каждую операцию, она будет абсолютно соответствовать нашим нормативам и законам. Но риски накапливались, и когда один из институтов испытал проблемы, то проблемы отозвались у тех, кто осуществлял это перекрестное вложение. Проблема перекрестного вложения была, и её надо было решать: эти банки не только too big to fail, но и too big to stay as it is. Мы поэтому и создали новый механизм санации – для решения такого рода проблем – и сразу же применили новый закон. В значительной части эти проблемы уже решены – как раз среди этих крупных финансовых организаций была концентрация этой проблемы. Если что-то и осталось, то в гораздо меньших размерах. И мы работаем над тем, чтобы таких перекрестных сокрытий рисков было ещё меньше – мы последовательно ужесточали требования к пенсионным фондам. Сейчас всех средств пенсионных накоплений в банковской системе 25%, а два года назад было 44–45%.

– Всё-таки о каких цифрах идёт речь по перекрестным вложениям?

– Как минимум десятки миллиардов рублей. Возможен двойной счёт. Одна из таких сделок вам уже известна – подмена на балансе «ФК Открытие» кредитов с залогами на облигации структуры, связанной с пенсионной группой, на 30 млрд руб.

– Ещё были вложения пенсионных фондов в капитал Промсвязьбанка – две группы пенсионных фондов приобрели по 10% акций банка. Поправьте, если не так: казалось, что пенсионные фонды вложили реальные деньги, но, когда они попали в банк, средства прошли по цепочке и вернулись собственникам пенсионных фондов. Была такая история?

– Да, такая история была. Эти деньги по цепочке вернулись собственникам пенсионных фондов. И было достаточно тяжело доказать, что это ненадлежащий источник капитала для банка. Хотя формально он надлежащий. Об этом стоит говорить – вы сами об этом много раз говорили: нужно много доказательств, чтобы идти в суды.

– Готовится реформа пенсионной системы. Все говорят о том, что ИПК – это единственно верное направление. Но это новые деньги для системы, а то состояние рынка НПФ, в котором он находится сейчас, вызывает некоторые сомнения. Не слишком ли это рисковая идея – пускать в систему новые деньги, когда качество игроков вызывает вопросы? Изменится ли рынок НПФ к тому моменту, когда начнёт работать система ИПК? Как?

– Во-первых, состояние НПФ сейчас гораздо лучше, чем оно было перед тем, как мы пускали их в систему гарантирования. Значительное число фондов мы туда не пустили, а те, кого пустили, улучшили качество активов. И будут продолжать их улучшать – мы будем смотреть за тем, чтобы не было концентрации в некоторых проблемных зонах. Мы усиливаем надзор, например это стресс-тестирование по достаточно жесткому сценарию. Оно предусматривает, что качество активов НПФ должно быть обеспечено с учетом долгосрочности обязательств фондов и неблагоприятных сценариев. Во-вторых, система гарантирования пенсионных накоплений работает. И она защищает права тех, кто копит себе на пенсию. Что касается изменений на рынке в целом, то может происходить определенная консолидации НПФ.

– Можно ли говорить о том, что сектор двинется в сторону огосударствления?

– Нет, я не думаю. Не вижу для этого сейчас оснований.

– Почему не восстановить обязательную накопительную систему?

– Я искренне считаю, что концепция ИПК лучше, чем обязательные пенсионные накопления. Даже если бы была возможность их вернуть. ИПК – более гибкий механизм, и это деньги граждан, а не деньги бюджета, которые могут быть заморожены. Это собственность граждан, возможность наследования, возможность потратить на решение проблем со здоровьем, если они у человека возникнут. Отчисления в систему ИПК человек может уменьшать, может увеличивать – это гораздо более удобная и понятная система. ИПК позволяют полностью решить те проблемы, которые есть с учетом замораживания накоплений. Многие ИПК будут использовать в том числе люди со средними доходами.

– Рассчитывая, что многие граждане будут пользоваться ИПК, какое место вы отводите тому обстоятельству, что для отказа им нужно будет физически дойти до бухгалтерии или кадров и прописать нулевую ставку отчислений? Не все поднимутся и пойдут.

– Изначально было предложение, чтобы была автоподписка. Сейчас обсуждаются другие варианты. Например, сделать облегченную форму регистрации, не требующую куда-то ходить, стоять в очередях и получать разрешения, при полном соблюдении законных интересов граждан. Такая система несколько уменьшит число людей, которые попадут в систему случайно или по незнанию. Но если систему ИПК сделать удобной для людей и создать заинтересованность у работодателей, которые и так развивают корпоративные пенсионные программы, это будет работать. Не секрет, были споры у нас с разными ведомствами по вопросу ИПК. Если будет принято принципиальное решение, что мы идём этим путём, законодательство может появиться уже к концу 2018 – началу 2019 г. Но надо подготовить к этому моменту центрального администратора – кто им будет, дискуссии ещё продолжаются. Вряд ли ИПК в полной мере заработает раньше 2020 г.

– Закон о санации НПФ не готов.

– Он не готов, но этот вопрос не имеет такой остроты, как вопрос санации страховщиков. Всё-таки в пенсионной системе есть механизм гарантий, права пенсионеров защищены. Но лучше было бы иметь такой инструмент на случай, если санация будет оправданна, например если это большой-большой пенсионный фонд с большими пенсионными резервами. Вряд ли закон будет готов в этом году, может быть, мы его предложим к концу года.

«Механизм санаций работает так, как мы ожидали»

– О банковских санациях. «ФК Открытие» – до сих пор ничего не известно о том, какую работу ЦБ ведёт с экс-собственниками банка. Мы ничего об этом не слышим.

– Первое. Мы обратились в правоохранительные органы по «ФК Открытие». Сумма убытка, по которой были обращения, – 20,467 млрд руб. А общая сумма по банкам, санируемым через ФКБС [Фонд консолидации банковского сектора], – 260 млрд руб. Второе – это работа банка непрофильных активов, одна из его задач – поиск и возврат активов.

– Сколько всего бывшие собственники санированных банков передали активов?

– Активы передавал только бывший собственник Бинбанка, и наша оценка этих активов отлична от его оценки. Мы считаем, что он передал около 100 млрд руб. Собственники Промсвязьбанка и «ФК Открытие» активы не передавали.

– Всех очень волнует вопрос разделения активов между семьями Шишхановых и Гуцериевых. Непонятно, почему наиболее качественные активы остаются у семьи Гуцериевых, которая дистанцировалась от истории с Бинбанком. Есть ли у ЦБ возможность дотянуться до активов, которые имеют реальную стоимость?

– Мы действуем только в правовом поле. Можем дотянуться только до тех активов, дорога к которым лежит в законодательной плоскости. Поэтому мы всегда ставили вопрос о субсидиарной ответственности лиц, контролирующих кредитную организацию. Первый вопрос: родственники являются контролирующим лицом или нет? Это очень тяжело доказать. Сейчас вступает в силу изменение в закон, по которому ущерб можно предъявить контролирующему собственнику и в случае санации банка – раньше это было доступно только в случае банкротства банка. Мы собираемся этой нормой пользоваться.

– А по каким случаям вы будете пользоваться этой нормой?

– По тем санациям, которые у нас сейчас имеются, по всем четырем.

– Какие суммы могут быть предъявлены?

– Не могу сейчас сказать.

– По Бинбанку будете предъявлять?

– Если основания будут, то будем предъявлять.

– Про плюсы санаций по новому механизму не раз говорилось. Но почему всё-таки ЦБ решил взять этот процесс под свой контроль?

– Если мы говорим о том, что мы санируем банки сразу через докапитализацию, то тот, кто даёт капитал, тот и становится собственником. Может быть по-другому?

– Теоретически – да. Это можно было бы продолжать делать через АСВ.

– Наверное, можно. Только в чем здесь плюс? Это теперь тоже наша структура – зачем делать ещё одно звено?

– Какие минусы в новых санациях вы для себя отметили? Нужно ли в этом процессе что-то корректировать?

– Были определенные настройки механизма – осенью принимались поправки в законодательство, прежде всего для того, чтобы упростить корпоративные процедуры. Иначе временная администрация была бы дольше в качестве органа управления в санируемом банке, а это не очень хорошо. Лучше, чтобы как можно быстрее были сформированы нормальные органы управления, которые могут принимать бизнес-решения. Временная администрация не имеет компетенций, чтобы принимать решения, например, поддерживать кредитование или нет. Вторая и третья санации прошли уже быстрее. Каких-то больших изъянов мы сейчас не видим, в целом механизм работает так, как мы ожидали.

– Как вы оцениваете работу [предправления «ФК Открытие» ] Михаила Задорнова? Нам рассказывают, что есть определенные разногласия.

– Есть рабочие обсуждения – по стратегии работы банка. Разногласий не вижу. Оценивать работу Михаила Михайловича пока ещё рано – это будет зависеть от выполнения поставленных KPI. Прежде всего от того, как банк будет выведен на рынок. У него два KPI – выведение банка на рынок с соответствующей эффективностью и работа с проблемными активами, это recovery rate.

– В фонд плохих долгов будет передано 2,1 трлн руб. Сколько из этой цифры приходится на активы, которые больше похожи на обязательство, а сколько – на так называемые стратегические активы, с которыми можно работать?

– Это предварительная оценка, она будет ещё уточняться по мере работы с активами: 50–60% – это активы, с которыми можно будет работать. С остальными активами нужна работа по взысканию и ликвидации.

– Как вы вышли на оценку recovery rate в 40–60%? Цифры выглядят очень оптимистичными.

– Речь идёт о методологии счета, мы будем её уточнять. Мы ориентировались, что recovery rate должен быть выше, чем объём удовлетворения требований кредиторов в ликвидируемых кредитных организациях, который у АСВ сейчас чуть больше 40%. У нас должна быть сложная задача и хороший возврат средств. Но оценка опять же будет ещё уточняться.

– Как будет контролироваться работа людей, которые будут заниматься этими активами? Любая работа с активами, в том числе с проблемными, ликвидируемыми, очень часто связана с вопросами коррупции – в широком смысле этого слова.

– Это важный вопрос. Первый верхнеуровневый контроль – установление KPI по recovery rate. Вы говорите о прозрачности этой работы – должны быть использованы все возможности, чтобы продать эти активы наиболее эффективно, а не по договоренности или в свои руки. Особенно учитывая, что номинальная стоимость активов одна, а рыночную цену ещё нужно определить. Должны быть прозрачные конкурсные процедуры. Мы сейчас говорим о том, что внутри фонда непрофильных активов эти процедуры должны быть разработаны. Должно быть доверие. Крупные сделки будут выноситься на совет директоров фонда – туда будут входить и представители ЦБ, и представитель РФПИ, и независимые директора. Будет и контроль за процедурами. Будет работа не только по продаже активов и ликвидации, но и по привлечению стратегических инвесторов для управления частью активов. Будет и отчетность, и её аудит. Мы обязательно поработаем над раскрытием информации – интерес общественности обоснованный.

– Планирует ли ЦБ возвращаться к вопросу введения bail-in для старших кредиторов?

– У нас уже сейчас есть некоторые элементы bail-in для собственников и менеджеров санируемых банков. Вопрос старших кредиторов мы позже будем обсуждать. Моя позиция – что ответственность за финансовое состояние прежде всего несут собственники. На них должна лежать максимальная ответственность. Со старшими кредиторами есть плюсы и минусы. Основной минус – мы всё-таки должны сохранить доверие кредиторов к банковскому сектору.

Мы не возражаем, чтобы банки покупали «Возрождение»

– Несколько дней назад мы от [президента ВТБ] Андрея Костина услышали заявление, что ЦБ попросил ВТБ вернуться к вопросу приобретения «Возрождения». Можете прокомментировать, что это за история?

– Не в наших правилах говорить про конкретные банки и их сделки, в целом могу сказать, что мы не возражаем против того, чтобы банки приобретали акции «Возрождения.

– Костин предельно чётко выразился.

– Нет, нам не принципиально, кто именно будет покупать, наш интерес только в том, чтобы у «Возрождения» были ответственные собственники.

– Предыдущий потенциальный собственник – фонд Bonum даже вводил в совет директоров своих представителей. Этой сделки нет?

– Нам не поступали документы на утверждение этой сделки.

«Сказать, что я полностью довольна надзором, нельзя»

– Действительно ли у нас только один банк в системе, который работает по плану самостоятельного восстановления финансовой устойчивости?

– Да.

– Почему так мало?

– У нас есть разные планы восстановления финансовой устойчивости. Есть план финансового оздоровления, когда банк нарушает нормативы и берет на себя некоторые обязательства восстановить свою устойчивость. Есть план, который должны делать системно значимые кредитные организации. Планов второго типа гораздо больше. План первого типа – один. Так мало, поскольку план оздоровления в этом случае является публичной информацией, и, возможно, это требует законодательных изменений. Эта информация может повлиять на клиентов банков, поэтому банки не очень активно к этому идут.

– А регулятор активно к этому идёт?

– Когда возникает проблема, мы работаем с банками. План должен быть обоснован, он должен быть реалистичным. Должны быть источники капитализации, если речь о замене активов, то она тоже должна быть доказанной.

– Когда планируется ввести индивидуальные нормативы для банков? И какие санкции возможны за нарушение?

– Мы проводили оценку внутренних процедур оценки достаточности капитала у 19 банков – проверка проходила по итогам 2017 г. Это была первая проверка. Мы отправили банкам, где мы видим проблемы, письма, чтобы они исправили ситуацию. На базе таких оценок возможно установление надбавок к капиталу, хотя пока мы это не применяли. Но если будем применять, то меры будут теми же самыми, которые мы применяем сейчас за нарушение нормативов. Это тот же норматив достаточности капитала, он просто определяется на индивидуальной основе. Мы предупреждали банки, что такая процедура будет вводиться. Может быть, введем такие нормативы в следующем году – если будет необходимость. Но, может быть, её не будет, если банки выполнят все наши рекомендации.

– Много раз обсуждалась проблема фиктивного капитала. Хотели попросить вас оценить: вы руководите ЦБ с 2013 г., насколько за это время удалось по системе снизить фиктивный капитал?

– В цифре оценить сложно. Но фиктивного капитала стало меньше – выведено с рынка большое количество банков с утратой капитала. У многих капитал был фиктивным. И санации прошлого года – то, что образовались эти дыры, означает, что капитал был нарисован. Дальше будем продолжать эту работу.

– Проходит реформа надзора, объявленная полтора года назад. Довольны ли вы тем, как она проходит? Довольны ли вы качеством надзора, которое есть сейчас?

– Процесс реорганизации надзора требует гораздо больше времени – это не один год. Произошли улучшения в системе надзора, я считаю, что мы лучше знаем сейчас ситуацию в банках и можем реагировать раньше. Но реформа не завершена – она не сводится только к реорганизационным изменениям, они у нас уже прошли, нужны изменения в культуре надзора, нужно повышать компетенции сотрудников. Мы действительно хотим перейти к консультативному надзору за банками – за теми игроками, которые ведут себя конструктивно, предоставляют достоверную отчетность. Пока нам этого не удалось достичь. Поэтому сказать, что я полностью довольна надзором, нельзя.

«В целом страховой рынок развивается нормально, он устойчивый»

– Принят закон о санации страховщиков. Первым по нему пойдет «Росгосстрах»? Будет ли у него собственный план санации?

– Очень хорошо, что закон принят. Он даёт нам дополнительный инструмент для решения проблем крупных страховых компаний, отзыв лицензий у которых может иметь последствия для рынка. «Росгосстрах» в санации не нуждается: компания – в периметре «ФК Открытие». Когда мы выдавали банку средства, мы учитывали, что нужно улучшать качество этого актива. Отдельного плана санации у «Росгосстраха» не будет.

– Как вы оцениваете ситуацию на страховом рынке в целом? Что для этого рынка является сейчас проблемой, рисками, которые надо будет решать?

– В целом страховой рынок развивается нормально, он устойчивый. У него достаточно капитала. Проводили политику оздоровления – часть слабых страховых компаний была выведена с рынка. Конечно, есть проблемные точки, прежде всего это ОСАГО. Многое было уже сделано, мы видим положительный эффект от введения натурального возмещения и от электронного ОСАГО. Рассматривается расширение коридора тарифов по ОСАГО – прежде всего для того, чтобы решить проблему убыточности в некоторых регионах и повысить доступность этой услуги. Перспективная зона, за которой нужно смотреть, чтобы она развивалась на правовых основаниях, – это страхование жизни. Мы видим бурный рост страхования жизни. Но очень важно, чтобы продукты страхования жизни продавались именно как продукты страхования жизни. Есть некоторые моменты, которые нас беспокоят. Иногда бывают факты недобросовестной продажи, когда людям эти продукты предлагают взамен депозитов и рассказывают о более высоком уровне доходности с той же степенью защищенности, что и у вкладов. Нам бы хотелось, чтобы это продавалось как инвестиционное страхование жизни [ИСЖ]. Сейчас мы работаем вместе с Союзом страховщиков, чтобы эти продукты продавались надлежащим образом, чтобы у клиентов не было разочарования от этого продукта.

– Какие темпы роста вы ждёте по ИСЖ?

– Высокие. Но, может быть, не такие высокие, какие они сейчас, – сейчас это двузначные цифры. Мы не видим больших рисков, если этот продукт действительно будет продаваться как ИСЖ. Мы развиваем поведенческий надзор. По многим продуктам вводили уже обязательное информирование потребителей – например, о его стоимости – это та же ипотека со стоимостью ежегодных платежей. По инвестиционным продуктам, по паям или другим продуктам, которые продаются в помещениях банков, мы писали рекомендательные письма, где указывали, что должно быть раскрыто в договорах. При том уровне финансовой грамотности, который есть сейчас, некоторые продукты нужно запретить к продаже населению – это моё убеждение. Например, это субординированные кредиты.

– Банки жалуются, что они не всегда знают, кто является держателем их субординированного долга.

– Я думаю, что эта проблема решаема.