Суициды в полиции. Диагноз системе МВД?

Российские силовики все чаще сводят счеты с жизнью.

Одна из самых устрашающих тенденций последних лет — неуклонный рост количества самоубийств среди «фагоцитов» государственной системы — служащих полиции и Росгвардии. При первичном поиске в интернете заголовки СМИ пестрят описаниями событий соответствующей тематики.

Этот текст не является пропагандой суицидов. Он и проведенная коллективом редакции работа преследуют цели привлечения всестороннего внимания к одному из угрожающих, деструктивных явлений современного общества и возможности преодоления разрушительных тенденций.

---

То, что Российская Федерация занимает одно и лидирующих мест по числу суицидов граждан на душу населения, давно не секрет. В среднем число добровольных уходов из жизни в нашей стране составляет 26,5 случаев на 100 тысяч населения. При том, что мировой показатель таких смертей составляет 10,5 на аналогичное число жителей. Опережают нас в этой печальной гонке только такие «интересные» страны, как Лесото и Гайана, где аналогичная статистика выдает цифру в 28,9 и 30,2 трупа самоубийц на 100 тысяч жителей соответственно.

При этом, исходя из сведений Всемирной организации здравоохранения, по количеству самоубийц-мужчин Россия и вовсе занимает первое место в мире, выдавая цифру примерно 45 тысяч покойников в год или 48,3 мертвеца на 100 тысяч мужского населения в год. Причём доля мужчин в этой скорбной статистике выше женского показателя примерно в 1,8 раза. А в РФ и вовсе в 6–7. Причём «уходят» мужчины самого что ни на есть дееспособного возраста — от 25 до 45 лет. Опять же если во всем мире показатели суицидов неуклонно снижаются, то именно в РФ они или растут или остаются на неком «стабильном» уровне.

Самым же неприятным моментом этого печального описания является то, что все приведенные цифры усредненные. То есть какой-либо градации по категориям населения и определения в них процента покончивших с собой у нас просто не ведётся. Или же ведётся, но прячется под такими устрашающими грифами допуска, что простому (и даже не очень простому) смертному эти документы найти невозможно. По крайней мере, в открытом доступе заслуживающих доверия данных такого рода точно нет.

И на все это наложилась одна из самых устрашающих тенденций последних лет — неуклонный рост количества самоубийств среди «фагоцитов» государственной системы — служащих полиции и Росгвардии (последняя все же «отпочковалась» от МВД недавно, и весь кадровый её состав — выходцы из «материнской» структуры). При первичном поиске в интернете заголовки СМИ пестрят описаниями событий соответствующей тематики.

Явная положительная динамика подобных поступков в среде людей в погонах при первом приближении не укладывается в общепринятую статистику причин сведения счетов с жизнью и основных «групп риска», внутри которых такие вещи чаще всего происходят. Итак, если верить психологам (а почему бы им здесь и не верить?), то самыми частыми (общепринятыми) причинами расправы человека над самим собой, являются:

— возрастной кризис,

— грубые психические расстройства личности,

— развод с женой/мужем,

— смерть супруга,

— отсутствие семьи,

— неизлечимая болезнь,

— отсутствие работы,

— одиночество.

В социальном плане к тем самым «группам риска» относятся:

— лица, с замкнутым образом жизни, так называемые одиночки,

— подростки с расстройством межличностных коммуникаций,

— лица, злоупотребляющие спиртным или наркотиками,

— люди с выраженным асоциальным поведением,

— люди с аномально высоким уровнем самокритичности или страдающие от различных унижений,

— лица, столкнувшиеся со смертью близкого человека,

— гомосексуалисты,

— подростки с фрустрацией и взрослые, страдающие неврозами.

У любого думающего читателя сразу возникнет вопрос: «А при чем тут полиция?» И действительно, на первый взгляд ни при чем. Многие ситуационные признаки можно отмести с ходу. Как бы кто ни относился к полиции (редакция «Преступной России», к слову, относится к ней хорошо и искренне сочувствует тому, какие нелегкие дни сейчас переживает МВД), но смело можно сказать, что серьёзных психических болезней, одиночества, неизлечимых соматических патологий, безработицы, одиночества, брошенности и т.д. у большинства сотрудников в «багаже» нет.

Мало среди них (по крайней мере, если говорить о младшем и среднем начальствующем составе) и хронически замкнутых людей. Как и наркоманов, алкоголиков, лиц с девиантным (отклоняющимся от нормы) поведением или же подвергаемых систематическим пыткам, гомосексуалистов, невротиков и тому подобных субъектов. В этом смысле полиция все же «чище» окружающего её общества. И тем не менее — суициды, суициды, суициды… Почему? Понятно, что работа полицейского (особенно «на земле») — далеко не мёд. И она по определению нелегкая, связана с множеством опасностей и проблем. Но… стреляться, лезть в петлю, поджигать себя? Неужто нельзя просто уволиться? Как вообще можно объяснить такой вал самоубийц в погонах? Не так давно попытку подступиться к этой теме предприняла «Лента.ру». Коллектив «Преступной России» внимательно ознакомился с трудом уважаемых коллег под названием «От предсмертных записок избавляются на раз» и нашел его при всех достоинствах весьма спорным.

Возьмём, к примеру, утверждения одного из анонимных собеседников «Ленты». Бывший полицейский по имени Павел рассказывает, что «любое увольнение — дополнительное препятствие для выполнения установленного плана, абсолютно не выгодное руководителю». Конечно, незаменимых людей нет — но с новыми сотрудниками приходится возиться и посылать их на обучение, а работы меньше не становится. Поэтому, когда человек приходит увольняться, ему угрожают проверкой, уголовным делом и тюрьмой за служебный подлог. По большому счету, суицид сотрудника часто говорит о том, что начальник имеет на него серьёзный компромат». И это вызвало у нас наибольшие сомнения. Безусловно, такие случаи существуют. Однако, исходя из информации, предоставленной нам собственными источниками (думаем, ничуть не менее осведомленными, чем респондент из приведенного текста), они все же редкость. Уходят из МВД в большинстве своём относительно легко. По крайней мере, куда легче, чем из ФСБ или СВР, ФСО и без стольких бюрократических проволочек… Однако и кончают с собой в полиции в разы чаще чем в этих структурах. Более того, больше, чем в МЧС, ФСИН или ФССП.

Казалось бы, налицо тупик. Но мы посчитали такое препятствие не тупиком, а недостатком специальных познаний в этой области человеческой психики и поведения. И ввиду того, что речь идёт о явно ненормальном социальном явлении, к тому же все более расширяющемся по числу жертв, недостаток может быть преодолен только комментариями экспертов, за которыми наш журналист и отправился к двум профессорам государственных университетов. Сотрудники высшей школы, психолог и психиатр, авторы многих трудов по профильной для нас теме, согласились прокомментировать изложенную проблему с научной точки зрения и детально расписать механизм формирования суицидального поведения у интересующей нас категории людей.

Разговор начал доктор психологических наук:

— Затронутая тема очень интересна. Не будь она так трагична, её можно было бы назвать привлекательной. Особенно обидно, что такие отрицательные тенденции укрываются от общества. Думаю, если бы не СМИ, множество случаев суицида сотрудников МВД никогда бы не стали достоянием гласности. А между тем мне и моему коллеге в рамках научной деятельности и преподавания часто приходится общаться с офицерским составом оперативных и следственных подразделений полиции. И мы в курсе основных проблем этой категории госслужащих.

— Можно более подробно и, по возможности, понятно для неискушенного в академических терминах читателя?

В разговор вмешивается психиатр: «Молодой человек! Как Вы говорите «сжато», не выйдет при всем желании. Мы с коллегой перед встречей с Вами детально обсудили вопрос. Провели между собой репетицию беседы. Затронутая тема сама по себе тянет на небольшое научное исследование. На его начало — точно. Если бы не возможные проблемы по работе, то мы бы охотно взялись за подготовку соответствующего труда и проведение исследований. Однако по ряду причин вписать свои имена не можем, и провести детальный анализ происходящего нам тоже никто не даст. Слишком много может при этом всплыть негатива и того, чего чины из министерств не любят. Потому Вы либо слушаете развернутые ответы, либо смысла в нашей беседе вообще нет. Согласны?

Несмотря на отточенный десятилетиями лекций «менторский» тон, звучало это весьма благожелательно. Оставалось только согласиться.

— Итак, — продолжил прерванную речь психолог, — для начала давайте уясним, что же собой представляет в стрессовом плане работа сыщика (куда я отношу по некоторой общности признаков оперативников, участковых, частично следователей) и патрульного (в число которых поместим работников вневедомственной охраны, ППС и ГИБДД). Разберем основные стрессовые факторы, действующие на них в любой стране мира. Пока без учета нашей специфики. Смотрите, общепризнанными трудностями полиции являются фактор внезапности, то есть резкое, непрогнозируемое изменение обстановки, требующее быстрого изменения первоначального шаблона и плана действий. Любое промедление в той или иной критической обстановке может стать роковым для полицейского или гражданских лиц. И это необязательно захват ОПГ или контртеррористическая операция. Отнюдь. Наиболее резкие изменения обстановки с внезапными угрозами происходят в повседневном общении с семейными дебоширами, наркоманами, алкоголиками, психически больными людьми, при выездах на происшествия.

Отсюда прямо вытекает следующий фактор — опасность. Это прямая возможность гибели людей, получения ими травм, ущерба имуществу от чьих-то преступных действий или сочетания негативных обстоятельств воздействия окружающей среды. Такие моменты тоже могут возникнуть (и возникают) неожиданно. В связи с чем желающий остаться целым сам и защитить людей полицейский всегда обязан таковую возможность учитывать, иметь в виду.

Ещё один фактор, находящийся в прямой зависимости с данными двумя, — фактор недостатка времени, когда секунды определяют успешность или провал твоих действий и результатов принятого решения. Это требует постоянной мобилизации сил и внимания. И, соответственно, повышенного расхода энергии организмом служащего. Что само по себе требует последующего отдыха и восстановления.

Далее идёт фактор размытости, нечеткости возможной угрозы. Отсутствие четких данных о том, чего ждать от того или иного человека, общая неконкретность поставленной задачи, вероятность изменения обстановки. Например, любой вызов на семейную ссору может обернуться как примирением родственников, а соответственно, взятием обоюдного объяснения сторон и благополучного исхода, так и дракой, поножовщиной и даже стрельбой потерявшего адекватность «клиента». Что уж говорить о засадах, рейдах по притонам, «злачным местам», заброшенным зданиям, теплотрассам и прочим точкам концентрации нежелательного элемента.

Сюда отнесем и фактор постоянной новизны, который можно сформулировать как наличие разницы даже схожих ситуаций, обусловленной особенностями психики различных индивидов и их поведенческих реакций… Два разных человека могут по-разному отреагировать на одну и ту же фразу. Что уж говорить о действии или предложении «пройти в отделение», хотя бы и с самой безобидной целью снятия показаний или уточнения обстоятельств преступления?

— Но это же не исчерпывающий список?

— Конечно, нет. Примерный. Добавьте сюда ответственность за людей, морально-нравственные дилеммы, монотонность изматывающей работы, длительные дежурства, недосып, ограниченность сроков принятия решений по процессуальным документам, конфликты в семье из-за малого времени пребывания с родными и многое другое. И Вы получите международный профессиональный портрет полицейского «на земле». Все перечисленное само по себе накладывает заметный отпечаток и приводит к неизбежной профессиональной деформации. А уж в сочетании с дополнительными элементами психических перегрузок может образовать просто «убойный коктейль» из эмоций и переживаний, способный вылиться во что угодно. А когда человек имеет прямой доступ к оружию…

— То, что Вы сказали, характерно, наверное, действительно для всех полиций. По крайней мере, в развитых странах. И тем не менее в США, Франции, Германии, Сингапуре, Тайване, иных развитых и относительно развитых странах такой проблемы, как повышенная суицидальность полицейских, не стоит. Так значит, дело не только в этом?

— Само собой, не только. Хотя справедливости ради надо заметить, что трудности восприятия общества и внутренние конфликты преследуют полицейских везде. Но эти все стрессы, они… Как бы выразиться, не залезая в дебри, как Вы сказали, «академической» лексики… В общем, эти трудности и, соответственно, стрессы, они даже при поступлении на службу в МВД ожидаемы. Человек живёт ведь не в информационном вакууме. И примерно представляет, чем предстоит заниматься. То есть он соглашается на определенные лишения добровольно, что в норме серьёзно сглаживает деструктивные последствия таких воздействий. А у нас на весь этот и так немалый «психологический груз» накладывается бездушная, тупая бюрократия, абсурдность требований, непонимание полицейским смысла своих действий и планомерное, «тупое» давление руководства в бесконечной гонке за «показателями»… Все это давно превратилось в вещь в себе. И, попав туда, нормальный, адекватный человек теряется. Испытывает чувство вины, неправильности происходящего, несоответствия реальности с его (зачастую вполне нормальному) представлению о ней. Вот и получается на выходе то, что получается… Не слишком научно? Старался не сыпать узкоспециализированными терминами…

— Все более-менее понятно. Непонятно только, какие именно «безумные» показатели требуют от наших полицейских и как конкретно осуществляется «прессинг» руководящей вертикали? Не подскажете?

— Кое-что могу рассказать, но это будет неточно. Тут лучше обратиться к самим полицейским. Расскажут детальнее. А мы давайте все же по своей специфике… Надо уже «передать слово» коллеге от психиатрии. А. П. лучше меня пояснит механизмы развития суицидальных состояний личности и их, так сказать, «практической реализации». Ответит на специфические вопросы. Готовы?

— Да. С чего начнём?

— С формирования предрасположенности к суициду и объяснения предрасполагающих причин данного феномена.

— Так-таки и феномена? А как же теории суицидальных наклонностей? Поведенческих и личностных черт? Есть научно обоснованные методики выявления самоубийц?

— Вы все правильно сказали. Именно с этого и начнём. Первое — таких методик, дающих сколь-нибудь прогнозируемую достоверность определения склонности к суициду, нет. Вот нет — и все тут. Сами суициды делятся в принципе на три группы — истинный суицид, это когда человек осознанно планирует акт самоубийства, желает его и обдуманно совершает под давлением значимых для него обстоятельств добровольное прерывание жизни. Его хоть как-то можно спрогнозировать определенными признаками-«маркерами».

— Например, резкое прерывание давних социальных связей, «прощальные» мотивы в диалогах со знакомыми, резкая раздача долгов, высказывание мыслей об уходе из жизни, высказывание чувства вины, оценка своего социального положения как безнадежного и так далее. Это все может свидетельствовать о том, что человек решился на крайний шаг. А может и не свидетельствовать. У кого из нас не было друзей, которые плакались в жилетку на предмет того, что «жизнь кончена, все пропало, мы все умрем, нет смысла жить дальше, ты прости, если что»… А через день-два глядишь — человек собрался, подумал, провел анализ ситуации и благополучно вышел из кризиса. Так что здесь точно неоспоримым является лишь звонок гражданина в психоневрологический диспансер и высказывание желания госпитализироваться «во избежание»… Никак иначе.

— Это что касаемо истинного суицида. С ним относительно просто. А есть ещё и аффективный, спонтанный. Это когда у человека копится, копится, копится стресс. Не имеет выхода. Нет «разрядки». И вот он под влиянием незначительного, мелочного, по сути, «спускового» повода совершает внезапное самоубийство. Мысли о таком выходе у него ранее, может ,и были, но он их от себя гнал и доминантой они не являлись. И тем не менее по причине «потому что» (то есть с логической точки зрения — без причин) делает необратимое. Это вообще невозможно предсказать по отношению к конкретному лицу.

Имеется ещё демонстративно-шантажное поведение, когда человек хочет чего-то добиться, угрожая свести счеты с жизнью, если ему не предоставят что-либо и в ходе угроз случайно добивается «нужного» результата. Эта категория шантажистов нам (в рамках темы о полиции) совсем не интересна, поскольку представляет собой определенный набор легко выделяемых патологических моделей поведения вроде истеричности, патологической же агрессии, крайней возбудимости, злобности, иных неприятных черт психики, отсутствующих или малоразвитых в норме. И подобные лица все же отсеиваются при приёме на службу в ОВД в рамках прохождения военно-врачебной комиссии.

— Хорошо… То есть плохо, конечно… Но неужели нет четких критериев того, что человек может уйти из жизни? Ну, там, набора черт характера у выживших суицидников?

— Почему же, кое-что есть… Часто при диагностике и составлении клинической картины на лицо, совершившее суицидальную попытку, можно заметить явный нейротизм (тревога, пессимизм, негативность прогнозов, злобная враждебность миру и обществу, стресс-уязвимость, склонность к депрессии и рефлексии, самокопанию). К сожалению, такой же «букет» нередко имеется и у вполне жизнестойких людей, которые даже не собираются умирать, а просто «отравляют жизнь другим». Все мы знаем подобных типов… Эти не повесятся никогда и ни за что — слишком любят себя. Так что рискну отметить, что на данном этапе развития медицины, психологии и в целом «науки о человеке» медиками не выявлено каких-то особых черт психики или их переплетений, позволяющих точно указать на повышенный риск суицида. Хуже того, среди 100% умерших добровольно на моей практике и практике «маститых» коллег в России и за рубежом только от 20 до 30% людей имели ранее выявленные психические заболевания. А остальные 70–80% демонстрировали в повседневной жизни полностью нормальное поведение. И уж конечно, нельзя относить к стандартным случаям суицида осознанное пожертвование собой в бою или уход из жизни во избежание пыток. Это уже, знаете ли, патологические ситуации, а не патологическое поведение.

— И тем не менее, наши полицейские, проходящие худо-бедно профотбор, медкомиссии, психиатрические исследования и т.д. и т.п., с завидной регулярностью совершают «успешные» попытки… Так с чем связано это? Данная тема и есть основная в нашей беседе. А Вы «уводите» как-будто…

— Я никуда и ничего не увожу. Просто без такого длинного изложения основных, базовых понятий трудно донести до аудитории (а Ваших читателей я сейчас все же косвенно отношу к своей аудитории) мысль о том, что основным суицидом в нашей правоохранительной системе (большинство которой как раз и составляет полиция и Росгвардия) именно является суицид аффективный. Но это не значит, что он случайный, скорее наоборот. Повышенная суицидальность сотрудников ОВД — есть прямое следствие той модели управления, которая сейчас доминирует в полиции.

— Сможете доказать?

— Только «по косвенным». Прямых данных о том, что это целенаправленная политика Министерства внутренних дел России у меня и моего коллеги, сидящего рядом, нет. А мы, прошу заметить, вхожи во множество «высоких кабинетов». Но никто не сказал нам, что данная система была создана целенаправленно и имела изначальную задачу «загнобить» полевых работников из числа УгРо, участковых, ППС, овошников, следствия, дознания, дежурных частей… Отнюдь. Здесь мы, на наш двойной взгляд, позволю уж себе высказаться за двоих (поймав подтверждающий кивок профессора-психолога), — продолжает доктор медицинских наук, — имеем дело с тем случаем, когда «хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Или же по-другому (возвращаясь к классике психологии по Юнгу), коллективное бессознательное структуры, при реализации на практике многих положений задуманной реформы министерства оказалось сильнее, чем задумки и первоначальные посылы этой самой реформы. И вытащило наверх самые тёмные, глубинные психоконтуры функционирования структуры. Вот именно из-за этого мы и хотели бы сохранить анонимность. Как Вы понимаете, такого заявления нам не простят…

— А можно более развернуто? Теперь подробности интересуют уже меня… Да и читателя, полагаю… Такой взгляд на ситуацию… Сможете доказать?

— Надеюсь, смогу. Если не доказать, то обосновать возможность и показать негативную тенденцию. Прошу понять, ни я, ни коллега не претендуем на истину в последней инстанции, можем ошибаться. Нужны солидные, фундаментальные исследования феномена с доступом к личному составу и диагностике. И все же за формированием такого отношения к людям в полиции стоит нечто большее, чем местечковые перегибы.

И вот на основе этого…

— По сути, сейчас на руководящие должности внутри МВД массово выдвинулись социопаты, — говорит вновь взявший слово профессор психолог. — Те, кто равнодушно относится к человеческому горю и страданиям. По крайней мере, я вижу картину именно так. Ушла в прошлое не только круговая порука, но и дружба, взаимовыручка, ответственность начальника за подчинённого. Сейчас любой руководитель (почти любой) без зазрения совести «сдаст» попавшего в неприятную ситуацию сотрудника, а то и сам добровольно доставит его в СИЗО. Защищать никто никого не будет. Всех «защитников» тщательно «выпололи» ранее. В свете этого совершенно естественно нежелание младшего и среднего звена работать и раскрывать преступления, зная, что при малейшей проблеме их оставят с этой проблемой наедине. Даже сочувственно кивать не станут, а сделают вид, что «такого у нас не было, и кто это, мы не знаем». Указанный паттен (в переводе образец-схема) поведения стал в отношениях начальник-подчиненный превалирующим. При том, что крайне жесткие и бессмысленные «нормативы» по раскрытию преступлений, составлению протоколов, изъятия определенного «веса» наркотиков, единиц оружия при переходе из милиции в полицию никуда не делись. А просто замаскировались словами «перспектива», удельный «вес», «приоритетное направление работы» и схожими обозначениями старой «палочной» сути. Думаю, действующие работники МВД знают и иные обозначения.

И тут вовсе неудивительно, что основным методом управления личным составом для руководителя, желающего продвинуться, стало психологическое насилие. А «тропа успеха» стала выстлана разбитыми судьбами и сломанными жизнями подчинённых, к чему, конечно, относятся и суициды. Впрочем, не только они. Уволенные, невротизированные и привлеченные к уголовной ответственности сотрудники в огромном большинстве тоже есть результат такого «хозяйствования». Все это стало как бы нормой…

— Теперь более-менее Ваша позиция ясна. Если так, то можете пояснить, почему люди предпочитают не увольняться, а «самоубиваться»? Ведь это плохо. Со всех сторон плохо, как ни крути. Даже подло по отношению к родственникам, порицаемо религиями (по крайней мере, основными христианскими конфессиями и исламом). Ну не принимать же всерьёз версию о повальном шантаже компроматом желающих уйти со службы?

— Так никто эту версию как основную и не рассматривает. Все же суицидников в рядах МВД и Росгвардии на порядок меньше, чем спокойно ушедших со службы. Тут Вам бы обратиться на любую биржу труда, в комитет занятости населения. И там посмотреть, сколько ушло из силовых структур. А суициды как раз остаются уделом меньшинства, не желающего по ряду причин как уходить, так и подстраиваться под неадекватные требования. Возникает внутренний конфликт, усугубленный давлением сверху. И здесь очень важно заметить, что человек попал в такой «психологический капкан» и, потеряв всестороннюю ориентацию в обстановке, зациклился на служебных проблемах и несправедливости отношения к себе. А дальше — эффект накопления и… финал… Был такой психолог Курт Левин. Он весьма точно описал процесс, происходящий с находящимся в коллективе работником. А к коллективу силовой структуры, «зарегулированной» множеством приказов, это относимо вдвойне.

Его фундаментальная психологическая теория «силовых полей», на основе работ на управляемыми кризисами и концепцией «Разморозь. Измени. Заморозь» предельно точно описывает суть процесса психологической деформации. Собственно, более мягкие варианты такого способа изменения реакций и поведения человека через коллектив используются во всех крупных корпорациях. А математический расчет «порога восприятия кризиса» (в котором неизбежно оказывается пришедший в полицию человек) доказывает, что у каждого из нас есть точка невозврата, после перехода которой масштабно длящимся стрессовым воздействием по мере накопления хронического стресса (так называемый дистресс) человек готов бежать куда угодно, лишь бы подальше от источника проблемы и душевной боли. И бегство от жизни — вполне себе укладывающийся туда вариант… К сожалению… Говоря проще, такую временную «пластичность» психики можно использовать для закрепления желаемых изменений, если есть такая цель. А если нет, то просто довести человека «до ручки», когда он, по сути, не видит иного выхода и даже увольнение со службы не рассматривает за вариант спасения. Это вкратце. В заданных рамках функционирования МВД — не каждого и не всегда. Но можно.

На этом интервью было окончено. А мы продолжили изучать текущее положение дел.

При внимательном взгляде и поиске ответов трудностей с детальным освещением методов издевательств и подавления личности внутри современного МВД не возникло. Скорее наоборот, прибавило работы по отделению общих способов от «ограниченно применяемых». Но все же удалось выявить основные, в чем очень сильно помог архив паблика «Омбудсмен полиции», позволивший провести анализ основных направлений жалоб полицейских. Свою лепту внесли и приватные беседы с носителями полицейских погон.

На первом месте среди практикуемых унижений стоят лишение выходных дней, сдвигание графика отпусков и несвоевременная смена следственно-оперативных групп, когда вместо 9:00 утра предыдущая группа может быть отпущена в 12–14, а то и 16 часов дня. Все это из-за, по сути, прихоти начальника-самодура, никак не наказуемой на практике.

На втором месте (впрочем, по частоте применения соперничающим с пунктом один) стоит проведение очередным «руководятлом» (как ласково называют подобную категорию начальства в комментариях «Омбудсмена полиции» и схожих тематических форумов) бесконечных совещаний, сборов подчинённых по несколько раз на день, выдачей бессмысленных указаний, криками, обвинениями в бездельи, вопросами о том, что сделано за день (а из-за данных совещаний подчас сделать что-то просто невозможно), придирками и переходами на личности.

На третьем месте стоит приказ дежурному (по сути преступный и прямо противоречащий нормативно-правовым актам, регламентирующим хранение оружия) не принимать пистолеты у отработавших положенное время сотрудников до тех пор, пока каждый из них (или все подразделение «вскладчину») не принесет необходимое число протоколов, преступлений, формальных рапортов и тому подобных «результатов», нужных для похвалы вышестоящего над «царьком» руководства.

При этом все указанное направлено на одно — неуклонное повышение числа выявленных преступлений и административных протоколов. Никого не волнует, что при сокращении населения России и увеличении доли социально-пассивных пенсионеров подобный рост в принципе невозможен, а скорее наоборот. Это остается за кадром, и девиз «палка любой ценой» стал основным во многих отделах и подразделениях. При этом в случае ловли подчинённого на фальсификации начальник (нередко отдающий устный приказ о нарушении закона) зачастую не несет за него ответа (впрочем, тут все зависит от «толщины» и «волосатости» поддерживающей каждого конкретного «мини-босса» длани). Однако случаи, когда сотрудники отправились за решетку, а их непосредственный «шеф» на повышение, вовсе не редки.

Попытка обратиться куда-либо внутри системы МВД за защитой от произвола тоже не ведёт к успеху. А жалобы на конкретного самодура тут же «спускаются» этому самому самодуру на рассмотрение. Или же «доводятся до сведения», дабы он до окончания служебной проверки «решил вопрос» с поборником справедливости. Обратиться за помощью к служебному психологу тоже невозможно. Любой визит с проблемой мгновенно станет достоянием кадровой службы с направлением на военно-врачебную комиссию на предмет соответствия и профпригодности. Указания на невыносимые условия службы не воспринимаются в принципе, а штатные психологи, кроме проведения типовых тестов, не владеют методиками психологического консультирования, не гарантируют конфиденциальность и даже при желании не имеют полномочий поставить вопрос о наличии нездорового климата в коллективе под угрозой собственного увольнения. Подразделения ОСБ (призванные, кстати, не только выявлять оборотней, но и защищать полицейских) тоже в данном вопросе полностью самоустранились и не реагируют на негативные сигналы из того или иного подразделения. Впрочем, они зачастую загружены ничуть не менее странными задачами, чем их «паства».

В этой связи особенно едко звучит фраза одного из наших собеседников-полицейских, который на вопрос о том, почему его коллеги увольняются со службы или совершают самоубийства, заметил, что лично он удивлен, почему до сих пор убивают только себя. И добавил, что «как начнутся расправы над садистами-начальниками, так все это и прекратится».

Согласны. Прекратится. Вместе с целостностью страны, её суверенитетом, независимостью… Ситуация, когда подчинённый стреляет в старшего, везде и всюду характеризуется как критическая для существования государства. Однако пока что, благодаря существующему в полиции положению дел, мы все рискуем оказаться в крайне неприятной ситуации, что тоже вполне возможный вариант развития событий. Не хотелось бы в дальнейшем соответствия горькому куплету из песни барда Сергея Трофимова:

«…Прем по ухабам да кочкам, к невозвратной критической точке, где страну разорвет на кусочки под салют янычар…»

Станут ли эти слова пророческими или помогут осознать опасность и обратить негативное развитие событий вспять, покажет время. Но все же хотелось бы, чтобы это так и осталось суровым «предупреждением о несбывшемся», потому что новая смута рискует стать последней, независимо от того, кто, как и с какими целями желает в ней участвовать.