Уильям Браудер считает, что в данном случае у государства украли 230 млн. долларов
06.02.2020 12:20
"На Западе будет хуже, чем в России в 1998-м", — Уильям Браудер, главный исполнительный директор
Hermitage Capital Management
С тех пор как внука генерального секретаря американской коммунистической партии перестали пускать в Россию, он переключился на инвестиции в страны Ближнего Востока и Латинской Америки.
Фонд Hermitage Уильяма Браудера несколько лет назад был крупнейшим портфельным инвестором в России. Люди, доверившие Браудеру деньги, были довольны: с середины 1990-х стоимость активов под его управлением выросла в 27 раз. Но в 2005 году удача отвернулась от Браудера. Сначала его лишили российской визы, потом обвинили в уходе от налогов, а в конце концов и просто захватили некоторые из его компаний. В России мало кто расстроился по этому поводу: Браудер умел «доставать» владельцев компаний, требуя от них уважения собственных интересов. Встретившись в Лондоне с корреспондентом «Ведомостей», инвестор рассказал, как он добивается справедливости в России сейчас.
— Первый вопрос связан с историей вашей визы.
— Чтобы понять эту историю, надо иметь представление о нашем бизнесе в России. Я прибыл в Россию в апреле 1996 г. в качестве инвестиционного менеджера и первые два года делал то, что и должен делать любой инвестиционный аналитик: посещал компании, просматривал бухгалтерские балансы и декларации о доходах, рекомендовал инвестиционные решения. Здесь в то время было просто заниматься инвестициями — конкуренция была небольшой, рынки оставались сильно недооцененными. В 1998 г. рынки обрушились и Россия потеряла 88% капитализации. Компании, в которые инвестировал наш фонд, — крупные нефтяные и металлургические корпорации — находились под контролем олигархов, и после кризиса 1998 г. эти олигархи оказались не заинтересованными в том, чтобы должным образом вести себя по отношению к миноритарным акционерам. До 1998 г. они могли получать деньги с Уолл-стрит или из лондонского Сити, но после кризиса эта возможность исчезла. А в России в то время не было правил, не позволяющих олигархам нарушать права миноритариев. В 1999 г. среди олигархов началась настоящая оргия воровства активов компаний, которые они контролировали. Они занимались выводом активов, махинациями с трансфертным ценообразованием, размыванием [уставного] капитала, хищениями. И я понял, что для успешного инвестирования остается одна возможность: препятствовать людям, разворовывающим компании, в которые мы вкладываем деньги.
В большинстве случаев — например, с «Газпромом», Сбербанком, РАО ЕЭС, «Сургутнефтегазом» и «Сиданко» — нам приходилось решать очень масштабные проблемы, как в наших собственных интересах, так и в интересах сотен тысяч акционеров этих компаний, включая миноритариев и государство. Несколько лет все складывалось удачно. Правительство поощряло нашу работу, поскольку мы защищали интересы России. Но когда ты мешаешь обворовывать компании, люди, которым ты мешаешь, оказываются очень недовольны.
В какой-то момент в одной из компаний мы так сильно разозлили кое-кого из высокопоставленных руководителей, что они стали добиваться аннулирования моей визы. И когда я 13 ноября 2005 г. прибыл в «Шереметьево», выяснилось, что моя виза недействительна. Это было полной неожиданностью.
— У вас есть предположения относительно того, кто стоял за этим?
— Нам было очевидно, что речь идет об одной из компаний, в которой мы активно добивались изменения системы корпоративного управления. При этом трудно указать на конкретных лиц. И если сегодня спросить у четырех наиболее влиятельных людей в России, кто лишил Билла Браудера визы, то вы получите четыре разных ответа. Так что конкретных имен мы до сих пор не можем назвать.
— Мне доводилось слышать, что вы подобрались слишком близко к реальным хозяевам «Сургутнефтегаза». Это так?
— Я тоже слышал эту версию, но существует еще по меньшей мере три альтернативные версии.
— Но вы все же узнали, кто реально владеет «Сургутнефтегазом»?
— Все, что мы о компании знаем, было опубликовано в газетах.
— Итак, создалось впечатление, что вы потеряли надежду на получение новой визы?
— Иногда надо уметь понимать намеки. Если кто-то не желает приглашать вас к себе в гости, не нужно проявлять настойчивость, лучше пойти туда, где вам рады. А после того, как мне отказали в выдаче визы, я понял, что мне надо заниматься другими регионами мира. В результате мы сейчас работаем на других развивающихся рынках.
— Что было последней каплей, заставившей вас принять решение об уходе из России?
— После аннулирования моей визы я полгода активно добивался ее возобновления, и многие люди в России и на Западе были на моей стороне. Но от российского правительства мы так и не получили положительного ответа. В конце концов стало ясно, что раз мои столь влиятельные сторонники ничего не могут добиться ценой огромных усилий, то надо уходить. Летом 2006 г. я принял решение переключиться на другие рынки. Я ездил по всему миру, встречаясь с представителями множества компаний. Нашлось несколько мест за пределами России, где для инвестиций были очень интересные возможности.
— А чем обернулись ваши проблемы для инвесторов, вкладывавших в Hermitage?
— Они получили свои деньги от фонда.
— Сколько средств находилось под управлением фонда к моменту скандала с визой и как быстро люди стали потом выводить свои деньги?
— К тому моменту объем наших средств в России составлял $4 млрд, и в течение полутора лет мы ликвидировали почти все. Фонд существует и сейчас, но его объемы очень невелики. Сохранилось порядка 2% или 3% активов.
— Почему вы не закрыли фонд?
— Мы инвестировали в несколько стран бывшего СССР, в том числе в Средней Азии и в Восточной Европе. Россией дело не ограничивалось.
— Инвесторы были сильно встревожены, когда забирали свои деньги?
— Обычно отношение было такое: если даже крупнейшему зарубежному портфельному инвестору закрыт путь в страну, значит, я остерегусь держать свои инвестиции в этой стране.
— Расскажите о новых направлениях вашей инвестиционной деятельности. Много ли было инвесторов, которые вывели деньги из России и совместно с вами стали вкладывать их в другие рынки?
— Часть инвесторов переложили активы из российского фонда, но пришло также много новых инвесторов. Если говорить о том, чего я успел добиться за 10 лет работы в России, так это репутация инвестора, умеющего зарабатывать деньги на сложных рынках. И когда мы открывали новый фонд, нам было несложно привлекать инвестиции для работы на новых рынках.
— Куда же вы стали инвестировать? И насколько успешно шел бизнес?
— Новый фонд занимается инвестициями по всему миру, и мы ищем страны с высокими темпами роста и значительной недооцененностью активов. Сейчас объем наших инвестиций в этих странах превышает $2 млрд. Это Азия, Ближний Восток и Латинская Америка. Разумеется, везде сейчас очень непростое время для инвестирования, но с момента начала нашей работы мы по своим показателям на 30% превосходим индексы в развивающихся странах.
— Как вы выбираете объекты для инвестиций?
— Россия научила меня важной вещи — умению оценивать активы. Когда мы начинали работать в России, это был самый недооцененный рынок в мире. И было ясно, что в такой ситуации инвестировать в России выгодно. За 10 лет стоимость моего портфеля здесь выросла в 27 раз, и, получив этот опыт, я стал искать другие регионы с похожей ситуацией. Понятно, что точно таких условий, как в России 1990-х, нигде в мире нет, однако мы все же нашли несколько очень привлекательных и сильно недооцененных компаний в разных странах. Я отношусь к категории инвесторов, которые вкладывают средства в недооцененные компании. Я ищу абсолютно дешевые с точки зрения любой методики оценки компании. Это должны быть компании с низким для своей страны соотношением цены и прибыли (P/E). Также у них должно быть низкое соотношение цены и прибыли для данной отрасли. Нужно, чтобы котировки этих компаний были ниже их исторического значения. Если все эти критерии налицо, а руководство компании может внятно и убедительно изложить свои позиции, я заинтересован в инвестировании. Все это дается весьма непросто. Мы проанализировали на бумаге порядка 10 000 компаний, затем за полтора года посетили 1000 компаний, и в результате получилось всего 15 значительных инвестиционных проектов. Таким образом, попасть в наш портфель для компании очень сложно. В действительности существует не так много безусловно привлекательных для инвесторов возможностей. [...]
— Среди множества компаний, которые вы рассматриваете, нет ли все-таки компаний из России?
— Я стараюсь оставаться бесстрастным инвестором, и у меня нет каких-либо предубеждений или пристрастий к российским компаниям. Важно только то, как они торгуются по сравнению с другими компаниями мира и насколько рискован их бизнес по сравнению с остальными. Но мой опыт показывает, что в России крайне остро стоит проблема защиты прав собственности. В таких условиях логично, что российские компании стоят существенно меньше, чем подобные компании из других стран, ведь здесь есть реальная опасность потери собственных активов. Иногда собственность отбирают рейдеры, иногда она теряется в ходе других конфликтов. Чтобы заинтересовать инвесторов, компании из России должны быть гораздо дешевле западных аналогов.
— Вы считаете, что в этом смысле Россия — самая слабая страна в мире? Или есть примеры худшей ситуации?
— Есть ряд африканских стран, где ситуация с правом собственности хуже. Но из 20 с лишним стран, которые я посетил за последние 18 месяцев, нигде не было так плохо с защитой собственности, как в России. Ситуация в России — это просто катастрофа. Это проблема не только для иностранных инвесторов. Россияне страдают от этого точно так же, если не больше.
— Мне казалось, за последние 10 лет здешняя ситуация по крайней мере не ухудшилась.
— Не согласен. Сейчас положение хуже, чем когда-либо за всю постсоветскую эпоху. Когда я впервые приехал в Россию в 1992 г., меня часто спрашивали: а может ли так быть, чтобы имя какого-нибудь инвестора попросту исчезло из списка акционеров? Я говорил: «Нет, такое невозможно. Дела не настолько плохи». Могут случиться всякие неприятности, но основополагающее право инвестора на долю собственности незыблемо. И долгие годы такие права действительно более или менее соблюдались. Однако в 2007 г. именно это невозможное случилось с нами. Данные, касающиеся собственности на три российские компании фонда, были просто вычеркнуты из реестра, их заменили на неких лиц, за которыми стояли криминальные структуры. Так что я могу сказать, что положение с правами на собственность в России ухудшилось, особенно в последние четыре года.
— Вы выделяете 2004 год. Что тогда случилось?
— В 2004 г. была выиграна война против олигархов. С 1992 по 2004 г. олигархи оставались исключительно мощной экономической силой. Они были высшим звеном пищевой цепочки, в то время как силовики и бюрократы занимали более низкие ступени. Но когда олигархи ушли с этой верхней позиции, их место заняли представители правоохранительных органов и чиновники. И они начали ущемлять права собственности в таком масштабе, какой олигархам и не снился. До 2004 г. такого не было.
— Пока вас не лишили визы, вы были активным сторонником России вообще и политики Путина. Как это соотносится с тем, что вы говорите сейчас?
— Думаю, что до того, как Путин был избран президентом, влияние олигархов на экономику и общественную жизнь России было неприемлемо большим для всех здравомыслящих людей. Около 40% страны контролировали 22 олигарха, а средний россиянин жил в бедности. Я видел, насколько это ужасно, меня это возмущало, как и любого, кто жил в России. Когда Путин пришел к власти в 1999 г., он начал бороться против власти олигархов. По-человечески я не мог не радоваться этому. Мне кажется, с 2000 по 2004 г. в области экономических реформ был виден явный прогресс, а олигархическая власть ослабевала. Беда в том, что при этом образовавшийся вакуум власти начали заполнять представители правоохранительных органов и чиновники. Независимо от того, хороши или плохи были намерения Путина, на этом этапе любой офицер из силовых структур или чиновник уже стремился сам сделаться олигархом. И тут ситуация стала выходить из-под контроля. Я не единственный, кто так считает. В принципе, то же самое говорит о происходящем в России и новый президент, Дмитрий Медведев.
— Как вы оцениваете нынешнюю связку президент — премьер? Ваши личные ощущения и мнения как специалиста по инвестициям. Что вы можете сказать о перспективах России?
— Я не политик, а только инвестор, так что не могу давать рекомендаций о правильном государственном устройстве. С точки зрения инвестиций могу сказать лишь следующее: чем понятнее, кто реально определяет экономическую политику, тем проще инвесторам решить, каковы будут риски при воплощении этой политики.
— Если вернуться к олигархам: что можно сказать о новых лицах, сравнительно поздно появившихся на этой арене? Ведь люди вроде владельца нефтетрейдинговой компании Gunvor Геннадия Тимченко не являются олигархами в том смысле, в каком ими были в свое время владелец «Интерроса» Владимир Потанин или основной владелец «Альфа-групп» Михаил Фридман. Вы следите за их действиями?
— Я их не знаю.
— Что случилось с налогами вашего фонда? Как эта история связана с компанией «Камея»? Коснулось ли это вас?
— Когда я лишился визы, то стал мишенью для самых разных криминальных групп, желавших украсть активы фонда. Эту ситуацию можно сравнить с мародерами и стервятниками, появляющимися на поле брани в надежде поживиться за счет раненых и убитых. В данном случае одна преступная группа захотела получить собственность фонда. В июне 2007 г. в наш офис пришли сотрудники управления по налоговым преступления ГУВД Москвы. Они изъяли все документы наших инвестиционных компаний из нашего офиса и обслуживающей нас юридической фирмы. Это было сделано под предлогом расследования дела, связанного с «Камеей» — инвестиционной компанией, принадлежащей одному из клиентов Hermitage. Один из юристов выразил протест, назвав обыск незаконным, и силовики его жестоко избили. Он был арестован и попал в госпиталь на две недели. Изъятые ГУВД Москвы документы предположительно были использованы для того, чтобы мошеннически сменить владельцев трех российских компаний фонда — «Рилэнд», «Махаон» и «Парфенион». Мы посмотрели, кто был указан владельцем таким образом украденных компаний, — это оказался преступник, осужденный за убийство. Вслед за этим осенью 2007 г. некий судебный пристав позвонил в наш офис с судебным решением, о котором мы никогда не слышали. Оказалось, что в Арбитражный суд Петербурга против тех же трех российских компаний фонда были поданы иски на общую сумму $376 млн. Мы отправили своего юриста в Петербург, и он, вернувшись, показал целую кипу документов, содержащих сфальсифицированные и оформленные задним числом договоры, где значилось, что эти российские компании фонда задолжали некоей компании — о которой мы никогда не слышали — $376 млн. Кроме того, какие-то адвокаты, которых мы ни на что не уполномочивали и о которых ничего не знали, пришли в суд от имени компаний фонда и признали иски на $376 млн. В результате судьи вынесли решения против наших компаний, обязав их выплатить эту сумму.
Тогда же в июне — июле 2007 г. ГУВД провело рейды в офисах и банках, где наши компании хранили свои активы, надеясь найти активы фонда. Мы полагаем, что эти сфальсифицированные решения судов и должны были быть использованы для захвата активов. К огорчению рейдеров, в пределах России никаких активов у нас уже не оставалось, фонд вывел активы, когда наши клиенты стали выходить из него. Так что тогда преступники остались с пустыми руками. Но уже в марте этого года мы узнали (в нашем кипрском подразделении появились документы), что подан еще один иск, на этот раз в Арбитражный суд Казани, представителями некой компании с Британских Виргинских островов — Boily Systems Ltd.
Отправив адвокатов в Казань по этому делу, мы неожиданно выяснили, что фальшивый иск в Петербурге был не единственный в 2007 г. В Казани преступники также представили в суд поддельные документы. Затем мы обнаружили то же самое в Москве. Казанский и московский иски на сотни миллионов долларов были поданы уже после того, как преступники поняли, что на украденных компаниях нет активов, и мы удивились: зачем фабриковать эти иски, если украсть уже ничего нельзя? Ответ был получен в июне, когда мы узнали, что три украденные у нас компании открыли банковские счета в конце прошлого года. Две компании сделали это в Универсальном банке сбережений (УБС), третья — в «Интеркоммерц банке». Оба этих банка — мелкие, капитал УБС составляет $1,5 млн, у «Интеркоммерца» — $11,8 млн. Мы посмотрели на сайте Центробанка, что о них известно, и увидели, что после открытия счетов украденными у нас компаниями в обоих этих банках начался невиданный наплыв вкладов. Мы проанализировали и поняли, что прирост вкладов практически совпадал с суммами уплаченных налогов нашими компаниями в 2006 г. Эта преступная группа, не сумевшая заполучить наши активы, все-таки смогла украсть $230 млн, которые мы заплатили в виде налогов российскому государству в 2006 г. Таким образом, мы здесь являемся уже не единственной жертвой, правительство России оказалось такой же жертвой, как и мы. Задолго до того, как рейдеры украли эти деньги, мы подали многочисленные жалобы в правоохранительные органы и обжаловали сфабрикованные решения в арбитражном суде, но правоохранительными органами не было предотвращено это преступление. А сейчас, похоже, эта группа очень эффективно препятствует расследованию данного дела.
— Вы считаете, что дело в отношении «Камеи» было предлогом, имевшим целью украсть у вас компании? Или этот план появился позже?
— Дело с «Камеей» было частью той же махинации, поскольку у «Камеи» нет задолженности по налогам. В распоряжении «Камеи» есть четыре письма различного содержания — от Министерства финансов, от ФНС, от местных налоговых органов и от их начальства, и все они подтверждают, что у компании нет никаких задолженностей по налогам. «Камея» платила налоги в полном объеме в соответствии с законом. Так, в 2006 г. было заплачено $135 млн. Это больше, чем заплатил «Аэрофлот», «Ростелеком» или «АвтоВАЗ». К тому же в «Камее» проводился аудит, претензий к этой компании по налогам нет. Согласно Налоговому кодексу РФ налоговый контроль возложен и осуществляется налоговыми органами по следующей процедуре: компания заполняет налоговую декларацию, налоговые органы ее проверяют, и, если возникают вопросы, компания может представить свои возражения. Когда разрешить противоречие не удается, налоговые органы предъявляют претензию, и, если вы ее не удовлетворяете, тогда вмешивается налоговая полиция. Но здесь полиция появилась еще до возникновения каких-либо разногласий. А ведь даже сейчас, спустя два года, претензий по налогам никто не предъявлял. Между тем полиция не закрывает дело «Камеи». Представляется, что это просто был предлог, чтобы прийти и захватить корпоративные документы, а затем мошеннически использовать эти документы для смены собственников наших компаний.
— Появлялась информация о том, что некоторые ваши сотрудники покинули Россию. Вы можете сказать, как эта ситуация с «Камеей» повлияла на людей?
— После того как мне запретили въезд в Россию, я организовал офис в Лондоне. Вести бизнес одному невозможно, и в начале 2006 г. я вывез свою команду в Лондон из Москвы. С тех пор вся команда работает в Лондоне, так что непосредственного воздействия на этих людей история с «Камеей», произошедшая в 2007 г., не оказала.
— Правда ли, что ваших сотрудников хотели допросить в связи с делом «Камеи», но они не явились?
— Нет, различные сотрудники являлись в органы МВД для беседы по этому делу.
— Являлись в Москве?
— Да, в Москве.
— Честно говоря, мы впервые слышим о подобной схеме. Были случаи мошеннического возврата по НДС, но чтобы мошенникам возвращали налог на прибыль, да еще в таких объемах… Тот, кто это сделал, по-видимому, очень хитер.
— Мы шокированы тем, как изощренно планировалось преступление и сколько людей в нем было замешано. Здесь и мошенники, подменившие сведения в ЕГРЮЛ о собственниках, директорах и адресах компаний, и сотрудники МВД, изъявшие документы, при помощи которых можно было бы подменить собственников компаний, и адвокаты, составившие фальшивые иски, и судьи, которые принимали решения по этим искам, и налоговики, возвратившие $230 млн государственных средств в течение двух дней. Это был беспрецедентный преступный заговор.
— У вас есть предположения относительно того, кто это делал?
— Мы знаем имена всех людей, кто действовал в первых рядах. Известны имена сотрудников МВД, судей, адвокатов, тех, кто подписывал все документы, фигурировавшие в процессе. Предъявить обвинение множеству людей, таким образом замешанных в мошенничестве, было бы несложно, гораздо труднее привлечь к ответственности истинных организаторов.
— Возможно, у вас не получится доказать преступление. Но вы можете просто назвать имена. Почему вы не хотите этого делать?
— Мы уже назвали имена и указывали на обстоятельства, при которых было совершено это преступление, подавая основательно документированные жалобы
— Кому вы подавали жалобы?
— Как только нам стало известно о мошеннической перерегистрации компаний и фальшивых исках, мы подготовили документы и с 3 по 11 декабря прошлого года подали шесть жалоб. Еще три жалобы мы подали в конце июля, когда узнали о хищении мошенниками уплаченных нами ранее налогов из бюджета.
Две жалобы мы направили генеральному прокурору РФ, две — в Следственный комитет при прокуратуре, еще две — в департамент собственной безопасности МВД. Итого шесть. Если хоть одна из этих жалоб была бы рассмотрена должным образом, выяснилось бы, что компании были украдены, деятельность мошенников была бы остановлена, мошенническое хищение бюджетных средств удалось бы предотвратить. Но ни на одну из жалоб не было надлежащего отклика. Пять из них были либо отклонены, поскольку правоохранительные органы не обнаружили события преступления, либо оставлены без рассмотрения. Причем две из этих пяти жалоб были спущены вниз на рассмотрение тем самым сотрудникам ГУВД, на которых мы жаловались. И только одной жалобе был дан ход — в Следственном комитете при прокуратуре РФ. Один из следователей проявил интерес к заявлению, и 5 февраля 2008 г., спустя два месяца после подачи, было заведено уголовное дело. Но в тот же день дело у этого следователя забрали и передали на самый нижний уровень. Тогда же один из сотрудников ГУВД Москвы — тот, что руководил изъятием документов в нашем офисе в июне 2007 г., — был привлечен к оперативному сопровождению открытого уголовного дела, что в том числе, как нам кажется, привело к блокированию расследования этого преступления.
— Но у вас все же есть надежда, что дело будет расследовано?
— Я надеюсь, что при столь огромном масштабе преступления политические лидеры России в конце концов отстранят от расследования этого дела тех конкретных коррумпированных сотрудников, которые очевидно пытаются воспрепятствовать расследованию, и передадут дело туда, где оно было возбуждено, — непосредственно в Следственный комитет при прокуратуре РФ. Все-таки в данном случае у государства украли $230 млн. Преступление было вопиющим, и ответные действия государства должны быть адекватными. Думаю, в случае передачи дела высшим инстанциям, где коррупционные и узкокорпоративные интересы не смогут блокировать следствие, виновные будут найдены и наказаны.
— Вы верите, что так будет?
— Думаю, надо передать дело специальному органу, подчиненному непосредственно президенту или премьер-министру, поскольку на нижних уровнях в системе МВД и Следственного комитета при прокуратуре РФ коррупционное давление слишком велико.
— Вы сейчас предпринимаете какие-либо судебные действия?
— Да, и очень активно. Одно из недавних дел связано с Британскими Виргинскими островами (БВО), где была зарегистрирована компания Boily Systems, приобретшая три инвестиционные компании, ранее украденные у нас. Когда преступники украли эти компании и совершили аферу с налогами, им нужно было избавиться от этих компаний, и они продали все три компании всего за 18 000 руб. Boily, зарегистрированной на БВО. Boily почти сразу же подала заявление о ликвидации всех трех компаний. Чтобы не допустить ликвидации, мы направили иск в суд БВО, и суд наложил арест на все действия Boily Systems по разрушению и ликвидации компаний. Кроме того, судом был назначен внешний управляющий Boily — международная компания Kroll, занимающаяся оперативно-розыскной деятельностью. Сейчас она обладает полномочиями на расследование фактов мошенничества Boily и всего, что с ней связано, в любых юрисдикциях.
Кроме того, совсем недавно Арбитражный суд Казани вынес решение в нашу пользу. Мы идем от одного суда к другому, последовательно отменяя каждое из незаконных решений. Если мы сможем остановить ликвидацию украденных у нас компаний, то будет получен доступ к документам, которые позволят установить, кто виновен в мошенничестве.
— Ваши адвокаты обращались в МВД, прокуратуру и другие правоохранительные структуры?
— Да, они направляли во все эти органы официальные жалобы. Сначала была одна серия жалоб, потом, в конце июля, когда обнаружилось мошенничество с налогами, — вторая, на этот раз генеральному прокурору, а также главе Следственного комитета при прокуратуре РФ [Александру] Бастрыкину.
— Какой-либо прогресс был достигнут?
— К сожалению, основной прогресс заключается в том, что на этой неделе следователь, расследующий нашу жалобу о мошенничестве, обратился в суд с просьбой открыть уголовное дело против наших адвокатов. Предлогом является то, что их доверенности были якобы неправильно оформлены. По его мнению, печати были не те, что конфисковало ГУВД, да и сами директора якобы таковыми не являются. Следствие, с одной стороны, признает, что мошенники незаконно перерегистрировали компании на себя и поэтому директора фонда являются законными директорами. Но, с другой стороны, они утверждают, что раз уж мошенники захватили компании и внесли недостоверные данные в ЕГРЮЛ, то они и являются уполномоченными директорами. Поэтому законные директора не могут давать никаких доверенностей. То есть если, придя домой, вы обнаружили, что у вас в квартире вор, вы не можете позвонить в милицию, а должны сесть под дверью и горевать. Раз вор занял вашу квартиру, то он теперь вор в законе, точнее, в праве… Такое кафкианское развитие ситуации. Редко удавалось встречать столь иезуитскую логику. Сначала незаконно конфискуются документы и печати компаний, компании перерегистрируются на лиц с криминальным прошлым, потом фабрикуются иски и судебные решения, и, наконец, у государства из бюджета крадут налоги. И единственный, кто борется с этим преступлением, — это не милиция, а жертва преступления и ее юристы. И вот после того, как эти юристы отменили десятки судебных решений, которые само следствие назвало мошенническими, вместо преследования мошенников, совершивших преступление, следователь требует возбудить дело против юристов, которые на протяжении года боролись с этими мошенниками. Понятно, что у такого дела нет никаких перспектив в независимом суде, поскольку подлинные директора украденных компаний фонда уже не раз подтверждали полномочия юристов и сделали это еще раз для данного суда. Остается надеяться на то, что суд будет объективным и независимым.
— Банк HSBC участвует в этих событиях? И что они об этом думают?
— С самого начала управляющим фондом Hermitage Fund был банк HSBC, и именно он является законным владельцем украденных компаний. Так что все жалобы, подаваемые как в России, так и в других странах в связи с этим делом, готовились HSBC и подписывались им. Конечно, вся история крайне неприятна для них. Когда у вас мошеннически захватывают компании, подрывается вера в защиту права собственности.
— Очевидно, что вам приходится оплачивать услуги адвокатов. Во сколько это обходится?
— Сумма очень значительная, хотя точных цифр назвать не могу.
— А примерная оценка?
— Если учесть, что адвокаты есть и у нас, и у HSBC, то можно сказать, что речь идет о большом количестве адвокатов.
— Зачем вам сейчас компании, которые были у вас украдены? Вы закрыли бизнес в России, у вас в этих компаниях ничего не осталось, так стоит ли тратить на это деньги?
— В данный момент в России против наших представителей открыты уголовные дела, находящиеся на предварительных стадиях. Против дочерних компаний фонда мошенники подали иски на суммы в миллиарды рублей, пытаются обвинить наших адвокатов. Очевидно, что нам необходимо навести порядок во всех этих делах и добиться полной ясности.
— Были ли подписаны какие-либо ордера в отношении лично вас?
— Вероятно, какие-то ордера каждый день подписываются и каждый день аннулируются, так что ни в какой конкретный момент вы не можете этого знать точно.
— Но вам было известно о чем-либо подобном?
— После подачи нами жалобы в феврале было открыто уголовное дело. Некоторых силовиков, на которых мы жаловались, допросили. Спустя несколько дней один из этих людей отправился в Калмыкию и нашел там компанию, директором которой я был в 2001 г., против которой ранее возбуждалось уголовное дело, закрытое в связи с отсутствием состава преступления. Против этой компании ни тогда в 2001 г., ни сейчас в 2008 г. налоговыми органами не выдвигались никакие претензии, но он стал доказывать, что налоги были выплачены неправильно, не по той ставке. Якобы сумма в $300, необходимая для получения налоговых льгот, была уплачена с нарушениями. Это и есть главное, в чем меня обвиняют.
— И на этом основании вас разыскивают?
— Да, [разыскивают] в России.
— До лишения визы у вас, конечно же, были многочисленные связи с российскими брокерскими компаниями, в том числе с самыми крупными. Их отношения с вами изменились впоследствии, пытались ли они как-нибудь использовать ваше неблагоприятное положение?
— У нас нет особенно тесных связей с брокерами, я всегда предпочитал выстраивать чисто деловые отношения на расстоянии вытянутой руки. Ведь если брокеры знают о вашем бизнесе слишком много, они действительно могут воспользоваться вашей слабостью. Мы никогда не ставили себя в такое положение.
— Некоторые брокерские фирмы знали, что вам запретили въезд в Россию, еще до того, как это стало достоянием гласности. Когда вы сообщили об этом своим партнерам? И кому именно?
— Британское правительство дало нам понять, что если мы будем решать проблему спокойно, дипломатическими средствами, то оно поможет мне вернуть визу. В течение трех месяцев мы пытались использовать дипломатические каналы для возобновления визы, и кое-что было достигнуто в ходе переговоров. Но переговоры сорвались только из-за того, что информация просочилась в прессу.
— Так что, до этого вы не хотели информировать кого-либо о проблеме?
— Если бы рассказал об этом хоть одному человеку, пришлось бы рассказывать и всем остальным. А пока дипломатические средства не были исчерпаны, мы не хотели предавать дело огласке.
— А как вы вообще решили приехать в Россию?
— Здесь есть интересная предыстория. Мой дед был американским коммунистом. В 1927 г. он приехал в Москву по приглашению Коминтерна. С моей бабушкой, русской, он встретился в Москве, так что мой отец родился в Москве. В 1932 г. они уехали в Америку, и дед стал главой компартии США. Затем, в 1946 г., его исключили из партии, поскольку он не соглашался со Сталиным по вопросу о том, насколько жестким должен быть коммунизм в Америке. В 1950-х, при Маккарти, он подвергся преследованиям за принадлежность к коммунистам. А когда в 1989 г. была разрушена Берлинская стена, я, планируя свой будущий путь, решил вернуться к своим семейным корням и принять участие в жизни Восточной Европы и России. В 1989 г. я переехал в Лондон, в 1992 г. стал работать в Salomon Brothers. После начала ваучерной приватизации я стал покупать акции российских компаний. Мне стало очевидно, что это очень интересная страна с хорошими возможностями для инвестиционного бизнеса. В 1995 г. я ушел из Salomon Brothers, в 1996 г. основал Hermitage и приехал в Москву, почти как мой дед. Здесь я остался надолго, а затем меня выкинули из капиталистической России, как моего деда — из коммунистической партии.
— Кто давал фонду деньги на начальном этапе?
— Фонд начал работать в апреле 1996 г., и первым нашим инвестором стал Republic National Bank of New York, вложивший $25 млн. Это был первоначальный капитал, из которого и вырос бизнес. Наши показатели были очень внушительными, и многие инвесторы пришли к нам в 1996-1997 гг. Мы пережили кризис 1998 г., а в 1999 и 2000 гг. медленно, но верно наращивали обороты и в какой-то момент стали крупнейшим портфельным инвестором в стране.
— А почему банк решил дать вам деньги? Как вы их убедили?
— Это было непросто. Большинство инвесторов в то время считали, что вкладывать в Россию — безумие. Но это был не совсем обычный банк: им руководил один из самых умных инвесторов в мире — Эдмунд Сафра. Он очень успешно вел бизнес, потому что видел богатые возможности там, где другие их не видели. Когда я представил ему ситуацию в России, он не испугался, а, наоборот, воодушевился перспективами.
— Вы много лет жили в России. Вы хорошо говорите по-русски?
— К сожалению, окружавшие меня люди прекрасно говорили по-английски, поэтому единственная возможность практиковаться у меня была при общении с водителем и в ресторанах. В результате мой русский намного хуже, чем должно было быть после 10 лет. [...]
Hermitage Capital Management
Управляющая компания
компания зарегистрирована на острове Гернси и принадлежит менеджменту. Средства под управлением на 1 июля 2008 г. – Более $3 млрд. Другие финансовые показатели не раскрываются. Специализируется на инвестировании средств клиентов в глобальные, развивающиеся и пограничные рынки. Управляет, в частности, фондом развивающихся рынков Hermitage Global, созданным в апреле 2007 г. Кроме того, Hermitage Capital Management в партнерстве с HSBC управляет Hermitage Fund, созданным в апреле 1996 г. для инвестиций в страны СНГ.
Андрей Панов
С тех пор как внука генерального секретаря американской коммунистической партии перестали пускать в Россию, он переключился на инвестиции в страны Ближнего Востока и Латинской Америки.
Фонд Hermitage Уильяма Браудера несколько лет назад был крупнейшим портфельным инвестором в России. Люди, доверившие Браудеру деньги, были довольны: с середины 1990-х стоимость активов под его управлением выросла в 27 раз. Но в 2005 году удача отвернулась от Браудера. Сначала его лишили российской визы, потом обвинили в уходе от налогов, а в конце концов и просто захватили некоторые из его компаний. В России мало кто расстроился по этому поводу: Браудер умел «доставать» владельцев компаний, требуя от них уважения собственных интересов. Встретившись в Лондоне с корреспондентом «Ведомостей», инвестор рассказал, как он добивается справедливости в России сейчас.
— Первый вопрос связан с историей вашей визы.
— Чтобы понять эту историю, надо иметь представление о нашем бизнесе в России. Я прибыл в Россию в апреле 1996 г. в качестве инвестиционного менеджера и первые два года делал то, что и должен делать любой инвестиционный аналитик: посещал компании, просматривал бухгалтерские балансы и декларации о доходах, рекомендовал инвестиционные решения. Здесь в то время было просто заниматься инвестициями — конкуренция была небольшой, рынки оставались сильно недооцененными. В 1998 г. рынки обрушились и Россия потеряла 88% капитализации. Компании, в которые инвестировал наш фонд, — крупные нефтяные и металлургические корпорации — находились под контролем олигархов, и после кризиса 1998 г. эти олигархи оказались не заинтересованными в том, чтобы должным образом вести себя по отношению к миноритарным акционерам. До 1998 г. они могли получать деньги с Уолл-стрит или из лондонского Сити, но после кризиса эта возможность исчезла. А в России в то время не было правил, не позволяющих олигархам нарушать права миноритариев. В 1999 г. среди олигархов началась настоящая оргия воровства активов компаний, которые они контролировали. Они занимались выводом активов, махинациями с трансфертным ценообразованием, размыванием [уставного] капитала, хищениями. И я понял, что для успешного инвестирования остается одна возможность: препятствовать людям, разворовывающим компании, в которые мы вкладываем деньги.
В большинстве случаев — например, с «Газпромом», Сбербанком, РАО ЕЭС, «Сургутнефтегазом» и «Сиданко» — нам приходилось решать очень масштабные проблемы, как в наших собственных интересах, так и в интересах сотен тысяч акционеров этих компаний, включая миноритариев и государство. Несколько лет все складывалось удачно. Правительство поощряло нашу работу, поскольку мы защищали интересы России. Но когда ты мешаешь обворовывать компании, люди, которым ты мешаешь, оказываются очень недовольны.
В какой-то момент в одной из компаний мы так сильно разозлили кое-кого из высокопоставленных руководителей, что они стали добиваться аннулирования моей визы. И когда я 13 ноября 2005 г. прибыл в «Шереметьево», выяснилось, что моя виза недействительна. Это было полной неожиданностью.
— У вас есть предположения относительно того, кто стоял за этим?
— Нам было очевидно, что речь идет об одной из компаний, в которой мы активно добивались изменения системы корпоративного управления. При этом трудно указать на конкретных лиц. И если сегодня спросить у четырех наиболее влиятельных людей в России, кто лишил Билла Браудера визы, то вы получите четыре разных ответа. Так что конкретных имен мы до сих пор не можем назвать.
— Мне доводилось слышать, что вы подобрались слишком близко к реальным хозяевам «Сургутнефтегаза». Это так?
— Я тоже слышал эту версию, но существует еще по меньшей мере три альтернативные версии.
— Но вы все же узнали, кто реально владеет «Сургутнефтегазом»?
— Все, что мы о компании знаем, было опубликовано в газетах.
— Итак, создалось впечатление, что вы потеряли надежду на получение новой визы?
— Иногда надо уметь понимать намеки. Если кто-то не желает приглашать вас к себе в гости, не нужно проявлять настойчивость, лучше пойти туда, где вам рады. А после того, как мне отказали в выдаче визы, я понял, что мне надо заниматься другими регионами мира. В результате мы сейчас работаем на других развивающихся рынках.
— Что было последней каплей, заставившей вас принять решение об уходе из России?
— После аннулирования моей визы я полгода активно добивался ее возобновления, и многие люди в России и на Западе были на моей стороне. Но от российского правительства мы так и не получили положительного ответа. В конце концов стало ясно, что раз мои столь влиятельные сторонники ничего не могут добиться ценой огромных усилий, то надо уходить. Летом 2006 г. я принял решение переключиться на другие рынки. Я ездил по всему миру, встречаясь с представителями множества компаний. Нашлось несколько мест за пределами России, где для инвестиций были очень интересные возможности.
— А чем обернулись ваши проблемы для инвесторов, вкладывавших в Hermitage?
— Они получили свои деньги от фонда.
— Сколько средств находилось под управлением фонда к моменту скандала с визой и как быстро люди стали потом выводить свои деньги?
— К тому моменту объем наших средств в России составлял $4 млрд, и в течение полутора лет мы ликвидировали почти все. Фонд существует и сейчас, но его объемы очень невелики. Сохранилось порядка 2% или 3% активов.
— Почему вы не закрыли фонд?
— Мы инвестировали в несколько стран бывшего СССР, в том числе в Средней Азии и в Восточной Европе. Россией дело не ограничивалось.
— Инвесторы были сильно встревожены, когда забирали свои деньги?
— Обычно отношение было такое: если даже крупнейшему зарубежному портфельному инвестору закрыт путь в страну, значит, я остерегусь держать свои инвестиции в этой стране.
— Расскажите о новых направлениях вашей инвестиционной деятельности. Много ли было инвесторов, которые вывели деньги из России и совместно с вами стали вкладывать их в другие рынки?
— Часть инвесторов переложили активы из российского фонда, но пришло также много новых инвесторов. Если говорить о том, чего я успел добиться за 10 лет работы в России, так это репутация инвестора, умеющего зарабатывать деньги на сложных рынках. И когда мы открывали новый фонд, нам было несложно привлекать инвестиции для работы на новых рынках.
— Куда же вы стали инвестировать? И насколько успешно шел бизнес?
— Новый фонд занимается инвестициями по всему миру, и мы ищем страны с высокими темпами роста и значительной недооцененностью активов. Сейчас объем наших инвестиций в этих странах превышает $2 млрд. Это Азия, Ближний Восток и Латинская Америка. Разумеется, везде сейчас очень непростое время для инвестирования, но с момента начала нашей работы мы по своим показателям на 30% превосходим индексы в развивающихся странах.
— Как вы выбираете объекты для инвестиций?
— Россия научила меня важной вещи — умению оценивать активы. Когда мы начинали работать в России, это был самый недооцененный рынок в мире. И было ясно, что в такой ситуации инвестировать в России выгодно. За 10 лет стоимость моего портфеля здесь выросла в 27 раз, и, получив этот опыт, я стал искать другие регионы с похожей ситуацией. Понятно, что точно таких условий, как в России 1990-х, нигде в мире нет, однако мы все же нашли несколько очень привлекательных и сильно недооцененных компаний в разных странах. Я отношусь к категории инвесторов, которые вкладывают средства в недооцененные компании. Я ищу абсолютно дешевые с точки зрения любой методики оценки компании. Это должны быть компании с низким для своей страны соотношением цены и прибыли (P/E). Также у них должно быть низкое соотношение цены и прибыли для данной отрасли. Нужно, чтобы котировки этих компаний были ниже их исторического значения. Если все эти критерии налицо, а руководство компании может внятно и убедительно изложить свои позиции, я заинтересован в инвестировании. Все это дается весьма непросто. Мы проанализировали на бумаге порядка 10 000 компаний, затем за полтора года посетили 1000 компаний, и в результате получилось всего 15 значительных инвестиционных проектов. Таким образом, попасть в наш портфель для компании очень сложно. В действительности существует не так много безусловно привлекательных для инвесторов возможностей. [...]
— Среди множества компаний, которые вы рассматриваете, нет ли все-таки компаний из России?
— Я стараюсь оставаться бесстрастным инвестором, и у меня нет каких-либо предубеждений или пристрастий к российским компаниям. Важно только то, как они торгуются по сравнению с другими компаниями мира и насколько рискован их бизнес по сравнению с остальными. Но мой опыт показывает, что в России крайне остро стоит проблема защиты прав собственности. В таких условиях логично, что российские компании стоят существенно меньше, чем подобные компании из других стран, ведь здесь есть реальная опасность потери собственных активов. Иногда собственность отбирают рейдеры, иногда она теряется в ходе других конфликтов. Чтобы заинтересовать инвесторов, компании из России должны быть гораздо дешевле западных аналогов.
— Вы считаете, что в этом смысле Россия — самая слабая страна в мире? Или есть примеры худшей ситуации?
— Есть ряд африканских стран, где ситуация с правом собственности хуже. Но из 20 с лишним стран, которые я посетил за последние 18 месяцев, нигде не было так плохо с защитой собственности, как в России. Ситуация в России — это просто катастрофа. Это проблема не только для иностранных инвесторов. Россияне страдают от этого точно так же, если не больше.
— Мне казалось, за последние 10 лет здешняя ситуация по крайней мере не ухудшилась.
— Не согласен. Сейчас положение хуже, чем когда-либо за всю постсоветскую эпоху. Когда я впервые приехал в Россию в 1992 г., меня часто спрашивали: а может ли так быть, чтобы имя какого-нибудь инвестора попросту исчезло из списка акционеров? Я говорил: «Нет, такое невозможно. Дела не настолько плохи». Могут случиться всякие неприятности, но основополагающее право инвестора на долю собственности незыблемо. И долгие годы такие права действительно более или менее соблюдались. Однако в 2007 г. именно это невозможное случилось с нами. Данные, касающиеся собственности на три российские компании фонда, были просто вычеркнуты из реестра, их заменили на неких лиц, за которыми стояли криминальные структуры. Так что я могу сказать, что положение с правами на собственность в России ухудшилось, особенно в последние четыре года.
— Вы выделяете 2004 год. Что тогда случилось?
— В 2004 г. была выиграна война против олигархов. С 1992 по 2004 г. олигархи оставались исключительно мощной экономической силой. Они были высшим звеном пищевой цепочки, в то время как силовики и бюрократы занимали более низкие ступени. Но когда олигархи ушли с этой верхней позиции, их место заняли представители правоохранительных органов и чиновники. И они начали ущемлять права собственности в таком масштабе, какой олигархам и не снился. До 2004 г. такого не было.
— Пока вас не лишили визы, вы были активным сторонником России вообще и политики Путина. Как это соотносится с тем, что вы говорите сейчас?
— Думаю, что до того, как Путин был избран президентом, влияние олигархов на экономику и общественную жизнь России было неприемлемо большим для всех здравомыслящих людей. Около 40% страны контролировали 22 олигарха, а средний россиянин жил в бедности. Я видел, насколько это ужасно, меня это возмущало, как и любого, кто жил в России. Когда Путин пришел к власти в 1999 г., он начал бороться против власти олигархов. По-человечески я не мог не радоваться этому. Мне кажется, с 2000 по 2004 г. в области экономических реформ был виден явный прогресс, а олигархическая власть ослабевала. Беда в том, что при этом образовавшийся вакуум власти начали заполнять представители правоохранительных органов и чиновники. Независимо от того, хороши или плохи были намерения Путина, на этом этапе любой офицер из силовых структур или чиновник уже стремился сам сделаться олигархом. И тут ситуация стала выходить из-под контроля. Я не единственный, кто так считает. В принципе, то же самое говорит о происходящем в России и новый президент, Дмитрий Медведев.
— Как вы оцениваете нынешнюю связку президент — премьер? Ваши личные ощущения и мнения как специалиста по инвестициям. Что вы можете сказать о перспективах России?
— Я не политик, а только инвестор, так что не могу давать рекомендаций о правильном государственном устройстве. С точки зрения инвестиций могу сказать лишь следующее: чем понятнее, кто реально определяет экономическую политику, тем проще инвесторам решить, каковы будут риски при воплощении этой политики.
— Если вернуться к олигархам: что можно сказать о новых лицах, сравнительно поздно появившихся на этой арене? Ведь люди вроде владельца нефтетрейдинговой компании Gunvor Геннадия Тимченко не являются олигархами в том смысле, в каком ими были в свое время владелец «Интерроса» Владимир Потанин или основной владелец «Альфа-групп» Михаил Фридман. Вы следите за их действиями?
— Я их не знаю.
— Что случилось с налогами вашего фонда? Как эта история связана с компанией «Камея»? Коснулось ли это вас?
— Когда я лишился визы, то стал мишенью для самых разных криминальных групп, желавших украсть активы фонда. Эту ситуацию можно сравнить с мародерами и стервятниками, появляющимися на поле брани в надежде поживиться за счет раненых и убитых. В данном случае одна преступная группа захотела получить собственность фонда. В июне 2007 г. в наш офис пришли сотрудники управления по налоговым преступления ГУВД Москвы. Они изъяли все документы наших инвестиционных компаний из нашего офиса и обслуживающей нас юридической фирмы. Это было сделано под предлогом расследования дела, связанного с «Камеей» — инвестиционной компанией, принадлежащей одному из клиентов Hermitage. Один из юристов выразил протест, назвав обыск незаконным, и силовики его жестоко избили. Он был арестован и попал в госпиталь на две недели. Изъятые ГУВД Москвы документы предположительно были использованы для того, чтобы мошеннически сменить владельцев трех российских компаний фонда — «Рилэнд», «Махаон» и «Парфенион». Мы посмотрели, кто был указан владельцем таким образом украденных компаний, — это оказался преступник, осужденный за убийство. Вслед за этим осенью 2007 г. некий судебный пристав позвонил в наш офис с судебным решением, о котором мы никогда не слышали. Оказалось, что в Арбитражный суд Петербурга против тех же трех российских компаний фонда были поданы иски на общую сумму $376 млн. Мы отправили своего юриста в Петербург, и он, вернувшись, показал целую кипу документов, содержащих сфальсифицированные и оформленные задним числом договоры, где значилось, что эти российские компании фонда задолжали некоей компании — о которой мы никогда не слышали — $376 млн. Кроме того, какие-то адвокаты, которых мы ни на что не уполномочивали и о которых ничего не знали, пришли в суд от имени компаний фонда и признали иски на $376 млн. В результате судьи вынесли решения против наших компаний, обязав их выплатить эту сумму.
Тогда же в июне — июле 2007 г. ГУВД провело рейды в офисах и банках, где наши компании хранили свои активы, надеясь найти активы фонда. Мы полагаем, что эти сфальсифицированные решения судов и должны были быть использованы для захвата активов. К огорчению рейдеров, в пределах России никаких активов у нас уже не оставалось, фонд вывел активы, когда наши клиенты стали выходить из него. Так что тогда преступники остались с пустыми руками. Но уже в марте этого года мы узнали (в нашем кипрском подразделении появились документы), что подан еще один иск, на этот раз в Арбитражный суд Казани, представителями некой компании с Британских Виргинских островов — Boily Systems Ltd.
Отправив адвокатов в Казань по этому делу, мы неожиданно выяснили, что фальшивый иск в Петербурге был не единственный в 2007 г. В Казани преступники также представили в суд поддельные документы. Затем мы обнаружили то же самое в Москве. Казанский и московский иски на сотни миллионов долларов были поданы уже после того, как преступники поняли, что на украденных компаниях нет активов, и мы удивились: зачем фабриковать эти иски, если украсть уже ничего нельзя? Ответ был получен в июне, когда мы узнали, что три украденные у нас компании открыли банковские счета в конце прошлого года. Две компании сделали это в Универсальном банке сбережений (УБС), третья — в «Интеркоммерц банке». Оба этих банка — мелкие, капитал УБС составляет $1,5 млн, у «Интеркоммерца» — $11,8 млн. Мы посмотрели на сайте Центробанка, что о них известно, и увидели, что после открытия счетов украденными у нас компаниями в обоих этих банках начался невиданный наплыв вкладов. Мы проанализировали и поняли, что прирост вкладов практически совпадал с суммами уплаченных налогов нашими компаниями в 2006 г. Эта преступная группа, не сумевшая заполучить наши активы, все-таки смогла украсть $230 млн, которые мы заплатили в виде налогов российскому государству в 2006 г. Таким образом, мы здесь являемся уже не единственной жертвой, правительство России оказалось такой же жертвой, как и мы. Задолго до того, как рейдеры украли эти деньги, мы подали многочисленные жалобы в правоохранительные органы и обжаловали сфабрикованные решения в арбитражном суде, но правоохранительными органами не было предотвращено это преступление. А сейчас, похоже, эта группа очень эффективно препятствует расследованию данного дела.
— Вы считаете, что дело в отношении «Камеи» было предлогом, имевшим целью украсть у вас компании? Или этот план появился позже?
— Дело с «Камеей» было частью той же махинации, поскольку у «Камеи» нет задолженности по налогам. В распоряжении «Камеи» есть четыре письма различного содержания — от Министерства финансов, от ФНС, от местных налоговых органов и от их начальства, и все они подтверждают, что у компании нет никаких задолженностей по налогам. «Камея» платила налоги в полном объеме в соответствии с законом. Так, в 2006 г. было заплачено $135 млн. Это больше, чем заплатил «Аэрофлот», «Ростелеком» или «АвтоВАЗ». К тому же в «Камее» проводился аудит, претензий к этой компании по налогам нет. Согласно Налоговому кодексу РФ налоговый контроль возложен и осуществляется налоговыми органами по следующей процедуре: компания заполняет налоговую декларацию, налоговые органы ее проверяют, и, если возникают вопросы, компания может представить свои возражения. Когда разрешить противоречие не удается, налоговые органы предъявляют претензию, и, если вы ее не удовлетворяете, тогда вмешивается налоговая полиция. Но здесь полиция появилась еще до возникновения каких-либо разногласий. А ведь даже сейчас, спустя два года, претензий по налогам никто не предъявлял. Между тем полиция не закрывает дело «Камеи». Представляется, что это просто был предлог, чтобы прийти и захватить корпоративные документы, а затем мошеннически использовать эти документы для смены собственников наших компаний.
— Появлялась информация о том, что некоторые ваши сотрудники покинули Россию. Вы можете сказать, как эта ситуация с «Камеей» повлияла на людей?
— После того как мне запретили въезд в Россию, я организовал офис в Лондоне. Вести бизнес одному невозможно, и в начале 2006 г. я вывез свою команду в Лондон из Москвы. С тех пор вся команда работает в Лондоне, так что непосредственного воздействия на этих людей история с «Камеей», произошедшая в 2007 г., не оказала.
— Правда ли, что ваших сотрудников хотели допросить в связи с делом «Камеи», но они не явились?
— Нет, различные сотрудники являлись в органы МВД для беседы по этому делу.
— Являлись в Москве?
— Да, в Москве.
— Честно говоря, мы впервые слышим о подобной схеме. Были случаи мошеннического возврата по НДС, но чтобы мошенникам возвращали налог на прибыль, да еще в таких объемах… Тот, кто это сделал, по-видимому, очень хитер.
— Мы шокированы тем, как изощренно планировалось преступление и сколько людей в нем было замешано. Здесь и мошенники, подменившие сведения в ЕГРЮЛ о собственниках, директорах и адресах компаний, и сотрудники МВД, изъявшие документы, при помощи которых можно было бы подменить собственников компаний, и адвокаты, составившие фальшивые иски, и судьи, которые принимали решения по этим искам, и налоговики, возвратившие $230 млн государственных средств в течение двух дней. Это был беспрецедентный преступный заговор.
— У вас есть предположения относительно того, кто это делал?
— Мы знаем имена всех людей, кто действовал в первых рядах. Известны имена сотрудников МВД, судей, адвокатов, тех, кто подписывал все документы, фигурировавшие в процессе. Предъявить обвинение множеству людей, таким образом замешанных в мошенничестве, было бы несложно, гораздо труднее привлечь к ответственности истинных организаторов.
— Возможно, у вас не получится доказать преступление. Но вы можете просто назвать имена. Почему вы не хотите этого делать?
— Мы уже назвали имена и указывали на обстоятельства, при которых было совершено это преступление, подавая основательно документированные жалобы
— Кому вы подавали жалобы?
— Как только нам стало известно о мошеннической перерегистрации компаний и фальшивых исках, мы подготовили документы и с 3 по 11 декабря прошлого года подали шесть жалоб. Еще три жалобы мы подали в конце июля, когда узнали о хищении мошенниками уплаченных нами ранее налогов из бюджета.
Две жалобы мы направили генеральному прокурору РФ, две — в Следственный комитет при прокуратуре, еще две — в департамент собственной безопасности МВД. Итого шесть. Если хоть одна из этих жалоб была бы рассмотрена должным образом, выяснилось бы, что компании были украдены, деятельность мошенников была бы остановлена, мошенническое хищение бюджетных средств удалось бы предотвратить. Но ни на одну из жалоб не было надлежащего отклика. Пять из них были либо отклонены, поскольку правоохранительные органы не обнаружили события преступления, либо оставлены без рассмотрения. Причем две из этих пяти жалоб были спущены вниз на рассмотрение тем самым сотрудникам ГУВД, на которых мы жаловались. И только одной жалобе был дан ход — в Следственном комитете при прокуратуре РФ. Один из следователей проявил интерес к заявлению, и 5 февраля 2008 г., спустя два месяца после подачи, было заведено уголовное дело. Но в тот же день дело у этого следователя забрали и передали на самый нижний уровень. Тогда же один из сотрудников ГУВД Москвы — тот, что руководил изъятием документов в нашем офисе в июне 2007 г., — был привлечен к оперативному сопровождению открытого уголовного дела, что в том числе, как нам кажется, привело к блокированию расследования этого преступления.
— Но у вас все же есть надежда, что дело будет расследовано?
— Я надеюсь, что при столь огромном масштабе преступления политические лидеры России в конце концов отстранят от расследования этого дела тех конкретных коррумпированных сотрудников, которые очевидно пытаются воспрепятствовать расследованию, и передадут дело туда, где оно было возбуждено, — непосредственно в Следственный комитет при прокуратуре РФ. Все-таки в данном случае у государства украли $230 млн. Преступление было вопиющим, и ответные действия государства должны быть адекватными. Думаю, в случае передачи дела высшим инстанциям, где коррупционные и узкокорпоративные интересы не смогут блокировать следствие, виновные будут найдены и наказаны.
— Вы верите, что так будет?
— Думаю, надо передать дело специальному органу, подчиненному непосредственно президенту или премьер-министру, поскольку на нижних уровнях в системе МВД и Следственного комитета при прокуратуре РФ коррупционное давление слишком велико.
— Вы сейчас предпринимаете какие-либо судебные действия?
— Да, и очень активно. Одно из недавних дел связано с Британскими Виргинскими островами (БВО), где была зарегистрирована компания Boily Systems, приобретшая три инвестиционные компании, ранее украденные у нас. Когда преступники украли эти компании и совершили аферу с налогами, им нужно было избавиться от этих компаний, и они продали все три компании всего за 18 000 руб. Boily, зарегистрированной на БВО. Boily почти сразу же подала заявление о ликвидации всех трех компаний. Чтобы не допустить ликвидации, мы направили иск в суд БВО, и суд наложил арест на все действия Boily Systems по разрушению и ликвидации компаний. Кроме того, судом был назначен внешний управляющий Boily — международная компания Kroll, занимающаяся оперативно-розыскной деятельностью. Сейчас она обладает полномочиями на расследование фактов мошенничества Boily и всего, что с ней связано, в любых юрисдикциях.
Кроме того, совсем недавно Арбитражный суд Казани вынес решение в нашу пользу. Мы идем от одного суда к другому, последовательно отменяя каждое из незаконных решений. Если мы сможем остановить ликвидацию украденных у нас компаний, то будет получен доступ к документам, которые позволят установить, кто виновен в мошенничестве.
— Ваши адвокаты обращались в МВД, прокуратуру и другие правоохранительные структуры?
— Да, они направляли во все эти органы официальные жалобы. Сначала была одна серия жалоб, потом, в конце июля, когда обнаружилось мошенничество с налогами, — вторая, на этот раз генеральному прокурору, а также главе Следственного комитета при прокуратуре РФ [Александру] Бастрыкину.
— Какой-либо прогресс был достигнут?
— К сожалению, основной прогресс заключается в том, что на этой неделе следователь, расследующий нашу жалобу о мошенничестве, обратился в суд с просьбой открыть уголовное дело против наших адвокатов. Предлогом является то, что их доверенности были якобы неправильно оформлены. По его мнению, печати были не те, что конфисковало ГУВД, да и сами директора якобы таковыми не являются. Следствие, с одной стороны, признает, что мошенники незаконно перерегистрировали компании на себя и поэтому директора фонда являются законными директорами. Но, с другой стороны, они утверждают, что раз уж мошенники захватили компании и внесли недостоверные данные в ЕГРЮЛ, то они и являются уполномоченными директорами. Поэтому законные директора не могут давать никаких доверенностей. То есть если, придя домой, вы обнаружили, что у вас в квартире вор, вы не можете позвонить в милицию, а должны сесть под дверью и горевать. Раз вор занял вашу квартиру, то он теперь вор в законе, точнее, в праве… Такое кафкианское развитие ситуации. Редко удавалось встречать столь иезуитскую логику. Сначала незаконно конфискуются документы и печати компаний, компании перерегистрируются на лиц с криминальным прошлым, потом фабрикуются иски и судебные решения, и, наконец, у государства из бюджета крадут налоги. И единственный, кто борется с этим преступлением, — это не милиция, а жертва преступления и ее юристы. И вот после того, как эти юристы отменили десятки судебных решений, которые само следствие назвало мошенническими, вместо преследования мошенников, совершивших преступление, следователь требует возбудить дело против юристов, которые на протяжении года боролись с этими мошенниками. Понятно, что у такого дела нет никаких перспектив в независимом суде, поскольку подлинные директора украденных компаний фонда уже не раз подтверждали полномочия юристов и сделали это еще раз для данного суда. Остается надеяться на то, что суд будет объективным и независимым.
— Банк HSBC участвует в этих событиях? И что они об этом думают?
— С самого начала управляющим фондом Hermitage Fund был банк HSBC, и именно он является законным владельцем украденных компаний. Так что все жалобы, подаваемые как в России, так и в других странах в связи с этим делом, готовились HSBC и подписывались им. Конечно, вся история крайне неприятна для них. Когда у вас мошеннически захватывают компании, подрывается вера в защиту права собственности.
— Очевидно, что вам приходится оплачивать услуги адвокатов. Во сколько это обходится?
— Сумма очень значительная, хотя точных цифр назвать не могу.
— А примерная оценка?
— Если учесть, что адвокаты есть и у нас, и у HSBC, то можно сказать, что речь идет о большом количестве адвокатов.
— Зачем вам сейчас компании, которые были у вас украдены? Вы закрыли бизнес в России, у вас в этих компаниях ничего не осталось, так стоит ли тратить на это деньги?
— В данный момент в России против наших представителей открыты уголовные дела, находящиеся на предварительных стадиях. Против дочерних компаний фонда мошенники подали иски на суммы в миллиарды рублей, пытаются обвинить наших адвокатов. Очевидно, что нам необходимо навести порядок во всех этих делах и добиться полной ясности.
— Были ли подписаны какие-либо ордера в отношении лично вас?
— Вероятно, какие-то ордера каждый день подписываются и каждый день аннулируются, так что ни в какой конкретный момент вы не можете этого знать точно.
— Но вам было известно о чем-либо подобном?
— После подачи нами жалобы в феврале было открыто уголовное дело. Некоторых силовиков, на которых мы жаловались, допросили. Спустя несколько дней один из этих людей отправился в Калмыкию и нашел там компанию, директором которой я был в 2001 г., против которой ранее возбуждалось уголовное дело, закрытое в связи с отсутствием состава преступления. Против этой компании ни тогда в 2001 г., ни сейчас в 2008 г. налоговыми органами не выдвигались никакие претензии, но он стал доказывать, что налоги были выплачены неправильно, не по той ставке. Якобы сумма в $300, необходимая для получения налоговых льгот, была уплачена с нарушениями. Это и есть главное, в чем меня обвиняют.
— И на этом основании вас разыскивают?
— Да, [разыскивают] в России.
— До лишения визы у вас, конечно же, были многочисленные связи с российскими брокерскими компаниями, в том числе с самыми крупными. Их отношения с вами изменились впоследствии, пытались ли они как-нибудь использовать ваше неблагоприятное положение?
— У нас нет особенно тесных связей с брокерами, я всегда предпочитал выстраивать чисто деловые отношения на расстоянии вытянутой руки. Ведь если брокеры знают о вашем бизнесе слишком много, они действительно могут воспользоваться вашей слабостью. Мы никогда не ставили себя в такое положение.
— Некоторые брокерские фирмы знали, что вам запретили въезд в Россию, еще до того, как это стало достоянием гласности. Когда вы сообщили об этом своим партнерам? И кому именно?
— Британское правительство дало нам понять, что если мы будем решать проблему спокойно, дипломатическими средствами, то оно поможет мне вернуть визу. В течение трех месяцев мы пытались использовать дипломатические каналы для возобновления визы, и кое-что было достигнуто в ходе переговоров. Но переговоры сорвались только из-за того, что информация просочилась в прессу.
— Так что, до этого вы не хотели информировать кого-либо о проблеме?
— Если бы рассказал об этом хоть одному человеку, пришлось бы рассказывать и всем остальным. А пока дипломатические средства не были исчерпаны, мы не хотели предавать дело огласке.
— А как вы вообще решили приехать в Россию?
— Здесь есть интересная предыстория. Мой дед был американским коммунистом. В 1927 г. он приехал в Москву по приглашению Коминтерна. С моей бабушкой, русской, он встретился в Москве, так что мой отец родился в Москве. В 1932 г. они уехали в Америку, и дед стал главой компартии США. Затем, в 1946 г., его исключили из партии, поскольку он не соглашался со Сталиным по вопросу о том, насколько жестким должен быть коммунизм в Америке. В 1950-х, при Маккарти, он подвергся преследованиям за принадлежность к коммунистам. А когда в 1989 г. была разрушена Берлинская стена, я, планируя свой будущий путь, решил вернуться к своим семейным корням и принять участие в жизни Восточной Европы и России. В 1989 г. я переехал в Лондон, в 1992 г. стал работать в Salomon Brothers. После начала ваучерной приватизации я стал покупать акции российских компаний. Мне стало очевидно, что это очень интересная страна с хорошими возможностями для инвестиционного бизнеса. В 1995 г. я ушел из Salomon Brothers, в 1996 г. основал Hermitage и приехал в Москву, почти как мой дед. Здесь я остался надолго, а затем меня выкинули из капиталистической России, как моего деда — из коммунистической партии.
— Кто давал фонду деньги на начальном этапе?
— Фонд начал работать в апреле 1996 г., и первым нашим инвестором стал Republic National Bank of New York, вложивший $25 млн. Это был первоначальный капитал, из которого и вырос бизнес. Наши показатели были очень внушительными, и многие инвесторы пришли к нам в 1996-1997 гг. Мы пережили кризис 1998 г., а в 1999 и 2000 гг. медленно, но верно наращивали обороты и в какой-то момент стали крупнейшим портфельным инвестором в стране.
— А почему банк решил дать вам деньги? Как вы их убедили?
— Это было непросто. Большинство инвесторов в то время считали, что вкладывать в Россию — безумие. Но это был не совсем обычный банк: им руководил один из самых умных инвесторов в мире — Эдмунд Сафра. Он очень успешно вел бизнес, потому что видел богатые возможности там, где другие их не видели. Когда я представил ему ситуацию в России, он не испугался, а, наоборот, воодушевился перспективами.
— Вы много лет жили в России. Вы хорошо говорите по-русски?
— К сожалению, окружавшие меня люди прекрасно говорили по-английски, поэтому единственная возможность практиковаться у меня была при общении с водителем и в ресторанах. В результате мой русский намного хуже, чем должно было быть после 10 лет. [...]
Hermitage Capital Management
Управляющая компания
компания зарегистрирована на острове Гернси и принадлежит менеджменту. Средства под управлением на 1 июля 2008 г. – Более $3 млрд. Другие финансовые показатели не раскрываются. Специализируется на инвестировании средств клиентов в глобальные, развивающиеся и пограничные рынки. Управляет, в частности, фондом развивающихся рынков Hermitage Global, созданным в апреле 2007 г. Кроме того, Hermitage Capital Management в партнерстве с HSBC управляет Hermitage Fund, созданным в апреле 1996 г. для инвестиций в страны СНГ.
Андрей Панов
