Страдалец Лужков

Юрий Лужков как-то заметил, что, после того как уйдет со своего «мэрского» поста (а случится это уже в 2007-м), он наконец займется своим любимым делом — на собственной пасеке будет разводить пчел и заготавливать мед.

Похоже, запасливый столичный градоначальник слегка покривил душой — он заготовил для себя впрок еще одну профессию: журналиста, причем политического. По крайней мере такое ощущение возникает после прочтения новой книги Юрия Михайловича «Тайна Гостиного Двора», которая недавно вышла в Москве 10-тысячным тиражом. Судите сами...

Однажды с утра объявляют: никому не расходиться, приезжает товарищ Мухитдинов.

— Ну и хрен с ним! — говорю. — Мне работать надо. (20-летний Лужков тогда работал на целине комбайнером — убирал хлеб. — А. Г.)

— Дурак ты, Лужок. Он тут, знаешь, кто? Кандидат (усек?) в члены (понял?) Политбюро.

...Мухитдинов начал читать свою лекцию... Подчеркивал, что урожай — общенародный подвиг. Педалировал, что каждый должен приложить максимум усилий. И прочую хренотень.

...Вдруг один из местных механизаторов его прервал.

— ...А вот жратвы бы нам ну хоть какой. А то жрем эти... субпродукты тухлые. Суп из кишок варят, воняет хуже дерьма...

Мухитдинов в некотором раздражении его оборвал... Я сказал, что нельзя так обрывать человека, если он говорит дело.

Повернувшись ко мне, хозяин степи произнес:

— А вас, молодой человек, прошу покинуть собрание!

...Я, проходя мимо, панибратски похлопал «кандидата в члены» по плечу:

— Ну ты, дорогой, далеко пойдешь. Если не остановят.

...Товарищ Мухитдинов еще полтора года теребил институт звонками «сверху» и требовал от ректора и комсомольских боссов моего исключения. Но институт держался.

«Не ходи туда, там три болвана страну развалили»

...Поехали мы с семьей отдыхать в Белоруссию, в Беловежскую Пущу. Были в Вискулях — там, где подписывались Беловежские соглашения.

...Оля (младшая дочь Лужкова. — А. Г.) идет вместе с мамой и спрашивает:

— А почему папа никогда не ходит вон по той дорожке и к тому домику не подходит?

— Нехороший это домик, — отвечает мама, — вот папа его и не любит... Такая вот была страна. Большая и сильная, которую все уважали. Называлась Советский Союз. Нашлись три дяди, которые захотели, чтобы у них была власть. И вот в этом самом «нехорошем домике» они написали такую бумагу, чтобы большой страны не было, а вместо нее были страны помельче.

...Оля стоит и по сторонам как-то задумчиво смотрит... Старшую сестру Алену увидела. А та по дорожке идет как раз к тому «домику». И вот проносится младшая мимо меня к Аленке и кричит: «Не ходи туда, там три болвана страну развалили»...[...]

Александр Гамов

Ельцин с Лужковым. Предвыборный плакат 1996 года

После довольно длительного затишья, в ходе которого глава правительства г. Москвы Ю.М. Лужков избегал звучных высказываний общеполитического характера, столичный мэр вновь стал высказываться прямо и откровенно. В интервью "Известиям" он сообщил, до какой степени его угнетало общество — и даже соседство — Б.Н. Ельцина. В начальственном доме на Осенней улице г. Москвы, где изначально планировалось совместное проживание всей дружной раннельцинской команды, Ю.М. Лужков квартировать был физически не в состоянии — "Я там ни ночи не провел. Не мог, атмосфера давила. Если говорить еще более откровенно, не хотел соседствовать с человеком, который принес много бед и вреда нашему государству. Вспомните, кому мы обязаны развалом Советского Союза, падением престижа России в мире, олигархическим беспределом... До сих пор приходится расхлебывать последствия политики, проводимой с начала 90-х". Зато совсем иное дело теперь — "Деятельность Ельцина я считаю вредной, а Путина — полезной. Конечно, хорошо было бы убедить Путина продолжить работу, но человек сказал слово. Значит, надо искать варианты с преемником, с тем, кто сможет продолжить начатое, не наломает дров. Ситуация крайне серьезная. Стоит объявить избирательную кампанию, и кандидаты полезут из всех щелей, а мы лишены права ошибиться в выборе".

Старинный китайский анекдот повествует о том, как на банкете в честь нового уездного начальника чиновники исполнили хоровую песнь: "Начальник новый, как тебя мы ждали! // Ушел правитель старый навсегда. // Под той звездой мучительно страдали, // Теперь взошла счастливая звезда". Новоприбывший начальник был искренне тронут и спросил, кто автор столь прекрасного гимна. Ему отвечали, что гимну уже несколько сотен лет, им приветствуют каждого нового начальника, и за давностью лет имя автора забылось.

Есть, правда, различие между Москвой и Китаем. Песню о том, как под той звездой мучительно страдали, исполняли именно по случаю восхода счастливой звезды, а не спустя шесть лет после приезда нового начальника. Смелое и открытое отмежевание от правителя, который уже так долго не у дел, производит не столь трогательное впечатление, нежели отмежевание немедленное. Возможно, смысл столь позднего осуждения в том, что Ю.М. Лужков сам забыл характер своих взаимооттношений с Б.Н. Ельциным в период с лета 1990 г., когда Ельцин стал председателем ВС РСФСР, а Лужков — председателем исполкома Моссовета, до лета 1998 г., когда по случаю валютного кризиса Лужков решил, что Ельцин — уже политический труп и стал действовать соответственно. Или думает, что другие забыли.

Однако между названными датами лежат восемь долгих и мучительных лет, когда Ю.М. Лужков был не просто вынужден соседствовать с человеком, который принес много бед и вреда нашему государству, но был даже лишен права на молчаливое страдание от такого соседства. Вместо того все эти восемь лет ему приходилось беспрестанно -- и с некоторой даже приторностью — клясться в вечной преданности Б.Н. Ельцину, устно и письменно рассказывать о крепкой мужской дружбе между ними, прерывать (в 1994 г.) на чествовании М.М. Жванецкого свой панегирик юбиляру, чтобы вставить туда еще более пылкий панегирик Б.Н. Ельцину, с которым он, Ю.М. Лужков, не разойдется никогда. Приходилось, мучительно себя подавляя, красоваться вместе с Ельциным на избирательных плакатах лета 1996 г., когда Ю.М. Лужков подверстал мэрские выборы к президентским и выбирал сердцем Б.Н. Ельцина, приходилось писать книги, когда-то сильно рекламирумые ("Мы дети твои, Москва!"), а теперь тщательно вымарываемые из упоминания — потому что слишком душевно в них описывалось небывалое единение автора с Ельциным, приходилось даже делиться молоком от собственной коровы с ельцинскими домочадцами, ежеутренне поставляя им к завтраку крынку парного молока (и с гордостью рассказывая об этом), причем от этой унизительной дани удалось избавиться лишь в августе 1998 г., когда у коровы случился дефолт и она враз перестала доиться.

Объяснить столь длительное крепкое мужское низкопоклонство смертельным страхом вряд ли возможно. В 90-е гг. была довольно сильна оппозиция, было много губернаторов "красного пояса" — и ничего, в застенок не тащили. Те же красные губернаторы, положим, от красных речей несколько воздерживались, но и крепкой мужской дружбе с Ельциным не предавались. Корректно-сдержанные отношения с президентом РФ были возможны. При желании, естественно, но скорее всего такого желания не было.

Когда Ю.М. Лужков предлагает вспомнить, кому мы обязаны олигархическим беспределом, он с поразительной искренностью объясняет нам, почему долгие восемь лет ему приходилось мужественно подавлять веления своего сердца. Именно потому, что Ельцин попускал олигархический беспредел в г. Москве, т. е. обращение узкой группой лиц административной столичной монополии в свою пользу. За столь колоссальный куш крепкая мужская дружба с тираном Ельциным — совсем небольшая плата. Тем более, что окончательно схватив в Москве все, что можно, и дождавшись, пока тиран ослабнет, можно смело обличать тот самый олигархический беспредел — что мы и наблюдали в 1998-99 гг., дивясь тому, сколь храбр и мужественен бывает Ю.М. Лужков, когда он лягает связанного льва. Одноклеточная психология вообще вещь крайне простая — никаких загадок. Есть инстинкты власти и алчности, и нет никаких ограничителей — только и всего. Проблема лишь в том, что непонятно, зачем именно сейчас понадобилось столь усердно кадить В.В. Путину и столь усердно копытить Б.Н. Ельцина.

Можно допустить, что именно сейчас над Лужковым опять сгустились тучи и какая-то из кремлевских партий продвигает на Москву своего ставленника. Но даже если это так, крепкой мужской любовью к В.В. Путину проблема не решается.

С одной стороны, В.В. Путин — кто угодно, но все-таки не полный глупец. Особенно — в вопросах властвования. Память у него вроде бы тоже не самая плохая, скорее даже чересчур хорошая, что могут подтвердить некоторые олигархи. Но тогда трудно предположить, что В.В. Путин не знает цену надсадным клятвам на верность до гроба, исходящим из уст Ю.М. Лужкова. После аналогичных клятв, адресованных Ельцину и верности до гроба, имевшей место в 1998-99 гг., ценность таких клятв очевидна для всякого заинтересованного лица.

С другой стороны, клятвы никого и не интересуют (как никого в Кремле не интересовал, заметим попутно, и результат выборов в МГД). В Кремле действительно интересуются (причем уже много лет, интерес возник еще с середины 90-х гг., когда стало ясно, что московская семья слишком много на себя берет), что делать с московским черным ящиком. Всем ясно, что в перспективе отеческое управление столицей чревато серьезным кризисом — и чем дольше оно продлится, тем более серьезным, — но перемена управителя грозит, быть может, менее серьезным, но также кризисом, причем сразу и немедленно. Перенять рычаги управления черным ящиком — задача достаточно сложная. Поскольку довлеет дневи злоба его, головной боли хватает и без Москвы, решения по столице уже много лет принимаются по принципу "Morgen, morgen, nur nicht heute". Если вдруг наверху все-таки примут решение, и сервильная МГД тут же проголосует, за кого надо, и вся преданность Ю.М. Лужкова В.В. Путину никого не будет интересовать. Покуда решение не принято, эта преданность тоже никого не интересует, потому что не за преданность (действующую ровно до того момента, покуда не ослабеет правитель, которому присягал Ю.М. Лужков) его оставляют на столичном кормлении, а от собственной неготовности чистить авгиевы конюшни.

А поскольку неготовность эта давняя и устойчивая, в низкопоклонстве не было никакого прагматического смысла. Разве что глава правительства г. Москвы, чуждый всякого корыстного расчета, просто захотел лишний раз явить свои превосходные душевные качества.

Будто мы без того не знали.

Максим Соколов