Мишустин продлит жизнь авторитарной модели

В блистательном фильме Юлия Райзмана «Частная жизнь», снятом в год смерти Брежнева, отправленный в отставку директор крупного завода, большая номенклатурная шишка из «железного» поколения, следовавшего за теми, кто описан в «Новом назначении» Александра Бека, внезапно обнаруживает себя внутри обычной жизни, не обложенной вертушками, секретаршами, водителями, гардеробщицами, лично надевающими на него пальто.

Сергей Никитич Абрикосов, за роль которого Михаил Ульянов получил приз на Венецианском фестивале, ведет разговор со своим боссом — одно рукопожатие до министра. «На этом месте он (министр) хочет видеть человека другого поколения. Здравая мысль. Нельзя работать старыми методами», — говорит Андрей Захарович, отжаловавшись на высокое давление. «А у вас есть новые?» — жестко реагирует Абрикосов.

Новых методов не было. До перестройки оставалось три года. За новыми методами последовали совсем новые. «Молодые» преемники Абрикосовых — их в начале 1990-х назовут «красными директорами» — сопротивлялись. Иной раз успешно, причем годами. Но хозяевами жизни стали мини- и макси-олигархи, оттеснив директоров от управления, а главное — от приватизации. А затем совсем новая волна руководителей, птенцов второго ряда из гнезда Анатолия Собчака, переделила собственность по-своему. Сформировались устойчивые методы номенклатурного капитализма, где власть и означает собственность, и наоборот. И вот настал момент, когда райзмановский невидимый «министр» сказал тем, кто годами привык работать внутри привычных технологий госкапиталистической бюрократии: «Нельзя работать старыми методами». «А у вас есть новые?» — с полным правом мог спросить увольняемый «директор».

Дядька за дядьку

Предполагается, что поправки в Конституцию зафиксируют то, что уже давно реализуется на практике — начиная с 2012 года: президент «осуществляет общее руководство правительством». Владимир Путин все последние годы трудится в качестве «дядьки» кабинета министров, проводя, в частности, так называемые совещания по вопросам экономики, которые давно уже превратились в своего рода заседания «президиума» правительства.

Эта практика сохранена и в общении с кабинетом Мишустина. Что лишь подчеркивает разделение труда: «политический» премьер — это Путин, «технический» — формальный председатель правительства. Что, с одной стороны, соответствует технократической роли кабинета министров, а с другой — гармонично сочетается с авторитарным характером российской власти.

В постсоветской истории был прецедент совмещения президентом позиции премьера, но тогда, в самом начале радикальных либеральных реформ, это была «политическая крыша», которую Борис Ельцин предоставлял Егору Гайдару для осуществления трансформации советской экономики. Сейчас дело не в «крыше», а в другом функционале правительства — не менять систему, а пытаться оживить ее притупившиеся нервные окончания изнутри, улучшать ситуацию, не трогая фундаментальные основы режима: госкапитализм в экономике, авторитаризм в политике.

Карт-бланша на модернизацию нет, нужен человек, который осовременит те самые райзмановские «старые методы». Например, оцифрует их, добьется более гладкого прохождения бюджетных и нацпроектных денег до получателя. И это всё: технократ должен знать свое место. Что, впрочем, не исключает допуска того же Мишустина к участию в конкурсе на звание одного из претендентов на будущий президентский пост.

Сдержки и противовесы

Каких только правительств за время существования нового государства под названием Российская Федерация не было. И кабинет реформ. И кабинет компромиссов. И кабинет балансировки интересов. В этом смысле одна из модификаций правительства Виктора Черномырдина была чрезвычайно любопытной и предполагала внутреннюю борьбу «кабинетов в кабинете»: Анатолия Чубайса, Олега Сосковца и арбитра ЧВС, который вел и свою игру, но, когда надо, склонял чашу весов в пользу реформаторов — из прагматических соображений, но еще и потому, что отношения с Сосковцом у него были испорчены. У Чубайса была Комиссия по экономической реформе, у Сосковца — Комиссия по оперативным вопросам, у Степаныча — «Газпром».

А потом еще было правительство младореформаторов. И отстранение Степаныча с поста главы кабинета — а значит, преемника. И прерванный полет Сергея Кириенко. И торпедированная попытка возвращения Черномырдина — демократические нормы тогда, между прочим, действовали. И правительство радикальной уступки политическим обстоятельствам — Евгения Примакова. И перетасовка возможных преемников, единственным трамплином для которых мог стать пост премьера — вместо мелькнувшего Николая Аксёненко на короткое время утвердился Сергей Степашин, которого сменил Владимир Путин.

Правительство Михаила Касьянова — «кабинет Семьи» внутри системы еще на укрепившегося Путина. «Правительство большого шиша элитам» — никому не известный Михаил Фрадков, с помощью которого Владимир Владимирович показал элитным кланам, как будет строиться его кадровая политика, — взрыв всех финансово-номенклатурных связей, человек из третьего ряда истеблишмента на высшем посту. Ну, и так далее. Вплоть до «кабинета благодарности за оказанные услуги в период тандемократии» — долгого правительства Дмитрия Медведева.

А дальше стоило лишь «тонко настроить» (копирайт Михаила Касьянова) многосложную систему балансировки власти внутри Белого дома, чтобы никто чрезмерно не усиливался, а старым кланам пришлось заново строить отношения с новыми хозяевами прежних кабинетов. Да, Андрей Белоусов — первый вице-премьер, а Антон Силуанов — всего лишь министр. Но министр самого важного в системе министерства, который подчиняется премьер-министру. В этой системе надежней позиция влиятельного министра без портфеля вице-премьера, чем пост вице-премьера, не подкрепленный полномочиями министра (и так было всегда).

Технократы — это «малые тела», которые должны осуществлять малые дела, не вмешиваясь в принятие решений в области политики и безопасности. Политический режим естественным образом пришел к правительству такого типа. Кабинет «малых тел» может продлить существование авторитарной политической модели. Только прорывов от него ждать не стоит.

В «Частной жизни» Райзмана машину только что отставленного Абрикосова нетерпеливо сгоняет гудком припарковывающаяся «Чайка». Ничто не вечно в этом номенклатурном мире. Кто был всем, тот внезапно становится ничем. Правда, есть существенная разница между Сергеем Никитичем и сегодняшними его аналогами: квартира у него хорошая, номенклатурная, однако он не накопил ни на личную дачу, ни на «Жигули». Работал старыми методами…