Протестная жизнь после разгрома ФБК

Есть ли в России протестная жизнь после разгрома ФБК.

ФБК Алексея Навального разгромлен, «Открытая Россия» Михаила Ходорковского закрыта, любому стороннику внесистемной оппозиции теперь фактически закрыта дорога на выборы. К началу лета 2021 года российское протестное движение кажется выдохшимся, государство с его теперь уже развитой и массовой системой репрессий полностью захватило инициативу. Что будет теперь с реальной оппозицией? Как поступать тем, кто выступает против путинского режима? Что ждет протестное движение? Все эти вопросы совершенно новые для путинского режима.

Никогда еще за 21 год правления Владимира Путина так остро не стоял вопрос о «белорусизации» российской политики — то, что представлялось фантастикой еще пару лет назад.

Сегодня кажется, что политическое преимущество в борьбе с оппозицией теперь полностью на стороне власти. Кремль (как собирательный термин для высшего руководства страны) не просто поставил высокие барьеры на пути к власти для внесистемной оппозиции, но и многократно перестраховался. Принято уже столько запретительных законов, что любой оппозиционер или оппозиционная организация могут оказаться — на «вкус и цвет» силовиков — «иностранным агентом», «нежелательной организацией» (а таковой можно признавать и российское неформализованное движение, как это было с «Открытой Россией», пытавшейся зарегистрироваться, но получавшей отказ^[1] и в результате вообще не существовавшей на бумаге), «экстремистами», «НКО, посягающей на личность и права граждан», ну или, на худой конец, просто организованной преступной группой или мошенниками. Не пускать на выборы и запрещать акции протеста тоже легко — дело уже даже не в законодательных барьерах, а в значительной свободе их применения. Закон больше не самоценность, а привилегия избранных. Кто-то сомневается, что Кремль допустит одиночные пикеты после соответствующего недавнего решения Конституционного суда? Продолжение применения «дадинской статьи» (ст. 212.1) Уголовного кодекса, сажать по которой КС не разрешил, дает на это четкий ответ.

Для лидеров внесистемной оппозиции практически не остается другого выбора, кроме политической эмиграции. Многие активисты команды Навального были вынуждены уехать из России под угрозой уголовного преследования. Вся внутрироссийская инфраструктура, включая региональные штабы (для ФБК) или отделения (для «Открытой России»), фактически расформированы и отпущены в свободное плавание. Основатель «Открытки» Михаил Ходорковский на минувшей неделе ясно сформулировал проблему^[2]: «Не вижу смысла сейчас ложиться под танк». Все это создает глубокое ощущение конца, полного разгрома внесистемной оппозиции, которая после «криминализации» (вторая половина 2020 — начало 2021 годов) просто ликвидирована как класс. Что дальше?

Против всех

Говоря об оппозиции в более широком смысле, можно выделить как минимум три основных тренда, с которым мы будем иметь дело в ближайшее время. Первый тренд: с начала 2021 года термин «внесистемная оппозиция» утрачивает свой смысл, ему на смену приходит «антирежимное поведение».

У бывшей внесистемной оппозиции больше нет полноценных (на свободе и на территории России) организаций, лидеров, стратегий, финансовых ресурсов, сотрудников. Она так же быстро лишается и информационных возможностей — доступа к массовому читателю/зрителю. Подход власти к регулированию интернета в целом и социальных сетей в частности радикально пересматривается. В самое ближайшее время контроль над «нелегальным», а по сути, политически неугодным информационным контентом в интернете будет кардинально усилен. Роскомнадзор пересматривает всю систему отношений с иностранными IT-компаниями (замедление Twitter, угрозы Google, давление на YouTube и пр.), требуя удалять «неправильные» и продвигать «правильные» посты или видео. У надзорного органа также есть все инструменты, чтобы блокировать сайты, отдельные страницы, заставлять снимать публикации и преследовать тех, кто этому сопротивляется. Сюда же добавим и поправки о регулировании «просветительской деятельности», однозначно представляющий угрозу как для российской науки и образования, так и для любой публичной оппозиционной активности.

Многие считают, что нынешняя кампания власти по разгрому внесистемной оппозиции нацелена только на ФБК и организации Ходорковского, но намерения власти выходят далеко за пределы этих планов. Территория подавления радикально расширяется, а мишенями становится все, что воспринимается властью как форма антирежимного поведения, индивидуального или институционального. Антирежимное поведение не имеет организации, лидеров, полноценной координации, но может быть классифицировано в трех основных формах. Первая — публичная критика: посты, лайки, ретвиты, критика, и это относится как к обычным людям, так и к СМИ, журналистам, экспертам, деятелям культуры, ну и, конечно, к политикам и правозащитникам. Вторая — протестное политическое участие: в акциях протеста и любых акциях и мероприятиях антирежимных оппозиционеров. Ну и третья, пожалуй, самая страшная — непризнание определенного набора «политических ценностей»: «оскорбление» ветеранов, «неуважение власти» (власть сама себя сделала «духовной скрепой»), сравнение СССР с нацистской Германией. Таким образом, вся политика российского государства по подавлению внесистемной оппозиции теперь трансформируется в масштабную, всеохватывающую, как правило, деперсонифицированную кампанию против всех форм проявления антирежимных настроений.

Может показаться, что все происходящее — тщательно продуманная, на пять ходов вперед рассчитанная, со всеми скоординированная стратегия коллективного Кремля. Но это далеко не так: линия на подавление хаотична, часто неразборчива, она реализуется игроками, воюющими между собой и не имеющими никакого единого плана и центра управления.

Тренд на подавление рождается средой, общим настроем против всего неподконтрольного, высшим политическим спросом на охранительство, что и ведет к множеству зачастую совершенно не связанных между собой кейсов расправ. Борьба с антирежимностью в таком случае может быть и поводом, и самоцелью, и инструментом решения корпоративных интересов.

Куда податься

Второй тренд — антипутинский протест примет иные формы. На сегодня у бывших активистов внесистемной оппозиции есть три основных стратегии: уход в подполье под риском серьезных тюремных сроков и практически закрытым доступом в информационное пространство; присоединение к системной оппозиции; регионализация повестки. Уход в подполье, вероятно, будет очень маргинальным и периферийным движением — просто в силу невозможности безопасного функционирования, но и два других варианта тоже кажутся ограниченными. С одной стороны, региональные отделения системных партий иногда настроены не менее радикально, чем штабы Навального, и при желании можно попробовать найти себе применение в легальных партийных структурах. Однако принятие закона об ограничении пассивного избирательного права всех, кто был в прошлом так или иначе причастен к «экстремистской» ФБК, может сделать для них переход в системную оппозицию затруднительным. Первый зампред «Яблока» Сергей Иваненко говорил, что его партия готова принять в свои ряды бывших сотрудников и координаторов штабов Навального. Но даже те, кто готов перейти в системное поле, рискуют получить отказ — слишком токсичны стали все «активисты Навального», привлечение которых может создать для системной партии серьезные проблемы.

Практически невозможным кажется и сценарий создания новых «ФБК» — преемников разгромленной организации. Кремль настроен на то, чтобы не допустить любых форм подобных реинкарнации: слишком активных будут давить, остальных — пугать. Причем вопрос даже не в допуске-недопуске к участию в выборах (однозначно нет), а в риске уголовного преследования. При этом понятно, что ФБК разгромили, а люди остались — и многие их тех, кто хочет продолжить политическую борьбу, будут вынуждены начинать с чистого листа, индивидуальных проектов и больше фокусироваться на региональной, а не федеральной повестке. Из этого тоже может следовать вывод, что региональная протестная активность может вырасти вместе с числом локальных акций протестов.

Вообще регионализация протеста — далеко не безобидная для власти проблема; размывание легитимности губернаторского корпуса — это одна из эффективных форм борьбы с режимом в целом.

Мини-Навальные

Наконец, третий тренд — скукоживание системного поля и радикализация периферии системной оппозиции. Собственно, это уже активно происходит, достаточно посмотреть, как охотно некоторые кандидаты системных партий пользовались благами «Умного голосования» в Москве 2019 года или на муниципальных выборах в сентябре 2020. Симпатизанты Навального, более оппозиционно и антипутински настроенные активисты системных партий (прежде всего в «Яблоке» и КПРФ) стали серьезной головной болью для своего партийного руководства. «Яблоко» было вынуждено провести серьезную партийную реформу^[3], чтобы отсечь всех, кто слишком «отклоняется» в сторону внесистемной оппозиции. КПРФ на последнем съезде^[4] понизила статут тех «ненадежных», кого власть считает «навальнятами». Вопрос Кремлем был поставлен ребром: избавление от политически опасного «балласта» или проблемы на выборах (и не только).

В таких условиях власть толкает системные партии к еще большей системности, более выраженной пропутинской позиции, более рьяному разделению «общих ценностей» — «системное поле» становится ýже и лояльней. Это провоцирует усиление оппозиционных настроений, внутренние разногласия и конфликты: далеко не все, особенно в регионах, поддерживают этот курс на соглашательство, даже если это безальтернативный путь выживания. Один из самых интересных процессов сейчас — появление нового поколения ярких и достаточно талантливых харизматичных политиков, пока мало известных на федеральном уровне, но бросающих вызов и своим системных партиям, и Кремлю. Один из самых ярких примеров — саратовский, теперь уже «опальный» депутат Николай Бондаренко, на чей канал на YouTube подписаны полтора миллиона человек.

Что делать с «системной» антирежимной оппозицией? Это серьезная проблема для Кремля. Вывести их во внесистемное поле — полумера, поголовно сажать — не методы «кураторов» (все-таки системной оппозицией ФСБ пока не занимается). Действовать придется точечно, индивидуально, но единой стратегии нет и не может быть в такой ситуации, когда по всей стране образуется море индивидуальных «ФБК» и мини-Навальных.

Особенности нынешней ситуации, когда власть де-факто разгромила антипутинскую оппозицию, заключается в том, что вообще понятие «оппозиции» теперь воспринимается властью в крайне широком смысле. И опосредованную роль такой «оппозиции», в глазах власти, взяли на себя СМИ — независимые интернет-медиа, «Эхо Москвы», «Дождь», которые, особенно для «ястребов» в силовой среде, ничем не отличаются от Навального и его ФБК. А это означает, что общеполитическая роль таких медиа и СМИ с независимой информационной политикой сейчас многократно возрастет, что сделает их очевидной мишенью для репрессивного катка, закатывающего в асфальт остатки антирежимной активности.

Тем не менее, несмотря на давление, репрессии и разгромы, для проявления оппозиционной политической активности остается несколько ключевых форм. Во-первых, это информационные кампании, которые, несмотря на все попытки власти ужесточить контроль над интернетом, могут проводиться и из-за границы, и в обход блокировок. Вряд ли они могут быть массовыми, но этот канал сохраняется, тем более что пока вопрос о полной и беспросветной цензуре в интернете по китайскому сценарию не стоит. Во-вторых, радикализация системных политиков — в основном на региональном уровне, но с перспективой их федерализации. Скорее всего мы увидим появление десятков новых локальных политических проектов с ограниченной успешностью.

Люди будут искать применение своим уже накопленным политическим навыкам повсеместно, и Кремлю придется заниматься регулярным тушением локальных политических пожаров. Наконец, в-третьих, это акции протеста. Возможности команды Навального сегодня радикально снижены, если не сведены к нулю, других федеральных лидеров протеста в России нет. Однако главным двигателем для массовых акций будут не оппозиционеры, а сама власть — именно ее ошибки, как правило, играли роль триггеров многотысячных акций и в Москве в 2019 году, и в Хабаровске в 2020 году, и даже в январе-феврале 2021 года с посадкой Навального. Да, есть проблема отсутствия координации на федеральном уровне, но, как показывает белорусский опыт, стихийным массовым недовольством можно управлять и без лидеров.

Сентябрьские выборы в этом смысле могут оказаться серьезным испытанием для власти, и для безболезненного прохождения его вовсе недостаточно посадить Навального, прикончить ФБК и закрыть «Открытую Россию».

После разгрома оппозиции главной угрозой для власти становится власть, обреченная на более грубые и опасные ошибки в условиях отсутствия оппозиции, чем при ее наличии.