«Если бы время не было потеряно»

В январе суд прекратил дело в отношении врачей детской больницы в Благовещенске, где онкобольные пациенты на протяжении двадцати лет заражались гепатитом C. Решением суда недовольны и родители, и врачи. Смогут ли все пострадавшие дети получить лечение за счёт бюджета, неизвестно. Весной 2019 года 22-летняя Елена Филатова и её мать Светлана узнали сразу две плохих новости: Елена больна вирусным гепатитом C, а ещё у неё случился рецидив лейкоза — рака крови, от которого она лечилась в Амурской областной детской клинической больнице (АОДКБ) с 2012 по 2015 год. После лечения Елена вышла в ремиссию ( период ослабления или исчезновения симптомов хронического заболевания), которая длилась четыре года, но лейкоз вернулся, и девушке требовалась трансплантация костного мозга. Провести её, по словам врачей, было невозможно из-за гепатита. Елена — одна из 169 пациентов АОДКБ, лечившихся там от онкологических заболеваний в период с 1997 по 2018 год и заразившихся гепатитом С. Многие пациенты, так же, как и она, годами не знали, что у них есть ещё и вирусное заболевание. Как минимум шестеро из них уже мертвы.

«Узнали об этом случайно»

Лена Филатова родилась на пять минут раньше своей сестры-близнеца Наташи. В детстве они были неотличимы, но когда Лена заболела, она перестала расти — сейчас Наташа выше на несколько сантиметров. Сестры всё делали вместе: «Лена направляющая, Наташа за ней, — вспоминает их мать Светлана. — Была активистка, какую поискать. На шахматы идёт, и Наталью за собой. На гитару — но на гитару Наталья не согласилась. С математикой что-то не идёт, — она: „Надо мне репетитора“. В общем, постоянно ей что-нибудь надо. Она до сих пор такая». В сентябре 2011 года Лене исполнилось 15 лет. Незадолго до этого она стала часто болеть простудами и ангиной. Как-то на уроке физкультуры учительница вызвала Лену показывать упражнение перед классом. У девушки пошла кровь из носа, тогда педагог отпустила её с урока, а вечером рассказала о случившемся матери. Светлана решила обратиться к врачу. Обследования затянулись на полгода, Лене становилось все хуже. «Одни анализы сдаешь, другие надо пересдать, — вспоминает Светлана. — А потом так получилось, что последний анализ крови (затесался) между ворохом бумаг о том, что мы ещё не допроходили. Врач смотрит и говорит: „Гемоглобин 80! Вы потеряете ребёнка!“ Сразу скорую вызвали, отвезли в детскую больницу, осмотрели — и уже в онкогематологию». Первые две недели Светлана лежала в больнице с дочерью, потом пришлось вернуться домой, в село Усть-Ивановка неподалеку от Благовещенска: семья незадолго до того переехала в собственный дом. Там ждал маленький сын, в доме нужно было топить печку, а муж Светланы работал вахтами и часто уезжал. Лена лежала в больнице одна, родители приезжали к ней каждый день, Наташа, которая после болезни сестры поступила в медицинский колледж, навещала её после занятий. Ничего подозрительного в больнице родные не замечали, а сама Лена вряд ли о чем-то рассказала бы, говорит Светлана: «она такая, всё в себе». 27 июля 2015 года Елене поставили стойкую ремиссию. Из больницы её выписали с диагнозом «лекарственный (или токсический) гепатит» и назначили от него медикаментозное лечение. «Видно было, что анализы не такие, какие должны быть у здоровой печени, — вспоминает Светлана. — Но это было списано на токсический гепатит, который может быть реакцией организма на сильное лечение, потому что при лейкозе достаточно агрессивная терапия». По словам Павла Богомолова, бывшего главного внештатного гепатолога Минздрава Московской области, перепутать вирусный и лекарственный гепатиты почти невозможно, поскольку при лечении у онколога пациенты обязательно проходят обследование на гепатит C. Но в благовещенской больнице анализы на гепатит брали гораздо реже, чем полагается. «Классическое лечение (лекарственного гепатита) — это поиск токсического агента и его отмена», — говорит Богомолов. А лекарства, которые назначили Елене Филатовой при выписке, по его словам, неэффективны: «их нет в гайдлайнах ни одной уважаемой профессиональной ассоциации в мире». После выздоровления Елена «будто старалась наверстать эти три года»: с красным дипломом окончила бакалавриат и магистратуру Дальневосточного аграрного университета, ходила на курсы английского, сдала на права, уговорила подругу запустить небольшой бизнес. Все это время она принимала препараты, которые ей выписали врачи, и ежегодно делала УЗИ печени. Анализ на гепатит C у неё никто не брал. В 2019 году Елена снова почувствовала себя плохо: на обследовании врачи нашли гепатит C и вернувшийся лейкоз. Тогда же её матери позвонил следователь и сообщил, что они признаны потерпевшими по уголовному делу о халатности врачей детской больницы, которая повлекла заражение полутора сотен детей вирусом гепатита С. По версии следствия, Лену заразили именно там — то есть болезнь длилась минимум четыре года. Гепатит C — заболевание, которое часто трудно обнаружить, объясняет гепатолог Павел Богомолов. Первые полгода болезни называют острым гепатитом C, если после этого заболевание продолжается, то считается хроническим. Примерно в 80 % случаев острая инфекция протекает бессимптомно, больные могут ощущать только повышенную утомляемость. В оставшихся случаях кожа окрашивается в желтоватый цвет — тогда гепатит выявляют чаще. Без лечения вирусное поражение печени нередко переходит в хроническую форму и прогрессирует, приводя к фиброзу (разрастанию соединительной ткани) печени, что существенно нарушает её функции. В этот момент симптомы гепатита всё ещё могут не проявляться. За фиброзом наступает цирроз — выраженное нарушение структуры печени, — но даже на этой стадии симптомы, заметные или понятные больному, необязательны. Цирроз может формироваться в течение 15–20 лет и грозит летальным исходом.
При этом при лейкозах, по словам Павла Богомолова, «значение вирусных гепатитов минимально». Но у пациентов с такими заболеваниями и гепатитом C велики риски повреждения печени от приёма лекарств. Это может понижать эффективность лечения онкологического заболевания «вследствие снижения доз препаратов на фоне значимого нарушения функции печени, но часто из-за незначительного повышения в анализах крови печеночных показателей». У Елены Филатовой снова началось лечение, химиотерапия проходила тяжело. Когда состояние стабилизировалось, документы пациентки отправили в клинику в Петербурге: после рецидива нужно было делать трансплантацию костного мозга. Но выяснилось, что из-за гепатита слишком высока нагрузка на печень и, пока она не снизится, трансплантацию делать нельзя. После этого её мать Светлана узнала о принятой в 2019 году областной программе по лечению заразившихся гепатитом детей за счёт бюджета. Им удалось попасть в программу, но, по словам Светланы, врачи больше года говорили, что не могут лечить гепатит из-за лейкоза. Подробнее о совместимости лечения гепатита и лейкоза можно прочитать, нажав кнопку «фактчек» в начале текста. У Елены начался фиброз печени, тогда врачи подобрали другую, более щадящую химиотерапию, но переносилась она тяжелее. Лечить гепатит начали только в декабре 2020 года. Закончить должны в марте 2021-го — только после этого Елене, вероятно, смогут провести трансплантацию костного мозга. «Сначала у меня особо эмоций по поводу гепатита не было, сразу не осознала, — говорит Светлана Филатова. — Но у неё уже фиброз развился, а мы не знали. Меня вот это (задело), стала (думать): ну как так? Очень обидно: если бы время не было потеряно, мы бы уже сделали трансплантацию, она бы восстанавливалась. И узнали мы об этом буквально случайно — и мы не одни такие. Недавно на суде женщина была, у них в шесть лет ребёнок (гепатитом) заболел, а узнали они в двенадцать лет».

«Представь, что меня здесь нет»

С 2011 года дети на Амуре заражаются гепатитом C как минимум в два раза чаще, чем в среднем по России, говорится в описании правительственной программы по лечению и реабилитации детей с гепатитом в области (есть в распоряжении редакции). В 2018 году число детей с хроническим гепатитом C на 100 тысяч населения в 6,9 раза превышало аналогичный показатель по России. Благовещенск — центр Амурской области, но живут тут небогато: в паре кварталов от центральной улицы новостройки соседствуют с деревянной застройкой, газа в таких домах нет. Город с населением 220 тысяч жителей стоит между двух рек, главная достопримечательность — набережная Амура, откуда через реку видно китайский город Хэйхэ. До пандемии многие ездили туда в среднем раз в месяц: большинство местных предпринимателей возят из Китая товар на продажу. В Благовещенске находится единственная в области детская больница с онкогематологическим отделением. Семьи, которые могут себе это позволить, отправляют детей на лечение в Москву, Петербург или за границу, но большинство детей с болезнями крови и онкологией из области оказываются здесь; лечиться приезжают даже из соседних регионов: с Сахалина и из Еврейской автономной области. В последние годы некоторые родители боятся отдавать детей на лечение в больницу, где по-прежнему работают бывшие обвиняемые по уголовному делу о заражении детей гепатитом. Возбуждения дела пострадавшие добивались больше десяти лет, все это время отделение работало в условиях постоянного конфликта между врачами и родителями пациентов. Лучше всего из обвиняемых родители помнят детского онколога Ирину Батурскую. Она пришла в больницу ещё в конце 1990-х годов на должность врача-гематолога. В 2011 году, после отъезда предыдущей заведующей Татьяны Пушкаревой, пользовавшейся популярностью среди родителей, 51-летняя Батурская возглавила онкогематологическое отделение. В январе 2010 года жительница Благовещенска Наталья Волжова попала в онкогематологию с девятимесячным младенцем, в крови которого нашли раковые клетки. «Батурская любила тех пациентов, кто дарит ей дорогие подарки, [у кого] родители состоятельные, — вспоминает Наталья. — Я из принципа даже коробки конфет ей не покупала, а люди возили из деревни мясо с охоты, рыбу — хотелось человеческого отношения». О порядках в отделении в то время родители пациентов рассказывают много и охотно. По их словам, раздетые по требованию заведующей дети могли ждать осмотра по полдня, родителям, которые месяцами жили в больнице, не разрешали принести туда чайник. Даже полы в отделении сначала мыли не санитары, а сами родители — прекратилось это только после жалобы главврачу. «Самое печальное, что Батурская отыгрывалась на моем ребёнке, — говорит Наталья Волжова. — У ребёнка после пункций ( прокол сосуда, полости, органа, часто с целью забора материала на анализ. Пункцию костного мозга обычно делают из кости таза.) всегда поднимается черепно-мозговое давление и открывается рвота. У нас пункции были часто, костный мозг мы возили в Екатеринбург на исследование. Как-то раз, пока мы документы собирали, у ребёнка опять началась рвота, он кричал от боли. Уже рабочий день закончился, но Ирина Петровна была на месте. Я забежала к ней, говорю: „Дайте нам противорвотное, обезболивающее“. На что она сказала: „Посмотри на часы, моё рабочее время кончилось. Представь, что меня здесь нет“». «Ирина Петровна сразу себя проявила, — соглашается с Волжовой Светлана Сорокина, чей сын попал в больницу в 2009 году. — В её смену было как в концлагере: никто не выходит, все сидят в палатах. Потом она заведующей стала, и там вообще невозможно стало находиться, началась полнейшая антисанитария: мамы сами убирали палаты, куча тараканов». Есть и родители, которые защищают Ирину Батурскую. Среди них Ольга Покачалова, её дочь заболела лейкозом в 2006 году, а гепатит у неё выявили в 2009-м. «Не понимаю родителей, которые говорят, что она „доктор Смерть“, что она специально убивала детей! — говорит Покачалова. — Сколько она и в нерабочее время выходила, и в выходные. Одно дело лечить по протоколу, а другое — вытаскивать детей. Сколько Батурская выбивала детям билеты на самолёт, когда срочно ребёнка надо было отправить в Москву, а у родителей денег нет. Лекарства если надо было импортные, (доставала). Она боролась за каждого ребёнка как за своего! Я не говорю, что гепатит — это хорошо, конечно, это плохо. Но начните с того, что ваши дети живы, и живы они благодаря Ирине Петровне!».

Ольга Покачалова всё же согласилась признать дочь потерпевшей по уголовному делу о заражении детей, чтобы получить лекарства за счёт бюджета. По словам самой Батурской, благодарные ей родители как минимум двадцати пациентов отказались признать себя потерпевшими. Об этом она говорит в одном из телефонных разговоров, которые прослушивало следствие (записи есть в распоряжении редакции). С «Важными историями» Батурская общаться отказалась. К 2010 году, когда в больницу попал ребёнок Натальи Волжовой, ситуация ухудшилась. «Я знала при госпитализации (от других родителей), что каждый второй ребёнок инфицирован в этом отделении, — вспоминает она. — Диагноз узнала, когда нас выписали, — в выписке прочитала. Я обратилась к Батурской, а она мне сказала: „Такова цена вашего лечения!“ Ничего другого я не могла ожидать от этой женщины. Я жаловалась постоянно, писала, ходила к уполномоченному, и она таких родителей не любила». В 2009–2018 годах родители неоднократно обращались к властям, требуя найти источник заражения. Ещё в 2012 году провели проверку по одной из жалоб: у 25 пациентов АОДКБ обнаружили гепатит С, а также выявили нарушения санитарных правил в отделении, следует из обвинительного заключения по уголовному делу в отношении врачей (есть в распоряжении редакции). Но хода результатам расследования тогда не дали. Только в ноябре 2018 года управление Следственного комитета по Амурской области возбудило уголовное дело по статье о нарушении санитарно-эпидемиологических правил (ч. 1 ст. 236 УК РФ). Параллельно эпидемиологическое расследование проводил и Роспотребнадзор, его результаты впоследствии легли в основу обвинения по уголовному делу. В ходе расследования выяснилось, что заразившихся гораздо больше — в итоге в список пострадавших вошли 169 детей.

Общие пятна крови

«Гепатитом дети постоянно заражались, задолго до того, как я пришла, — рассказывает медсестра Екатерина Орлова ( имя изменено по просьбе героини), работавшая в онкогематологическом отделении АОДКБ в 2013–2019 годах. Это единственная медсестра из отделения, которая согласилась поговорить с редакцией. — Но они же лечатся, получают серьёзные препараты, которые действуют на печень, у кого-то периодически и вылезает гепатит. Я слышала, что эти препараты, которые они получают, они же не наши (не отечественного производства) — он (вирус) там даже содержится, что ли». Её слова подтверждают, что не все сотрудники отделения понимали, в чем заключается разница между лекарственным и вирусным гепатитами и как ими можно заразиться. Вирусный гепатит C передается только через кровь, объясняет гепатолог Павел Богомолов, основные пути — медицинские манипуляции, инъекционные наркотики, татуировки, пирсинг. «Основания же для развития лекарственного гепатита есть у всех, кто получает какое-либо лечение, и есть ситуации, при которых вероятность лекарственного гепатита максимально высока, например, химиотерапия», — говорит он. Не исключено, что сотрудники отделения попросту списывали заметные повреждения печени у некоторых пациентов на влияние препаратов. Мать одного из пациентов Наталья Волжова вспоминает, что, когда в 2010 году она с ребёнком впервые попала в больницу, отделение было переполнено: «Нам назначили первый анализ крови, он осуществлялся в коридоре, на столе постовой медсестры. Я сажусь на стул и вижу, что лаборантка протягивает руки, а перчатки все в крови, реально все. Я начинаю возмущаться — я же понимаю, что такого не должно быть, — на что мне говорит медперсонал: „Закрой рот, иди в палату“». По всему отделению лежали использованные ватные тампоны в крови, рассказывает Волжова: «Еще поразило: у детей же вены плохие на химии — медсестра иглой-бабочкой пытается найти вену, не попадает — и кладет „бабочку“ в многоразовый лоток без салфетки. Пальпирует вену, берет из этого лотка, в котором, предполагаю, со всего потока лежали иглы, эту же использованную „бабочку“ — и опять ей в вену ребёнку». Условия работы в отделении были тяжелыми, объясняет медсестра Екатерина Орлова. Персонала не хватало, приходилось работать по несколько смен подряд, например, после суточного дежурства оставаться ещё на целый день. Одна из медсестер в 2018 году даже упала на работе в обморок, проработав четыре смены без перерыва. Как следует из показаний этой медсестры по уголовному делу (обвинительное заключение есть в распоряжении редакции), она неоднократно просила поменять ей график работы, но выходные ей дали только после обморока. В 2019 году в больнице прошла проверка на предмет соблюдения трудового законодательства, говорится в обвинительном заключении. Она показала, что продолжительность смен медсестер отделения и их количество в 2014–2019 годах часто «значительно превышали норму». По словам Орловой, в отделении часто не хватало расходных материалов: в первую очередь многоразовых металлических медицинских лотков и одноразовых заглушек для катетеров. Но большой проблемы в этом она не видит. «Когда я пришла, (было так): мы поставили ребёнку катетер, с ним идёт крышечка, мы её снимаем, убираем. Если что-то вдруг с ней случалось — упала, допустим, — мы брали с другого катетера. А так она всегда лежала отдельно, пока он капался, потом мы её надевали обратно. А потом оказалось, что такие крышечки есть одноразовые, в упаковках! Когда нам их дали, тогда мы их уже меняли. То есть пять раз будешь колоть, пять раз берешь эту новую крышку». На следствии Орлова также рассказала, что до проверок больницы в 2018 году не знала, что менять использованную заглушку для катетера на стерильную нужно после проведения каждой манипуляции. Процесс постановки капельницы, как следует из слов Орловой и показаний других медсестер, выглядел так. Металлических лотков, стерилизованных, как положено, в сухожаровом шкафу, на смену выделялось меньше, чем требовалось: «грубо говоря, должно быть десять, а было пять». Медсестра, заступая на смену, вскрывала лоток, клала на него необходимые предметы, шла к пациенту, снимала заглушку со вставленного в его вену катетера, клала её на лоток, а после того как капельница заканчивалась, возвращала заглушку в катетер в вене пациента. «Если лоток был конкретно в крови, он (после этого) замачивался, если просто процедура, я его обрабатывала (протирала пропитанным спиртом ватным шариком) — и все, процедур же много, — вспоминает Орлова. — Одному сделала, вернулась, обработала лоток спиртом и только потом пошла с этим лотком к другому». Родители же утверждают, что медсестры могли прийти к пациентам с лотком, где уже лежали несколько шприцев с препаратами, сделать одному пациенту инъекцию и положить использованный шприц в крови рядом с ещё неиспользованными. «Мы постоянно жаловались (всем): начиная от заведующей и заканчивая министерством здравоохранения, — рассказывает Наталья Волжова. — После очередной проверки у нас появились одноразовые лотки, но вскоре они закончились — вернулись многоразовые». Появление одноразовых картонных лотков помнит и медсестра Орлова. По её словам, в 2018 году, во время проверок, их стало особенно много: «Потом проверки поутихли, и нас попросили снова экономить лотки. Но как можно экономить картонные лотки? Они же не подвергаются обработке: если на них что-то капнуло, они будут в пятнах. Сказали: „Подкладывайте салфетку!“».

Слова Орловой подтверждаются актом Роспотребнадзора от 2019 года (есть в распоряжении редакции). Ведомство тогда обнаружило в больнице недостаток расходных материалов: например, в 2018 году в отделении было выполнено не менее 1717 манипуляций с сосудистыми катетерами, при этом использовано только 664 стерильные одноразовые заглушки для катетера, также было израсходовано всего 700 одноразовых лотков вместо требуемых по числу проведенных манипуляций почти 18 тысяч. В ходе следствия по уголовному делу подтвердились и другие нарушения в отделении, о которых Орлова не упоминает. Так, медсестра, которая упала в обморок на смене, рассказала следователю, что лоток при переходе между разными пациентами могли не менять, даже если на нём были пятна крови. «За одно дежурство медсестры промывали катетеры трёх-пяти пациентов, по окончании промывания в лотке накапливались пятна крови от всех пациентов», — говорится в её показаниях. «В случаях, когда передача гепатита С вдруг фиксируется в медицинском учреждении, это всегда следствие какого-то нарушения со стороны медперсонала, — объясняла „Русской службе BBC“ инфекционист Анастасия Покровская. — Передача вируса чаще всего возможна в стационарах, где люди лежат долго, где проводят много манипуляций и где по ошибке у них может оказаться что-то общее: иглы от капельницы, катетеры, другие инструменты, контактирующие с кровью». Специалисты, опрошенные следователем в рамках уголовного дела, в том числе главный российский эксперт по ВИЧ, заведующий отделом по профилактике и борьбе со СПИДом Центрального НИИ эпидемиологии Вадим Покровский и один из ведущих специалистов по гепатитам, руководитель лаборатории вирусных гепатитов Научно-исследовательского института вакцин и сывороток им. И. И. Мечникова Михаил Михайлов, показали, что при манипуляциях, которые проводили медсестры в благовещенской больнице, передача гепатита С возможна. Михайлов также отметил, что «для инфицирования детей с патологией в области гематологии необходима меньшая доза вируса». В апреле 2019 года Екатерина Орлова уволилась из больницы. Работать, по её словам, стало невыносимо: «Недовольные родители, все эти проверки, шепот за спиной. Просто морально очень тяжело. Родители и до этого жаловались: то их кормят не так, то запретили что-то. Потом стало ещё хуже». Сейчас она продолжает работать с детьми в другом медучреждении города.

Нулевые пациенты

Родители пациентов не раз спрашивали врачей о причинах заражения. «Отвечали: „Это неотъемлемая часть лечения, вам переливается кровь, доноры могут быть заразные“», — рассказывает мать одной из инфицированных девочек Ольга Покачалова. Заражение от донорской крови, которую больница получала на Амурской областной станции переливания крови (АОСПК), было основной версией, которую рассматривал Роспотребнадзор в ходе эпидемиологического расследования 2018–2019 годов. «Все дети получали переливание крови, — рассказывает „Важным историям“ одна из обвиняемых врачей, бывшая заведующая эпидемиологическим отделением Галина Платова, работавшая в АОДКБ в 2002–2019 годах. — Потом выяснилось, что у них доноры не были обследованы. Это же свежая кровь, переливают сразу, и донор мог быть в инкубационном периоде (гепатита C)». Слова врача, из которого следует, что кровь и её компоненты переливали только трети заразившихся детей — 63 из 169 пострадавших. Тем не менее нельзя утверждать, что станция переливания не стала источником инфекции. По словам гепатолога Павла Богомолова, в России служба крови жестко регулируется. После сдачи донором кровь «уходит на карантин», донора ещё некоторое время проверяют. «Если переливали свежую кровь или её компоненты, значит, не было карантинизации, — говорит он. — Пришел донор, он уже заразился гепатитом, но, возможно, тест-системами это ещё не определяется». По его словам, сейчас существуют тест-системы, выявляющие заражение уже через неделю после инфицирования, но, несмотря на это, карантинизация крови — один из самых надёжных способов предотвратить заражение гепатитами. Подробнее о том, как донорскую кровь исследовали на благовещенской станции переливания, можно прочитать, нажав на кнопку «фактчек» в начале текста. Эпидемиолог детской больницы Галина Платова в разговоре с редакцией утверждала, что качественно проверять на гепатит кровь на станции переливания стали, только когда было возбуждено уголовное дело. Она не доверяет результатам расследования и до сих пор считает, что использование нестерильных лотков и заглушек в больнице не могло иметь таких масштабных последствий: «В принципе, можно (кого-то заразить), но один-два раза, не более того. Массово заразить невозможно». Несмотря на уверенность в том, что заражение происходило при переливании крови, Платова ни разу не сообщала об этом в Роспотребнадзор или на саму АОСПК, говорится в обвинительном заключении по делу. В 2018–2019 годах повторно обследовали 762 из 791 доноров, от которых дети получили кровь, ещё 29 человек найти не смогли. Маркеры гепатита C нашли у двоих, однако связи между заражением детей и переливанием от этих доноров расследование не установило: либо расходился генотип вируса, либо тесты, проводившиеся детям после этих переливаний, были отрицательными. Случаев заражения гепатитом не нашли больше ни в одном из 31 учреждений, которые также получали кровь со станции. В итоге не смогли исключить вероятность заражения при переливании крови для 15 детей из 169. Они получали кровь от доноров, которых не получилось обследовать повторно. Но в акте говорится, что эти пациенты не могли заразить всех остальных. Вероятным источником заражения в больнице называет двоих онкобольных, у которых гепатит был выявлен раньше всего: Бориса Вениаминова 1990 года рождения и Дмитрия Ховрина 1995 года рождения ( имена изменены, чтобы сохранить медицинскую тайну). Вениаминову диагноз «гепатит C» поставили в декабре 2000 года, Ховрину — в октябре 2001-го. Расследование не смогло установить личность донора Ховрина (ему переливали кровь один раз в конце 1990-х); проверяли ли повторно нескольких доноров Вениаминова, в документах ведомства не говорится. Расследование выявило родство вируса у 97,2 % зараженных — в том числе у Вениаминова и Ховрина. У них был один генотип вируса, штаммы вируса также были близки друг другу. «Если бы источники инфекции были разные, то среди пациентов встречались бы вирусы различных генотипов, а штаммы вирусов одного генотипа были бы эволюционно далеки друг от друга», — отмечается в акте. В 2018 году, незадолго до возбуждения уголовного дела, с Амурской станции переливания крови уволился или был уволен главврач Сергей Абрамович, занимавший эту должность как минимум с 2004 года. «Важным историям» не удалось связаться с Абрамовичем и узнать, с чем был связан его уход с поста. Нынешнее руководство станции тоже не ответило на наши запросы.

«Виновата система»

Публично о заражении заговорили через месяц после возбуждения уголовного дела, в декабре 2018 года. Родители обратились к депутату местного законодательного собрания Сергею Трушу, который озвучил проблему прямо на заседании и предложил обсудить её с Минздравом. Большинство депутатов выступили против, но проблема вышла в публичное поле: дело передали в Москву, под личный контроль главы Следственного комитета. После этого, весной 2019-го, родители некоторых детей по предложению также подали иски о компенсации морального вреда их детям. Рассматривать иски начали ещё до передачи уголовного дела в суд. Ключевым доказательством по делу должно было стать эпидемиологическое расследование, которое длилось полтора года. Родители опасались, что ведомство сознательно тянет время, чтобы сроки давности по делу вышли. Получить нужный акт они смогли только в ноябре 2019-го, после одиночного пикета и флешмоба в инстаграме. Обвиняемыми по уголовному делу в итоге стали всего три врача АОДКБ: заведующая онкогематологическим отделением Ирина Батурская, заведующая эпидемиологическим отделением Галина Платова и заместитель главврача по лечебной работе Ася Серга. С корреспонденткой «Важных историй» согласилась пообщаться только Галина Платова. Дело, изначально возбужденное по статье о нарушении санитарно-эпидемиологических правил, повлекшем массовое заражение (ч. 1 ст. 236 УК РФ), переквалифицировали на статью о халатности (ч. 1 ст. 293 УК РФ). Максимальное наказание по первой части статьи, которую вменили врачам, — штраф в 120 тысяч рублей либо три месяца ареста, срок давности — два года с момента совершения преступления, после этого дело прекращается. В Следственном комитете отказались отвечать на вопрос редакции, почему дело было квалифицировано именно по этой части статьи. Нарушения, описанные в других её частях, наказывают более сурово. Например, за халатность, повлекшую тяжкий вред здоровью или смерть человека (ч. 2 ст. 293 УК РФ), могут лишить свободы на пять лет, а если халатность вызвала смерть двух и более лиц (ч. 3 ст. 293 УК РФ), то и на семь лет. Обе части статьи также имеют больший срок давности. Шестеро пациентов АОДКБ, которым там поставили диагноз «гепатит C», не дожили до сентября 2020 года, говорится в обвинительном заключении по уголовному делу. Но узнать, насколько в смерти детей виноват именно гепатит, почти невозможно. С этим родители столкнулись и при попытке взыскать с больницы компенсацию морального вреда. «У одной из мам, с кем мы работали, дочь умерла ещё до начала процессов, — говорит Юлия Андреева, юрист адвокатского бюро „S&K Вертикаль“, которое на благотворительной основе представляло родителей в делах о компенсации морального вреда. — Мы все понимаем, что гепатит оказывает влияние на печень и органы, которые страдают от химиотерапии. Но установить и доказать, что есть прямая связь, очень сложно, и все осложняется тем, что есть негласная этика медицинских работников. Не каждый врач, не каждый эксперт согласится дать заключение против других врачей — это одна большая семья». «Нас назначили виновными, — говорит сейчас Галина Платова. — Взяли трёх пенсионеров, которые никому не нужны, и бросили на съедение. Заставили больницу выплачивать компенсации до того, как было проведено расследование, а уже уголовное дело покатилось по накатанной». Суды действительно удовлетворили несколько родительских исков о компенсации морального вреда ещё до начала заседаний по делу против врачей. Но юрист Юлия Орлова отмечает, что к этому моменту расследованиеуже было завершено. По закону больница должна была извещать «Центр гигиены и эпидемиологии в Амурской области» о каждом случае заболевания гепатитом: лечащий врач — в течение двух часов по телефону, заведующая эпидемиологическим отделением — в течение 12 часов письменно. Кроме того, эпидемиолог обязана была проводить служебное расследование по каждому случаю заражения и вносить все сведения в специальный журнал. На первом допросе Галина Платова показала, что исправно выполняла все свои обязанности. Эти показания она неоднократно меняла и дополняла: утверждала, что извещения передавала, но не в тот же день, а в течение двух-трех недель, что вела журналы, но они были утеряны при переезде отделения. В конце концов Платова полностью признала вину, пояснив, что расследование случаев заражения гепатитом не проводила вовсе, так как была уверена, что они вызваны переливанием крови, кроме того, до 2016 года не делала записей в журнал о пациентах с гепатитом и не передавала экстренные извещения о заражениях в Роспотребнадзор, а также не контролировала, сообщают ли врачи о них устно. С 2012 по 2018 год Платова совмещала сразу три ставки в больнице: заведующей отделением, врача-эпидемиолога и помощника эпидемиолога. Согласно показаниям эпидемиолога, с обязанностями она не справлялась и, если бы у неё был помощник, она поручила бы ему вести документацию по заражениям. Однако ставки она терять не хотела, поэтому ежегодно сама писала заявления на совмещение. При этом Платова была уверена, что руководство в курсе ситуации: её работу никто не контролировал, но о случаях выявления гепатита она сообщала другой обвиняемой, заместителю главного врача Асе Серге. Заведующую онкогематологией Ирину Батурскую обвинили в том, что она не контролировала исполнение санитарных норм персоналом отделения, а также в том, что в отделении вовремя не проводились анализы на гепатит. Анализы должны были проводить ежемесячно, но проводили «как бог на душу положит; если не забудут, раз в три месяца», говорила сама Батурская в одном из прослушанных следствием телефонных разговоров. Свою вину Батурская полностью признала на первом допросе, но позднее отказалась от показаний. Судя по записям прослушки её разговоров, она считала, что во всем была виновата Галина Платова, которая неправильно проинформировала её о приказе, сроках и методах обследования на гепатит. Из тех же разговоров следует: Батурская тоже считает, что дети заражались при переливании крови, а не в больнице. Заместителя главного врача Асю Сергу обвинили в том, что она не контролировала действия своих подчинённых и общее качество лечения в больнице. Вину она не признала. Сейчас Галина Платова говорит, что дала признательные показания из-за обещания следователя прекратить дело до суда. На вопрос, кто же виноват в сложившейся ситуации, Платова отвечает: «Роспотребнадзор это сам затеял, может быть, поэтому его не привлекли, хотя, конечно, он виноват. Но и станция переливания тоже. У них не было денег, а кто в этом виноват? Виновата система». По её словам, больница ставила областной Роспотребнадзор в известность о каждом заражении, пусть не всегда письменно, но Роспотребнадзор не проводил эпидемиологических расследований. Её слова подтверждаются отказом в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудницы «Центра гигиены и эпидемиологии в Амурской области» (есть в распоряжении «Важных историй»). В документе говорится, что больница всё же сообщала о части заболевших в ведомство, но оно не провело своевременные расследования и позднее подделало документы об их проведении. Дело не было возбуждено из-за истечения сроков давности. Уголовное дело в отношении врачей детской больницы поступило в суд в октябре 2020 года, а 22 января 2021 года произошло то, чего боялись родители пациентов: суд прекратил дело в связи с истечением сроков давности. «Родители ожидали услышать хотя бы деятельное раскаяние, но этого не произошло, — говорит Наталья Волжова, мать одного из лечившихся в АОДКБ детей. — Никто не признал, не попросил прощения. Мы ещё ждали, что главврач отреагирует, признает вину, родителям почему-то очень этого хотелось». Прекращением дела недовольны не только родители, но и сами обвиняемые. «Я не считаю, что виновата, — говорит Галина Платова. — Если бы был судебный процесс, мы бы постарались это доказать. Но срок просто вышел, а мы были уже измучены до того, что согласились на это». Ася Серга до сих пор работает заместителем главврача в больнице, Ирину Батурскую понизили в должности до простого врача и только Галину Платову уволили.

«Необоснованное психологическое давление»

Одному участнику этой истории — главному врачу АОДКБ Руслану Белоусу — удалось успешно отстраниться и от происходивших в отделении онкогематологии скандалов, и от обвинений по уголовному делу. Белоус работает в больнице с 1995 года: сначала был ординатором, потом главой хирургического отделения, а в 2013 году, после отъезда предшественника в Москву, занял должность главврача. Собеседники редакции слышали, что он хороший хирург, который не оставил практику и после назначения главврачом. Через несколько дней после того как информация о заражениях стала публичной, Белоус дал интервью порталу «Амур.инфо». В нём главврач заявил, что руководство больницы провело проверку в отделении и пришло к выводу, что вероятность заражения в больнице исключена: «Мы используем только одноразовый инструментарий. Это знает любая медицинская сестра, а это отделение вышколенное, здесь очень хорошо знают санитарные нормы. Я знаю это отделение и осуществляю над ним контроль не только как главный врач, но и как практикующий врач, там лечатся пациенты, которых я оперировал». Родители рассказывают, что в декабре 2018 года Руслан Белоус встретился с ними и попытался запретить им говорить, что в больнице инфицируют детей. По его словам, в АОДКБ просто стали выявлять больше заражений, потому что улучшились возможности диагностики. То же он заявлял и официально. На допросах по уголовному делу, где Белоус проходил как свидетель, главврач утверждал, что ничего не знал о ситуации до 2018 года, поскольку никто из подчинённых ему о заражениях не докладывал. Но в 2014 году после очередного заражения Минздрав проводил проверку в больнице и рекомендовал именно главному врачу «повысить ответственность персонала за соблюдение противоэпидемического режима», следует из материалов уголовного дела. Одновременно с окончанием расследования в октябре 2019 года Следственный комитет направил областным властям представление о роли Руслана Белоуса в ситуации с заражением детей (есть в распоряжении редакции). В документе говорилось, что Белоус самоустранился от обязанностей в больнице и не контролировал подчинённых. В представлении следователь также предлагал оценить, соответствует ли главврач занимаемой должности. Минздрав, а также правительство и губернатор Амурской области не ответили на вопрос редакции о том, проводилась ли такая оценка. В феврале 2020 года Белоус собрал родителей пациентов, которые на тот момент проходили лечение в онкогематологии, и объявил им, что отделение закрывается из-за «необоснованного психологического давления»: «У нас других вариантов нет. Не может врач, когда его втаптывают в грязь, бессловесно терпеть. Мы интеллигенция, мы долго терпим, но всему приходит конец» (видеозапись встречи есть в распоряжении редакции). На следующий день после этой встречи в инстаграме больницы появилось открытое письмо её сотрудников. «С самого начала ситуация вокруг истории с якобы „заражением“ детей носила характер самого низкопробного пиара, — говорилось там. — Налицо полный арсенал приемов чиновничьей борьбы против нашей больницы. Невозможно оставить в стороне и циничную заинтересованность в выгоде некоторых родителей. Они не стесняясь обсуждают в соцсетях „дивиденды“, причитающиеся им по результатам судебных решений, и сокрушаются по поводу „недостаточности“ компенсаций. Какова же конечная цель этой травли? Закрытие гематологического отделения АОДКБ?» В Минздраве тогда заявили , что закрывать отделение никто не планирует. Сейчас оно продолжает работать под руководством другого врача-гематолога. С момента начала расследования в отделении был выявлен всего один пациент с гепатитом C, говорится в обвинительном заключении. С заражениями в АОДКБ связывают отставки нескольких областных чиновников: министра здравоохранения Андрея Субботина , его заместительницы Елены Николаевой, зампреда правительства области Ольги Лысенко . Руслан Белоус остается главным врачом больницы, на вопросы «Важных историй» он ответить отказался. «Дело закрыто, горячие новости делайте у себя в Москве, — сказал он корреспондентке по телефону. — Дайте нам здесь на Востоке работать спокойно, нас и так мало слишком здесь — что специалистов, что людей».

«Начал бояться, что может заразить окружающих»

С прекращением уголовного дела не прекратились последствия, с которыми ежедневно сталкиваются пострадавшие от массового заражения. Большинство опрошенных «Важными историями» пациентов и их родителей рассказывают о проблемах в семьях, на работе и в учебе. Сейчас сыну Натальи Волжовой Вове 11 лет, он постоянно соблюдает диету, каждый день пьёт отвар овса, принимает лекарства. «Он начал бояться, что может заразить окружающих, начал стесняться — ему предлагают чипсы, он говорит, что ему нельзя, его дразнят. Перестал гулять, книжки начал читать», — рассказывает Наталья. Волжовой в какой-то момент пришлось рассказать о болезни сына его школьной учительнице: «Гепатит опасен не только для ребёнка, но и для окружающих. У нас с шести лет носовые кровотечения, мы в школу ходили с гемостатической губкой (в носу). Я объяснила, что все это [где есть кровь ребёнка] надо выбрасывать, чтобы другие не заразились». Гепатолог Павел Богомолов, впрочем, отмечает, что риски такого заражения крайне малы: передача вируса возможна при использовании общей бритвы или зубной щетки, шансы, что кровь при носовом кровотечении попадет именно на открытую рану, невысоки. В результате педагог отстранила сына Волжовой от занятий физкультурой, а потом поставила ему тройку по этому предмету. «У ребёнка спецгруппа, а его отстранили и поставили тройку. Конечно, я перевела его в другую школу», — говорит Наталья.
С 2017 года Вове даже не выплачивают пенсию по инвалидности: «Сейчас инвалидность ребёнку даётся только на момент химиотерапии и два или три года после — все», — рассказывает Волжова. Она растит Вову и его старшего брата в одиночку: бывший муж отказался от сына из-за гепатита. «Написал письменный отказ, и я его на этом основании лишила родительских прав, — говорит Наталья. — Сказал: „У меня есть здоровые дети [в другой семье], за которых я переживаю“. В суде все были в шоке: „В роддоме отказываются, а тут ребёнку четыре с половиной года“. Он перестал с ребёнком общаться на тот момент, сейчас пытается наладить с ним контакт».

«Поняли, что этими препаратами лечить вообще нельзя»

Все пострадавшие, с которыми удалось пообщаться «Важным историям», говорят, что хотят добиться отмены сроков давности по преступлениям в отношении детей. «Это самый идеалистический призыв, — объясняет Антон Симаков. Его дочь Катя лечилась в больнице в 2017–2018 годах. — Мы должны вокруг него объединиться». Симаков — один из самых активных родителей пациентов АОДКБ: у него юридическое образование, во многом с его подачи и начались жалобы в 2018 году.

Около года назад Симаков с семьей переехал из Благовещенска в Санкт-Петербург, но продолжает координировать родителей удалённо. «Когда с нами это началось, мы изучали этот вопрос и поняли, что теми препаратами, которыми тогда лечили, лечить вообще нельзя, — говорит Антон. — Онкология и гепатит требуют особенного подхода, интерфероновую терапию проводить нельзя. Подкрепились документами, съездили в Москву, в Петербург, поговорили с ведущими специалистами. С 2018 года это была наша цель».


Еще в 2000-х годах гепатит во всем мире лечили интерферонами ( тип белков, выделяемых клетками организма в ответ на вторжение вируса; в медицине используются для предотвращения и лечения вирусных инфекций). Сейчас интерфероны почти не используются в зарубежной практике, говорит гепатолог Павел Богомолов: лечение проводится препаратами прямого противовирусного действия.

В России же, по словам эксперта, интерфероновая терапия до сих пор распространена и активно используется в госпрограммах. Препараты прямого действия, появившиеся в начале 2010-х, стоят очень дорого, сейчас их можно получить по ОМС, но далеко не везде и не всегда — в регионах их закупается мало. «Огромное количество пациентов в России лечится нелегальными дженериками, для многих это единственный шанс получить лечение, — говорит Богомолов. — Доступность (легальных препаратов) выросла: раньше в некоторых регионах по ОМС их получили бы единицы, а теперь десятки и даже сотни пациентов, но это далеко от того, что необходимо для страны».

Усилия родителей увенчались успехом: правительство Амурской области приняло программу по лечению и реабилитации детей с гепатитом с 2019 по 2022 год, причём лечить обещают препаратами прямого действия. «Когда мы начинали, препараты прямого действия можно было в России применять только с 18 лет. Мы дожали, чтобы разрешили с 12 лет», — объясняет Антон Симаков.
По словам гепатолога Павла Богомолова, во многих других странах пациентов с двух лет можно лечить и интерферонами, и препаратами прямого действия. В России интерфероны разрешают тоже с двух лет, а препараты прямого действия — только с двенадцати, потому что пока не проведены необходимые клинические исследования. Богомолов утверждает, что лечение интерферонами не противопоказано для онкобольных, но препараты прямого действия гораздо более безопасны.

«У интерфероновой терапии есть побочные эффекты — все проявления активной вирусной инфекции: температура, слабость, лихорадка, потливость, — объясняет эксперт. — При длительной интерфероновой терапии может быть выпадение волос, снижение веса, аппетита. При использовании препаратов прямого действия есть нежелательные явления, но их гораздо меньше». Некоторые заразившиеся в Благовещенске дети прошли лечение от гепатита интерферонами ещё в 2010-х годах. Все родители таких детей, с которыми говорили «Важные истории», жаловались на серьёзные побочные эффекты: температуру под 40 градусов, которая могла держаться несколько дней, потерю аппетита, даже психические расстройства.

Вариантов для детей младше 12 лет, по словам Богомолова, всего три: либо врачебная комиссия на свой страх и риск разрешает применять препараты прямого действия, либо лечат интерферонами, либо ждут двенадцати лет. «Гепатопротекторы, поддерживающая терапия — это все пустышки», — говорит он.

На реализацию программы по лечению и реабилитации детей выделили почти 40 миллионов рублей, в неё включены даже экскурсии в мини-зоопарк и в конный клуб, а также катание на яхтах. Но получить терапию препаратами прямого действия, согласно программе, должны только 53 человека — это меньше трети от общего числа заразившихся гепатитом C в АОДКБ. Примерно пятидесяти пострадавшим детям к 2022 году ещё не будет двенадцати лет, подсчитал Антон Симаков. Получат ли они после этого терапию за счёт бюджета, неизвестно: власти не гарантируют, что после 2022 года на это будут деньги.

«Я делала запрос в министерство здравоохранения: курс лечения стоит 628 тысяч рублей, не каждая семья в состоянии за свой счёт пролечить», — говорит Наталья Волжова.