Время Че: постмодернистская жизнь знаменитого революционера

Удивительно, но о жизни Че Гевары, на редкость кинематографичной, до сих пор снято так мало фильмов. Видимо, актеров хороших нет. Ни Омар Шариф, ни Бенисио Дель Торо, ни даже Гаэль Гарсиа Берналь (хотя задача у него была куда как проще – сыграть не пламенного Че, а еще молодого Гевару в автобиографических «Дневниках мотоциклиста») не смогли и близко высечь из себя ту искру, какой Че зажигал все вокруг.

Не лучшее портфолио

Очевидно, дело не только в актерах. Сам Че ведь тоже был не особенно киногеничен. Когда смотришь хроники кубинской революции, выступление Гевары в ООН, в котором он клеймил империализм, или его немногочисленные интервью, невольно ощущаешь диссонанс: неужели это и есть тот самый Че, одно имя которого заставляло трепетать всех диктаторов Южной Америки. Не верю!

Даже биография Гевары, какой бы героической она ни была, если по-честному, выглядит не столь уж и удачной. Железным здоровьем он не отличался настолько, что в России вполне мог бы претендовать на пенсию по инвалидности (как в два года подхватил бронхиальную астму, так и мучился от нее всю жизнь). Семьянин из него тоже вышел не образцовый, несмотря на наличие и женщин, и детей. Мечтал стать врачом и даже получил диплом, но с лечебной практикой не сложилось. В родной Аргентине реализовать себя ни в каком качестве он так и не смог. Прибился к Фиделю освобождать Кубу от режима Батисты, но блестящим военным тактиком и стратегом, несмотря на успехи, не проявил себя и там (не так силен был он, как слабы противостоящие ему армейские части).

После победы революции Гевара пробовал себя на Острове свободы на посту то коменданта тюрьмы, то главы Нацбанка, то министра промышленности, то подковерного дипломата… Но дипломатия без автомата на плече оказалась не его коньком, тюремщик тоже получился не образцовый, а экономист вышел поистине ужасающий. Даже хуже наших сегодняшних.

Да Че и сам все это понимал, он был образцом самокритики. Бросив госслужбу и отказавшись от всех постов и благ, свое стремление повторить кубинский успех в Конго Гевара откровенно окрестил «историей провала», а попытка повторить этот опыт в Боливии оказалась и вовсе смертельной для него самого.

Не лучшее портфолио, согласитесь!

Но ведь при всем при этом в лихие 60-е именно Че Гевару американцы боялись больше, чем 40 лет спустя одиозного бен Ладена. Бен Ладена они создали сами, а Че с самого начала находился вне их контроля. Че устанавливал контроль над другими сам. Не автоматом, не сырьем и не деньгами, как это делают сверхдержавы. А взглядом, улыбкой – в этом был его дар, до сих пор непонятный для многих.

Легендами не рождаются, легендами умирают. Уже попав в плен, грязный, оборванный, тощий, он заставил уважать себя весь боливийский спецназ. И когда от инструкторов ЦРУ поступил приказ расстрелять аргентинца, тюремщики отказались его выполнять. Согласился только сержант Марио Теран, да и то лишь потому, что был пьян. Но даже будучи пьяным, Теран смог спустить курок только после ободряющих слов Гевары, который словно ждал подобного финала: «Стреляй, ты всего лишь убиваешь человека…»

Мифами обрастал быстрее, чем бородой на лице

«Стреляй, ты всего лишь убиваешь человека», – сказал в последнюю минуту жизни Че. Смерти он не боялся и, быть может, ее искал. Сначала в студенчестве, когда, учась на медика, планировал работать в лепрозории. Затем в 26 лет в революционной Гватемале, где под разрывами бомб тушил пожары. Потом – в горах Сьерра-Маэстра на Кубе. Потом – в африканском Конго… Рано или поздно «потом» должно было где-то закончиться. Для Че оно закончилось в Боливии. В 1967-м.

Гевара это чувствовал и даже успел попрощаться с родными в последнем письме: «Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь… Считаю, что вооруженная борьба – единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие назовут меня искателем приключений, и это так. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту».

Че уважали за искренность, за честность. Уважали даже враги, каких у него было немало. С детства больной астмой, он каждый день проживал как последний. А перед смертью людям несвойственно рисоваться. И если сын богатых родителей Че Гевара мечтал о справедливости для всех, то за эту мечту он был готов отдать жизнь (прежде всего свою, хотя и чужие тоже). Именно это в середине 50-х и сблизило 27-летнего врача с уехавшими с Кубы братьями Кастро. А заодно познакомило с советским разведчиком Николаем Леоновым.

– Это произошло на квартире Рауля Кастро в Мехико, – вспоминал Леонов. – Я был первым советским человеком, познакомившимся со знаменитым товарищем Че. Он оказывал медицинскую помощь заболевшему Раулю и другим товарищам. Че Гевара попросил меня найти для него книги на испанском. Это были «Чапаев», «Повесть о настоящем человеке» и «Как закалялась сталь».

Подборка говорящая, не так ли! В следующий раз с русскими Гевара встретится лишь через несколько лет. К тому времени из молодого врача он превратится не только в героя кубинской герильи, который с несколькими десятками плохо вооруженных крестьян умудрялся брать в плен сотни упакованных боеприпасами батистовцев, но и в главу Национального банка, министра промышленности и просто в легенду Острова свободы. В зубах – сигара, в голове – мечта, в кобуре – заряженный кольт. Бородой из баек и мифов он обрастал быстрее, чем бородой на лице.

– Внешность у него была замечательная, особенно темные, пронизывающие взглядом глаза и добрая, застенчивая улыбка, – рассказывал мне Рэм Карпов, который в группе совспецов работал в начале 60-х на Кубе. – Своим обликом Че напомнил нам героев нашей Гражданской войны, какими в кинофильмах изображались Котовский, Пархоменко, Щорс. Но больше всего напомнил батьку Махно. Может, потому, что его борода росла неаккуратными клочьями… Впервые я увидел Че в аэропорту Гаваны примерно в 3 часа ночи 22 апреля 1961 года. Команданте уже был известен в Союзе как ближайший друг и соратник Фиделя, поэтому мы были поистине изумлены тем, что нас встречает САМ ЧЕ…

Оружие как лекарство

Че действительно любил все делать сам. Он сам водил машину, и если попадал на улицах Гаваны в ДТП, то счастливый владелец пострадавшего авто клялся не выправлять на ней вмятины в память о встрече с команданте. Он сам управлял самолетом, разумеется, как умел (точнее, не умел), успокаивая спутников: «На Кубе пока еще очень мало самолетов, так что вероятность столкновения будет минимальной». Если он призывал к отказу от привилегий, то сам отказывался от спецпайков и вместо положенного по должности кресла сидел на грубом деревянном стуле. И если призывал к пунктуальности и трудолюбию, то сам подавал пример, заслужив еще оно прозвище – «кабальо» (то есть «лошадь»).

– Выходные дни Че обычно проводил на различных разгрузочных работах в порту, – поделился воспоминаниями экс-советник советского посольства на Кубе Николай Кудин. – Помню, как на одной из встреч к концу беседы один из вновь прибывших на Кубу советских специалистов спросил Че: «Завтра выходной день. Где будете отдыхать?» Че ответил: «Отдыхать будем, когда покончим с американским империализмом». При этом его прекрасные большие карие глаза сделались стальными.

Именно за эту непримиримость одни обожали, другие ненавидели Че.

– Большинство простых кубинцев встречали его с огромным энтузиазмом, – рассказал Рэм Карпов. – Вокруг обязательно собиралась толпа, и начинался стихийный митинг с возгласами Venceremos! и Patria o muerte! («Мы победим!» и «Родина или смерть!»). А ведь Че Гевара был скорее интроверт, в отличие от Фиделя. Даже распоряжения его часто походили на просьбы, всегда сопровождались вежливой улыбкой. Несмотря на это, вышколенный персонал «Капри», самой фешенебельной гостиницы Гаваны, где команданте разместил нас за счет министерства, с ужасом поглядывал на его полевую форму и на громадный десятизарядный кольт.

Именно оружие бывший доктор Гевара выбрал как лучшее лекарство не только для Кубы, но и для третьего мира вообще. Оставив министерские должности и семью, он отправился сначала в Африку, затем в Латинскую Америку, чтобы разжечь там новый «Вьетнам» и «освободить угнетенных». Не вышло, во всяком случае тогда.

Природа его славы

«Стреляй, ты всего лишь убиваешь», – говорил Гевара. И много стрелял сам. И «всего лишь убивал» тоже немало. Но если он и одерживал победы на Кубе, то только благодаря своей славе, которая летела впереди него быстрее пули.

Чего стоит история о том, как почти 400 солдат Батисты с огнеметами и в неприступном бронепоезде сдались 18 его почти безоружным бойцам, узнав, что тех послал в бой Че Гевара. Он и города-то брал скорее силой своего имени, чем оружия. Самая грандиозная битва за Санта-Клару, которую штурмовали три сотни партизан, на самом деле представляла собой серию небольших перестрелок, после которых численно превосходящие армейские части либо отступили, либо сдались. Дефицит боеприпасов Че Гевары с лихвой компенсировала слава.

Откуда же она взялась без серьезных побед? Тем более что поначалу Че был на острове белой вороной: иностранец, да еще непонятный марксист. Представляете, если вдруг у нас какой-то янки станет одним из вождей оппозиции! Вот и Фидель поддержки со стороны аргентинца первое время как будто немного стеснялся: изначально планировалось, что Гевара будет участвовать в борьбе исключительно как военврач.

Братьев Кастро на Кубе уважали после штурма казарм Монкада, когда эти выходцы из богатой семьи рискнули выступить против режима Батисты. Камило Сьенфуэгоса любили – душа компании и бесшабашный балагур, он был из простого народа, свой в пальмовую доску. А Че (не Гевара, а Че) с самого начала стал загадкой. Какое дело ему, аргентинцу, до каких-то частных кубинских проблем, что он готов отдать за них свою жизнь? И то, что сперва казалось недостатком, по мере приближения партизан к Гаване превращалось в достоинство. Всем было интересно, кто он такой: quién es el compañero Che? И историй о его подвигах слагалось больше, чем этих подвигов было. Даже прозвище оказалось как нельзя кстати: Че – хлесткое, как одиночный выстрел.

Великий гуманист или кровавый маньяк?

До сих пор все легенды о Че разделяются ровнехонько на две группы, как на линии фронта: он либо великий гуманист ХХ века, который боролся с кровавым империализмом в странах третьего мира и положил на алтарь свободы свою жизнь, либо коммунистический маньяк, фанатично заливший этой самой кровью пол-Кубы. Все зависит от того, каких взглядов придерживается тот, кто легенду трактует.

Один и тот же факт до сих пор порождает разные чтения. Взять самый, пожалуй, сильный из написанных Че «Эпизодов революционной войны», где он рассказывает историю того, как его отряд подкрадывался к батистовцам с тыла. Делать это мешал прибившийся к партизанам щенок, который некстати принялся скулить, и Че приказал одному из бойцов сделать так, чтобы «псина больше не выла». Пять скупых предложений с описанием того, как душили щенка, как поначалу дергался его хвост, как жалобно он хрипел и как запрокинулась набок его мордочка. И как вечером во взгляде другой собаки Че преследовал предсмертный взгляд убитого щенка. Это будет посильнее, чем «Муму» Тургенева. Реальную историю Муму Тургенев приукрасил, а Че писал правду, какой бы неприглядной она ни была.

Одни видят в этом эпизоде доказательство душевности Че Гевары, другие – его бессердечности, как, например, в фильме «Потерянный город», снятом сыном эмигрантов с Кубы Энди Гарсиа, для которого Гевара – воплощение зла. По сценарию из Гаваны к Че прискакал доброволец, и тот встретил его словами: «Слезай с коня. Есть охота». Сюжеты схожие, но разные акценты. Во Флориде, где осело немало беглых кубинцев, вообще до сих пор много разговоров о том, как Че лично принимал участие в многочисленных расстрелах и какое от них получал удовольствие, как собака Че лакала кровь убитых и как он сам чуть ли не пил ее, как убивал детей и перед казнью насиловал женщин.

Убивал, случалось, и не только в бою. И в расстрелах участвовал тоже, не старался делать вид, что у него одного руки в белых перчатках. Но до садизма все ж таки не опускался. Иначе бы он сам об этом рассказал со свойственной ему откровенностью. Как написал о том, что во время морского рейда на Кубу из-за морской болезни так, простите, заблевал и без того не люксовую яхту «Гранма», что лишился чувств, и сотоварищи, приняв его за труп, едва не выбросили начинающего партизана за борт. Или о том, как в первом бою получил пулю не в грудь, а, скажем так, в спину.

Что значит имя

К себе Гевара был, пожалуй, даже строже, чем к другим, и не скрывал недостатков. Недаром сам себя прозвал «скромным кондотьером». Но подобная скромность присуща только очень амбициозным людям. Правда, из числа тех, чьи амбиции не ограничиваются карьерным или финансовым ростом, а распространяются на весь мир. Чего стоят последние слова, которые он написал своим детям: «Будьте всегда способны откликнуться всей глубиною души на любую несправедливость, в каком бы уголке планеты она ни была допущена».

Гевара ведь выделялся не какими-то недюжинными сверхспособностями героев «Марвел» (хотя его работоспособности могли бы многие трудоголики позавидовать). Его отличал особенный фанатизм, который привел его сначала к славе, а потом и к смерти.

Впрочем, к славе Гевару привел Че. Но Че остался на Кубе. Может, в других странах у него ничего именно поэтому и не сложилось. В Конго Гевара воевал под прозвищем Тату, в Боливии – под именем Рамон. Лишенный ореола Че, он оказался обречен, поскольку до сих пор его главным оружием была легенда. Зато и расстреляли в местечке Ла-Игера не Че, а всего лишь Рамона. Убить Че было уже невозможно.

Партизан воскрес

«Ты всего лишь убиваешь человека», – перед смертью сказал сержанту Терану Че и оказался прав. «Ты убиваешь человека». Человека. Но не зря ведь команданте всегда говорил, что у него, как у кошки, семь жизней. Если Голгофа дала Христу вторую жизнь, то расстрел в деревне Ла-Игера дал Че Геваре восьмую, девятую и так далее. Столько не живут даже кошки. Столько могут жить только легенды, которой Че стал. А поскольку для любой легенды нужен образ, он тоже просто обязан был подвернуться – та самая знаменитая фотография Че, которую Альберто Корда сделал еще весной 60-го.

Трудно в это поверить, но при жизни Гевары это фото было практически неизвестно. И не только потому, что изначально на нем оказалось много лишних деталей, которые портили снимок (с одной стороны в кадр попал чужой профиль, с другой – листья пальмы). Главное, сам на себя революционер там оказался не очень-то и похож. И ракурс вышел непривычный – снизу вверх, тогда как сам Эрнесто роста был среднего (а на фоне монументального Фиделя казался вообще коротышкой). И выражение лица (снимал его Корда на траурном митинге) несвойственно соратнику братьев Кастро: обычно Че бывал не столь суров и отстранен.

На самом деле портрет не выражал его характер, чего обычно стараются добиться фотографы. Недаром в репортажах с того митинга кубинские СМИ его даже не стали печатать.

Спасибо американскому ЦРУ, которое, само того не желая, дало неудачному кадру Корды вторую жизнь, одобрив тиражирование в прессе посмертных снимков партизана. Хотели показать, что Че мертв, но эффект получился обратный: никто ни до этого, ни после не был так похож на снятого с креста Христа, как мертвый Че Гевара, будто срисованный с известной картины Мантеньи. С того момента и началось воскрешение партизана.

То, что поначалу казалось ошибкой Корды, после смерти революционера вмиг превратилось в достоинство. И взгляд на Че снизу вверх, как на Бога, и его иконописная, как будто не от мира сего, отстраненность. Парадокс, но портрет стал соответствовать оригиналу, только когда этого оригинала не стало.

Как фото стало иконой

И здесь надо отдать должное снова не Корде, а никому прежде не известному начинающему 23-летнему художнику из Ирландии Джиму Фицпатрику, страничка о котором в «Википедии» до сих пор даже не переведена на русский. Впрочем, Фицпатрик никогда и не стремился к славе.

Узнав о гибели партизана, с которым он лично был знаком (когда Джиму было 16, в ирландский паб, где он подрабатывал барменом, будучи проездом, заглянул Че), художник прикрепил фотографию Корды к стеклу, обвел теперь уже известный черный контур на красной бумаге и… отказался от авторства и гонораров. Напротив, первый отпечатанный тираж известного теперь на весь мир постера он бесплатно разносил по книжным лавкам и друзьям. Художник делал это не ради денег, а ради Че. И тех идей, за которые тот выступал: «Он был моим героем, пожертвовал собой ради бедных… Я хотел, чтобы мои постеры размножались как кролики, чтобы о Геваре узнали все».

И о Геваре узнали. Анонимная работа неизвестного ирландского художника выстрелила громче всех автоматных очередей в Боливии. Спустя несколько месяцев постеры с обликом Че заполонили улицы сначала Милана, затем Парижа, Берлина, Токио, Мехико и прочих европейских, американских, азиатских городов, по которым прокатились массовые молодежные волнения.

Подтолкнул ли студентов к бунтам 68-го этот черно-красный образ? Навряд ли. Но то, что он придал им дополнительное вдохновение – факт. У протестов не было единого лидера, зато у них появилась общая икона. Есть в этом что-то забавное: убежденный атеист Эрнесто Гевара, который при жизни в Бога не верил, после нее сам стал им для очень и очень многих (канонизацию дополняет тот факт, что после неудачной высадки с «Гранмы» вооруженную борьбу на Кубе продолжили ровно 12 бойцов). Вот и вышло, что снимок и сделанный на его основе рисунок стали символом уже не конкретного человека, а целой идеи. Не случайно ведь фотография Корды называется просто – «Героический партизан». Не Че. И даже не Гевара. Просто партизан, без имени.

Может, это имел в виду Эрнесто Че, когда говорил: «Стреляй, ты всего лишь убиваешь человека»? Обычного «человека», даже с большой буквы Че, еще можно «всего лишь убить», но образ героического партизана – никогда. То, что уже мертво, умереть не может.

Косить под бунтаря

А Че жив. Это портреты Путина или Медведева могут меняться местами вследствие политической конъюнктуры, а образ с Че со временем приобретает ту же «выдержку», которой обладал он сам (но уже без кавычек). С именем Че студенты в 1968-м шли на баррикады. С тем же именем они сегодня выступают против «Большой семерки» и ВТО. Его книги стоят сегодня на полках и у рьяного оппозиционера Эдуарда Лимонова, и у его идейного противника из Кремля Владислава Суркова, который на одной из конференций «Единой России» процитировал слова команданте о засилье американских компаний и заявил: «Портрет Че Гевары вполне мог бы украсить стену. Он очень правильно рассуждал». Как будто Че с его неуемной жаждой справедливости поддержал бы засилье российских олигархов в противовес американским!

Но, видимо, не случайно именно Суркову среди всех кремлевских чиновников поручили курировать мятежный Донбасс. Там за последние годы скольких только че гевар (с маленькой буквы) не развелось! Причем че гевар с обеих сторон.

«Это наш русский Че Гевара», – восторженно отзывался зам. главреда газеты «Завтра» Андрей Фефелов об Игоре Стрелкове. Хотя, казалось бы, где коммунист Гевара, а где замшелый монархизм отставного эфэсбэшника Стрелкова. «Донецким Че Геварой» называли Александра Захарченко, «луганским» – Валерия Болотова. Сами себя называли «Геварами» как местные, так и пришлые ополченцы, вроде калининградского казака Игоря с позывным «Че Гевара», который приехал на Украину «бить янки».

При этом с другой линии фронта «новороссийским Геварам» противостоят другие, «украинские», которые вдохновляются стихами советского еще поэта Дмитрия Павлычко:

В тумані С’єрри танк стоїть,

Немов страшна примара.

Його гранатою підбив

Ернесто Че Гевара!

Пока одни сражаются за суверенный Донбасс против американского империализма, другие – за самостийную Украину против империализма русского. Но и тех и других вдохновляет Че. Никакого диссонанса. Во времена религиозных войн поборники разных конфессий тоже точно так же поклонялись одному Сыну Бога.

В освободительную борьбу Че привнес не столько содержание (что он тут еще мог добавить к Марксу и Боливару), сколько эстетику. Косить под бунтаря стало модно даже среди тех, кто несет с собой средневековую серость или застойный конформизм. Именно с образа Че пропутинское движение «Наши» содрало дизайн своих футболок «Все путем» с лицом президента. Именно под Че косил чеченский боевик Амир Хаттаб, натянувший берет а-ля Гевара. В политической борьбе теперь эстетика и мифология важнее пулеметов. Может, это и к лучшему: люди целее.

Без лица

1 января 1994 года мексиканский городок Сан-Кристобаль в захолустном штате Чьяпас захватили вышедшие из джунглей индейцы. Вооруженные ржавыми, а то и вовсе выструганными из дерева автоматами, они без капли крови взяли под контроль полицию, почту, тюрьму… А спустя несколько дней, не успело правительство отправить на подавление бунта войска, так же неожиданно вернулись в джунгли.

Руководил повстанцами неизвестный белый человек, скрывавший свое лицо под черной пасамонтаной. До сих пор не известно, ни как выглядит загадочный партизан, ни его точное имя (хотя есть разные предположения). Сам себя он называл субкоманданте Маркос, званием подчеркивая как преемственность c великими команданте Кубы, так и отличие от них. Своим главным оружием Маркос сделал не АК-47, а тайну и прогремел не выстрелами по врагам, а в СМИ, став инициатором и вдохновителем антиглобалистского движения, которое в считаные месяцы сплотило вокруг себя почти все левые движения мира.

Именно поэтому субкоманданте Маркоса часто сравнивали с Че Геварой, не забывая подчеркнуть, что он – «Че Гевара эпохи постмодернизма». Хочешь такого убить? Ну, попробуй, ты «всего лишь убиваешь человека». А в постмодернистского Гевару стрелять уже бесполезно, потому что теперь у него нет даже лица: только балаклава, маска Зорро или Гая Фокса, в крайнем случае – фотография Корды. Он уже не человек. Он – легенда.

Недаром сегодня майки с Че продаются не хуже, чем Библия: со временем Че Гевара стал жертвой того общества потребления, против которого боролся всю жизнь. Так что был ли он маоистом, троцкистом или первым антиглобалистом, как спорят историки, сегодня мало кого волнует. Но, может, это тоже к лучшему, ведь для очень многих короткое имя Че сегодня ассоциируется не просто с очередным банальным «-измом», а с тем чувством, которое возникает у нас, пусть и не у всех, при виде несправедливости. Некоторые еще называют это совестью…