Отечество в госбезопасности. К юбилею ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ

Город Ежово-Черкесск по этому случаю переименовали, плакаты про «ежовые рукавицы» убрали, песни на слова Джамбула про «батыра Ежова» исключили из репертуара… Самого Ежова пытали и расстреляли.

А руководить НКВД поставили товарища Берию. Но в 1953-м и товарищ Берия оказался английским шпионом, мерзавцем и истребителем кадров. Его тоже расстреляли.

Расстреляли, кстати, и товарищей Абакумова и Меркулова, тоже в разные годы возглавлявших органы госбезопасности. А еще до Ежова расстреляли Ягоду, тоже шпиона и развратника (коллекционера порнографических открыток).

«Материалы следствия по делу Ежова частично публиковались разными исследователями, потому что они в разрозненном состоянии могли быть найдены в архивно-следственных делах других фигурантов из НКВД. Само дело Ежова Центральный архив ФСБ не выдает», — говорит Никита Петров, автор лучшей у нас книги о сталинском наркоме Ежове.

То же и с Ягодой. И с Абакумовым. И с Меркуловым. И с Берией. А, собственно, почему? А потому, что они — не реабилитированы, и следственные дела их по этой причине — накрепко закрыты.

Логика недоступная, но другой нет.

И снова Петров: «Есть четкие установки закона «О государственной тайне»: срок засекречивания документов составляет 30 лет. Это крайний, высший предел. Но он может быть продлен, написано в законе, в исключительных случаях на основе решения Межведомственной комиссии. И когда мы разговариваем о самой системе рассекречивания архивов, мы должны задать себе вопрос: а вот эти гигантские списки, которые посылаются в МВК на продление, — это что, все исключительный случай? Если мы посмотрим, сколько всего документации ФСБ за 1920-е, 1930-е, 1940-е годы рассекречено, а сколько еще секретно, мы увидим, что как раз исключение составляет — рассекречивание…»

«Он меня знает по совместной работе»

А вот Служба безопасности Украины давно открыла все архивные дела, касающиеся сталинских репрессий; так что среди собственно украинских материалов вдруг оказалось доступно и то, что Москва рассылала по всем регионам Союза: инструкции, методические указания, приказы, а еще — ведомственная переписка, касающаяся конкретных дел и персонажей, жертв террора и палачей. Все то, что ФСБ Российской Федерации продолжает держать «у себя» за семью замками, потому что «расшифровка методов работы» политической полиции несуществующей уже страны может нанести непоправимый урон безопасности новой России.

Поэтому все, кто собирается заняться историей репрессий в СССР, едут не в Москву, а в Киев или, скажем, Кишинев. Здесь беречь секреты НКВД и доброе имя палачей не считают необходимым, покрывать чужие, как считают, преступления не стремятся.

Накануне чекистского юбилея в московском издательстве вышла толстая, тщательно документированная книга «Чекисты на скамье подсудимых», подготовленная исследователями разных стран именно по материалам архивов Украины, Грузии и Молдавии. Российских глав в книге нет.

Так вот, за полтора года Большого террора на Украине сменилось пятеро, что ли, наркомов внутренних дел, все пятеро — энергичные люди, начинавшие свою деятельность на новом посту совершенно одинаково — с зачистки «под ноль» кадров, доставшихся от предшественника. Причем зачисткой этой занимались непосредственно боевые товарищи зачищаемых.

«…Я ответил Перцову, что я не виновен, что он меня знает по совместной работе с 1932 года как порядочного человека. Перцов тут же опрокинул меня со стула на пол и стал меня избивать ногами, а Крюков взял с подоконника принесенную им дубинку и стал ею меня избивать… Перцов меня бил носками сапог по всему телу, и когда меня стошнило от побоев, то Перцов схватил меня за голову и начал тыкать лицом во рвоту».

А потом (после ареста очередного нар­кома) этот Перцов сам попал под суд, получил срок и закончил жизнь в 1948-м на колымском лесоповале.

«Возглавляя особую оперативно-следственную группу, ПЕРЦОВ допустил грубейшие искривления социалистической законности… им допускались извращенные методы следствия в отношении арестованных сотрудников НКВД, на которых не было никаких компрометирующих материалов… провокационным путем с применением физических мер воздействия понуждали их давать на себя заведомо ложные показания… За период существования этой группы, то есть с 21 февраля по 30 апреля 1938 года, был арестован 241 человек сотрудников, и в результате применения физических мер воздействия… некоторые арестованные не выносили пыток и умирали на допросах (Френкель, Шор, Таруц и др.)…»

Всего же за годы террора в СССР репрессиям были подвергнуты 20 000 чекистов. В их число входит и замначальника Управления НКВД по Харьковской области Давид Аронович Перцов, 1909 г.р., и пытанные им сослуживцы. Которые, в свою очередь, и сами (судя по материалам того же процесса) других способов добиться признательных показаний не знали. Зато знали: «Лучше хорошо побить врага и отвечать за то, что бил, чем не трогать и за это нести ответственность перед партией». Так наставлял чекистов, в частности, тогдашний секретарь Харьковского обкома КП(б)У товарищ Осипов, сам вскоре репрессированный.

Жена Вайды рыдала

Я выбрал из этой книги главу «Харьков» не случайно.

Перед самым моим приездом сюда руководитель харьковского правозащитного центра Евгений Ефимович Захаров прислал электронное письмо с именами тех, кто, на его взгляд, может помочь мне в этой командировке, и приписал:

«Жалко, что я не смогу быть дома в эти дни и встретиться с Вами. Бывали ли Вы в Харькове? На торце здания областного управления полиции висит мемориальная доска памяти погибших поляков возле заезда во внутренний двор, в 1940 году на этом месте была комендатура, в которой расстреливали и скидывали трупы в кузов грузовика, подъезжающего к комендатуре на том самом месте, где сейчас ворота. Грузовик отвозил трупы в лесопарк, где их закапывали, сейчас на этом месте в лесопарке мемориальное кладбище.

В свое время я показывал все это Анджею Вайде, его отец капитан Якуб Вайда был здесь расстрелян. Вайда был с женой, она беспрерывно рыдала, а у него было совершенно неподвижное лицо, не издал ни звука. Только в конце, когда прощался, он улыбнулся и поблагодарил, а через неделю меня позвали в генконсульство Польши и передали от него диск «Катыни» (фильм Анджея Вайды. — Ред.) с автографом…»

Пользуясь случаем, благодарю Захарова и тех, кого он мне рекомендовал, — Людмилу Борисовну Ровчак и Игоря Владимировича Шуйского, руководителей организации с громоздким названием «Коммунальное учреждение «Редакционно-издательская группа Харьковские тома «Реабилитированные историей» — о жертвах сталинских репрессий. Такие группы решением правительства были созданы во всех областях Украины еще в начале 90-х.

Планировалось издать по тому «Реабилитированных…» на каждую область; сейчас в Харькове готовится к выходу шестой том. Расстрелянные поляки попадут как раз в него.

Здание полиции на улице Жен Мироносиц (бывшей Дзержинского) подавляет монументальностью, мемориальная плита на двух языках — украинском и польском. «На этом месте было областное управление НКВД и его внутренняя тюрьма. Весной 1940 года решением высшей власти Советского Союза НКВД тут убил 3809 офицеров Войска Польского из лагеря в Старобельске, а также 500 польских граждан, привезенных из других тюрем НКВД. Вечная им память! Украинский народ и семьи из Польши. 2008».

...В августе 1939 года Молотов и Риббентроп подписали в Москве договор и секретные протоколы к нему, что дало возможность Германии напасть на Польшу с Запада, а СССР — совершить освободительный поход с Востока. Польская армия получила приказ своего командования советским войскам сопротивления не оказывать, и приказ этот в целом выполнила. Поляки были обезоружены и рассортированы по лагерям НКВД, в структуре которого пришлось срочно создать специальное Управление по делам военнопленных во главе с капитаном госбезопасности Сопруненко. Потом часть контингента, содержащегося в этих лагерях, была переведена для участия в стройках социализма в восточные районы СССР, часть передана немецким союзникам, часть бесследно пропала. Повторяю: бесследно.

Сдавшихся польских офицеров расстреливали в трех местах — в смоленской Катыни, в Медном под Калинином (сегодняшняя Тверь) и в Харькове.

«Катынь» стала общим символом этого тщательнейшим образом спланированного и осуществленного преступления, до сих пор поражающего не только своей подлостью, но и бессмысленностью.

Весной 1940-го Берия направил Сталину записку: «В лагерях для военнопленных содержится всего 14 736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков… Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами Советской власти, НКВД СССР считает необходимым… дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек… рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела… Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения…»

На записке появились четыре размашистых, поперек страницы подписи: Сталин, Ворошилов, Молотов, Микоян. Еще двое членов политбюро одобрили предложения НКВД путем опроса — Каганович и Калинин (их фамилии — на полях, почерком секретаря). 5 марта 1940 года решение было оформлено как постановление политбюро № П13/144.

Вот и все.

Надо только, наверное, добавить, что советская операция по «разгрузке» спецлагерей странным образом совпала с немецкой «Акцией А-Б», в ходе которой на территории «Генерал-губернаторства» в мае 1940 года были уничтожены три с половиной тысячи польских деятелей науки, культуры и искусства. Современный исследователь пишет: «Оба агрессора действовали в полном согласии друг с другом: и нацисты, и сталинисты совместно уничтожали руководящий слой польской интеллигенции, цвет польской нации».

Они бежали в Маньчжурию

В Старобельском спецлагере для офицеров (Ворошиловградская область) содержались те, кто сдался без выстрела под личные гарантии маршала Тимошенко в районе Львова, — 8 генералов, 55 полковников, 126 подполковников, 316 майоров, 843 капитана, 2527 поручиков, 9 военных капелланов.

Приказом НКВД от 22 марта 1940 года польских офицеров из Старобельского лагеря направили в распоряжение Управления НКВД по Харьковской области. Сначала «польский контингент» доставляли из лагеря на станцию Харьков-Сортировочная, затем грузили в машины по 15 человек и перевозили в областное Управление НКВД на улице Дзержинского. Там поляков по одному вводили в камеру, где за столом сидели комендант УНКВД старший лейтенант госбезопасности Тимофей Куприй и прокурор, уточнявшие личные данные прибывшего. Допрос заканчивался одинаково, Куприй говорил: «Можете идти!» Когда поляк поворачивался, стрелял в него из нагана…

Утверждают, что Тимофей Федорович Куприй был подлинным мастером своего дела, он никогда не стрелял жертвам в затылок — только под определенным углом в шею, на уровне первых позвонков: рана меньше кровоточила и доставляла палачу значительно меньше неудобств…

После операции Куприй приказом наркома Берии был награжден денежной премией. А в 1941-м при отступлении Красной армии из Харькова именно он взорвал здание внутренней тюрьмы. Как утверждают, вместе с заключенными.

Из контингента Старобельского лагеря в живых осталось 78 человек.

…В конце 41-го Советский Союз восстановил дипломатические отношения с польским правительством в изгнании, и премьер Сикорский прибыл в Москву для подписания совместных документов. На встрече со Сталиным он был вместе с генералом Андерсом, формировавшим в СССР из военнопленных поляков воинское соединение для совместной борьбы с фашистами.

Состоялся такой разговор.

Сикорский: Я заявляю вам, господин президент, что ваше распоряжение про амнистию не выполняется. Большое количество наших людей, наиболее ценных для армии, все еще находится в лагерях и тюрьмах.

Сталин: Этого не может быть, поскольку амнистия касалась всех, и все поляки освобождены…

Сикорский: У меня с собою список, где значится около 4000 офицеров… и этот список неполный… Эти люди находятся тут. Ни один из них не вернулся!

Сталин: Этого не может быть. Они бежали.

Андерс: Куда они могли убежать?

Сталин: Ну, в Маньчжурию…

Срок давности истек

Советский Союз в их убийстве все эти годы обвинял гитлеровскую Германию и даже пытался протащить это обвинение на Нюрнбергском процессе. Но все уже хорошо понимали, что произошло. Англичане и американцы от одобрения нашей версии с трудом, но уклонились (что у нас впоследствии трактовалось как желание выгородить фашистских извергов).

Так или иначе, хочу специально подчеркнуть, если кто не понял: советские юристы вполне осознавали — то, что было совершено в 1940-м, на Международный трибунал тянет по полной программе.

А когда в СССР грянула перестройка, опять всплыло слово «Катынь». Мой теперь уже покойный друг Гена Жаворонков напечатал в «Московских новостях» серию статей, за которые Польша наградила его орденом. И в 1990-м (ровно через полвека) Советский Союз впервые признал факт своей ответственности за расстрел нескольких тысяч польских офицеров, попавших в советский плен осенью 1939 года. В 1992-м Ельцин передал полякам копии некоторых документов по этому делу. Тогда же, в начале 90-х, по факту расстрела польских офицеров было возбуждено уголовное дело. При Путине прокуратура его закрыла; при Медведеве после рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде это решение вступило в законную силу. Верховный суд счел, что истек срок давности, ибо основываться в данном случае надо… на сталинском Уголовном кодексе 1929 года. А Главная военная прокуратура РФ отказалась представить полякам материалы своего расследования — государственная тайна! Большинство из 183 его томов имеют гриф «Секретно» и «Совершенно секретно» до сих пор.

И получается так, что мы живем в стране, где сотрудники тайной полиции не стесняются и сегодня называть себя чекистами, а дела 80-летней давности «секретятся» исключительно для того, чтобы не тревожить память о палачах и сохранить их доброе имя.

Все будет обработано хлорной известью

Тела расстрелянных в Харькове офицеров ночами вывозили на грузовиках в 6-й квартал городского лесопарка (район Пятихатки), где сбрасывали в заранее вырытые ямы. Впервые заговорили об этом в начале 90-х.

В 2003 году вышла книга «Харьковская Катынь» офицера Службы безопасности Украины Сергея Заворотнова. Не всем моим харьковским собеседникам книга нравится, но она была — первой. Позже историк Александр Зинченко написал эмоциональную и яркую книгу «Час попугая», одним из главных героев которой стал пленник Старобельского лагеря майор Людвик Домонь, чудом выживший и прошедший войну с армией Андерса. А три месяца назад СБУ к уже доступным документам дела о казни поляков рассекретила очередную порцию материалов. Это — секретная переписка, в которую оказались вовлечены высшие чины КГБ СССР, включая Андропова и его заместителей, а также 1-й секретарь ЦК компартии Украины Шелест.

Дело в том, что летом 1969 года пятиклассники, игравшие в лесополосе у Пятихаток, наткнулись на вскрытую неизвестными «могилу массового захоронения», и обсуждение, что с этим всем теперь делать, читается как захватывающий авантюрный роман. Поначалу дело шло к возведению на месте захоронений нового следственного изолятора КГБ и даже велись подсчеты, сколько это будет стоить. Но в итоге товарищу Андропову (гриф «Только лично») был предложен на утверждение менее затратный план.

«Считаем целесообразным разъяснить населению, что в период оккупации немцами Харькова карательные органы Германии в указанном месте производили захоронения без почестей расстрелянных за дезертирство и другие преступления солдат и офицеров немецкой и союзных с ними армий. Одновременно в этом же месте захоронены немцами умирающие от различных опасных инфекционных заболеваний (тиф, холера, сифилитики и т.п.), а поэтому указанное захоронение должно быть признано органами здравоохрания опасным для посещения. Это место будет обработано хлорной известью, взято на карантин и в последующем засыпано грунтом».

Так и поступили.

Интересно, чего здесь больше — холодной головы, чистых рук или горячего сердца?