СУДЬБА “ПУТТИ” В КЁНИГСБЕРГЕ. Творение Станислауса Кауэра четыре раза меняло “прописку”

Принято считать, что скульптура - это “музыка, застывшая в мраморе”. И ключевое слово здесь - “застывшая”. А вот наша сегодняшняя “прогулка” - по Кёнигсбергу “блуждающих” скульптур работы Станислауса Кауэра.

Об этом сообщает Роспрес

В честь графа

Интересно, что “тропы”, по которым “гуляли” эти скульптуры, куда извилистее, чем тропа жизни их создателя.

Станислаус Кауэр родился в немецком городке Бад Кройцнах, в уникальном семействе. Дед Станислауса - Эмиль Кауэр старший (1800-1867) - стал родоначальником династии скульпторов. Двое его сыновей - Карл (1828-1885) и Роберт старший (1831-1893) - не только продолжили дело отца, но и воспитали в том же духе своих детей.

Так, из пяти сыновей Карла скульп­торами были четверо, а Станислаус, сын Роберта старшего - особенно прославил всю династию.

...Станислауса нарекли в честь дяди - графа фон Калкройта. В детстве он много болел, поэтому особых успехов в школе не добился. Но отец рано приставил его к “ремеслу”, а затем и вовсе предложил оставить школу и поехать в Рим, для работы в семейной студии.

Бросил гимназию

Станислаус не колебался. В четырнадцать лет он сделал окончательный жизненный выбор: бросил гимназию и отправился в “вечный город”, где студия семейства Кауэр уже успела получить известность и обрасти клиентами.

Станислаусу было пятнадцать лет, когда он выполнил свой первый заказ: немецкий коммерсант, живущий в Москве (!), возжелал иметь мраморного “Париса”...

“Парис” уехал в Москву - и следы его затерялись во времени и пространстве. А вот “Психея”, которую Кауэр изваял годом позже, была приобретена для собрания кайзера Вильгельма II. А ещё немного позже на Берлинской выставке настоящий фурор произвели его бронзовые “Грёзы” - и стало ясно, что молодой скульптор на несколько голов выше всех своих родственников.

Семейные дрязги

В 1893 году умер отец Станислауса. Мать и сёстры уговорили Станислауса не уезжать в Париж (как он собирался), а вступить в права наследства на студию в Кройцнахе. Он это сделал - и против собственной воли ввязался в семейные дрязги: его кузены, прочно осевшие в Кройцнахе, отнюдь не обрадовались появлению столь сильного конкурента.

В итоге Станислаус, разругавшись с родными в пух и прах, вернулся в Рим. Там и женился на Анне Чидель, с которой незадолго до эпопеи с наследством познакомился через своих римских коллег-друзей. На свадьбу Станислаус не пригласил никого из своих родственников. Он отрешился и от кровных уз, и от “фамильных приёмов” в скульптуре.

Осенью 1905 года Кауэр с женой перебрался в Берлин, а оттуда - в Кёнигсберг, где в это время освободилось место профессора скульптуры в Академии искусств.

Друг Канта

Кауэр приехал в Кёнигсберг в марте 1907 года - и с тех пор вся его жизнь была тесно связана с домом на Вердер аллее, а творчество - с улицами города.

Первой кёнигсбергской работой Кауэра стал бронзовый бюст Людвига Эрнста Боровски, друга и биографа Иммануила Канта.

Этот бюст - по заказу город­ской администрации - был установлен возле Нойроссгартенской кирхи. По сути, он ознаменовал собой начало блистательной “эпохи Кауэра” в истории Кёнигсберга: около сотни скульптур и рельефов было создано мастером за десятилетия между двумя мировыми войнами.

Если в Риме Станислаус отдавал предпочтение мрамору, то в Кёнигсберге ему показалось уместнее использовать ракушечник и бронзу. Он украшал улицы, фасады домов, создавал скульптурные портреты именитых жителей Восточной Пруссии...

Лошади и ангелы

Ну а теперь, собственно - о его “блуждающих” творениях.

Как ни удивительно, но самым большим “гулякой” из всех творений Кауэра оказался... фонтан. Вообще-то менять “место жительства” фонтанам как-то не свойственно. Но кауэровский “Путти” за сто лет своего существования поменял “прописку” четырежды!

Кауэр создал его в 1908 году. Фонтан из ракушечной извести в 1911 году был куплен у скульптора городом Кёнигсбергом и установлен на углу Штайндамма и Постштрассе, на торговой площади Пфердемаркт (Лошадиный рынок).

“Путти” экспонировался на международной выставке фонтанов в городе Позене (ныне Познань), где занял первое место. По окончании выставки жители Позена хотели купить фонтан для своего города Позен, но Кауэр предпочёл Кёнигсберг.

Кстати, первоначальное название этой скульптуры было “Путтенбрунен” - “Фонтан ангелочков”. “Ангелочки” простояли в своём первом “порту приписки” недолго: как только на улицах Кёнигсберга появились автомобили, возникла необходимость расширить проезжую часть.

Жертва вандалов

Фонтан перенесли к гаупвахте у восточного крыла Королевского замка. Крепостные стены спасли “ангелочков” в августе 1944-го, когда центр города превратился в руины - после двух бомбардировок английской авиации.

После войны “Путти” переехал во двор экс-университетской клиники на ул. Вагнера, где разместилась калининградская портовая больница. При переезде фонтан утратил ряд фрагментов и перестал быть собственно фонтаном - но опять-таки уцелел. Чего не скажешь о Королевском замке.

Вплоть до 2010 года “ангелочки” тихо умирали во дворе больницы, неодно­кратно становясь жертвой вандалов - пока не были переданы музею Мирового океана. После переезда на территорию ланд­шафтного парка “Старый порт” фонтан был отреставрирован - и не только обрёл утраченные детали, но и стал выполнять свою изначальную функцию.

Искупать нимфу

Также неплохо “постранствовала” и знаменитая “купальщица” - точнее, “Нимфа после купания”. Кауэр начал работу над этой мраморной фигурой ещё в Риме. Перевёз - недоделанную - в Берлин. Затем - в Кёнигсберг, где “Нимфа” была установлена у здания драматического театра.

После войны, при советской власти, в 50-е годы прошлого века “Нимфу” перетащили к Дому художника, а в 2003-м она переехала в Художественную галерею на Московском проспекте. То есть адреса она меняла чаще, чем “Путти”. Но “гуляющая” скульптура всё же удивляет не так, как “бродяга”-фонтан.

Меньше всего пришлось “побродить” романтику Шиллеру. Который, кстати, в Кёнигсберге никогда не был. И пару раз отозвался об этом “городе бюргеров и филистеров” весьма нелицеприятно.

Избежал расстрела

Кауэр получил заказ на создание памятника в 1905 году - к столетию со дня смерти поэта. Говорят, что моделью для статуи автора “Разбойников” послужил... молодой кёниг­сбергский докер. Что выгодно отличало кёнигсбергского Шиллера от его собратьев в “материковой” Германии. У них там и складки плаща как-то по-особенному ниспадали, и локоны развевались на вечном ветру... А у Кауэра Шиллер просто и спокойно стоял, смотря вдаль. И поза его была романтична без вычурности.

Памятник Шиллеру был торжественно открыт 10 ноября 1910 года - в день рождения поэта. Скульптуру установили возле городского театра.

В 1936 году Шиллер переехал к театру драматическому. Где и остался.

Существует легенда, что в 1945-м Шиллер уцелел, благодаря надписи, оставленной на его груди неизвестным советским солдатом: “Не стреляйте! Это пролетарский поэт”.

Не пьёт у нас только Шиллер

Правда, Шиллеру всё равно досталось - осколком ему пробило горло. И в первые послевоенные годы была весьма популярна фраза: дескать, не пьёт в Калининграде только Шиллер - и то потому, что у него всё из горла выливается.

Так или иначе, этот памятник - единственная кёнигсбергская бронзовая статуя, изображающая человека, которая не отправилась в “путешествие в никуда”. В смысле, не угодила на переплавку.

Памятник был отреставрирован - и благополучно дожил до наших дней. В советские (и первые постсоветские) годы он был местом, где встречались влюблённые и тусовались неформалы. А курсанты КВИМУ считали своим долгом накануне выпуска натянуть на него гигантскую тельняшку - опередив при этом курсантов КВВМУ, которые собирались всенепременно сделать то же самое.

Сгинули в пути

...Ну а самое печальное “путешествие” совершили те работы Кауэра, которые были отправлены летом 1944 года к его сестре в Гару - “для сохранности”. Ящики с работами до пункта назначения так и не добрались, сгинув где-то в пути.

Но Станислаус Кауэр этого уже не узнал: он скончался 13 марта 1943 года. Судьба его пощадила: он не увидел, как бомбы превращают в пыль и щебень любовно украшенные им дома. Он не испытал горькой участи беженца, не изведал кошмара депортации... И, как показало время, счастливо избежал самого главного для любого художника ужаса - забвения...

Ну а наши “прогулки” - продолжаются.

Д. Якшина