Казахстан, Центральная Азия, Россия: о вечной дружбе и новых конфигурациях. Интервью с Аскаром Нуршой

Как санкции против России могут повлиять на ближайшего союзника России – Казахстан, который продолжает сохранять близкие отношения с Вашингтоном, учитывая роль американских инвестиций в нефтегазовом секторе Казахстана? О том, что это вопрос сложный и многоуровневый, рассказывает в интервью CAAN Аскар Нурша, декан Высшей школы государственной политики и права AlmaU, кандидат исторических наук.

Охлаждение отношений между Россией и Западом так или иначе будет негативно сказываться на взаимоотношения Казахстана с Западом

Об этом сообщает Роспрес

Как влияют на Казахстан и его внешнюю политику санкции США против России? Как удается лавировать Казахстану между двумя полюсами?

В казахстанском официальном дискурсе влияние антироссийских санкций США на экономику страны до последнего времени особо не признавали. Однако в независимом экспертном сообществе об этом пишут немало. Собственно, и сейчас казахстанские власти стараются не драматизировать ситуацию вокруг санкций. Но в течение последних нескольких недель национальная валюта, тенге, сильно подешевела, и населению надо было объяснять, почему это произошло: как падение курса тенге может быть связано с курсами российского рубля и доллара.

Читать по теме: “Thy neighbor – как связаны экономики Казахстана и России?”

При этом антироссийские санкции не выделяются. По-прежнему говорят о комплексе причин, в числе которых указывается «возможное» негативное влияние санкций. По этим вопросам с начала сентября высказались глава МИД Казахстана Кайрат Абдрахманов и министр национальной экономики Тимур Сулейменов. Из их комментариев следует, что президент дал поручение разработать комплекс мер, чтобы экономика страны не пострадала от антироссийских санкций, а у министерства экономики и Нацбанка есть совместный план действий, который учитывает различные сценарии и последствия. В целом можно сделать вывод, что определенное признание есть.

Опять же в Казахстане не говорят о прямом влиянии антироссийских санкций, в основном, больше говорится, что влияние является косвенным. Каким образом? Тимур Сулейменов называет инвестиционный, торговый и курсовой каналы влияния санкций на Казахстан. А Кайрат Абдрахманов в своём июньском выступлении указал на такие негативные для Казахстана факторы, как снижение темпов экономики России, которая является для нас ближайшим торговым партнёром, и ограничения для западного бизнеса.

К этому я добавил бы следующее. Во-первых, я бы отметил усиление политических рисков. Понятно, что в целом охлаждение отношений между Россией и Западом так или иначе будет негативно сказываться на взаимоотношения Казахстана с Западом. Во-вторых, я бы ещё сказал так – в бизнесе часто упоминают термин «недополученная прибыль», то и есть, в целом ухудшение отношений России с США оказывает влияние таким образом, что диапазон возможностей Казахстана в взаимодействии со странами Запада также начинает сужаться. Дело в том, что напрямую казахстанские компании под санкции не подпадают. Но надо понимать, что участие в интеграционных процессах с Россией сказывается на двусторонних отношениях. Во-первых, местное бизнес-сообщество вступает в тесные отношения с российскими госкомпаниями и квазигосударственным сектором. Кроме того, в Казахстане идёт активное привлечение российского капитала. Есть очень много дочерних структур российских банков, среди которых можно отметить «Сбербанк Казахстана», которые хотя и регистрируются как дочерние банки, но тем не менее понятно, что в случае если головные материнские компании подпадут под санкции, то думать, что их дочерние компании под эти санкции не подпадут – было бы наивно. Это раз. Во-вторых, существуют определенные санкции в отношении продукции двойного назначения: есть санкции в отношении запрета на поставку в России определенных продуктов, есть санкции в отношении кредитования российских юридических лиц. И здесь, вступая во взаимодействие с западными компаниями, юрлица Казахстана должны понимать, что в случае, если у них очень тесные связи с российскими компаниями, они тоже подпадут в зону риска.

Когда мы говорим об американских санкциях, надо понимать, что речь идёт о нескольких уровнях санкционного режима, которые постепенно вводились один за другим с марта 2014 года. Существуют санкции, которые введены в отношении Крыма, есть санкции против ближайшего окружения Путина, а теперь и по делу Скрипаля. Если в период президентства Барака Обамы многие санкции вводились исполнительным указом президента, то уже при Дональде Трампе мы видим, что этим санкциям придана сила на законодательном уровне. Возьмём, например, прошлогодние санкции, где Россия была поставлена в один ряд с Северной Кореей и Ираном.

Здесь мы видим несколько уровней санкций, каждый из которых влечет разные последствия. Поэтому нет единого режима санкции, а отмена, скажем, части этих санкций автоматически не повляют на другие санкционные меры. Немаловажный момент – те усилия, которые предприняты Конгрессом США уже в период администрации Дональда Трампа, осложняют президентской администрации пути смягчения санкционного режима. Поэтому мы видим, что даже при наличии определенной политической воли для смягчения курса к России со стороны Дональда Трампа ему придётся иметь дело с Конгрессом, более того его полномочия ограничены.

И ещё один момент, на который я бы хотел обратить внимание – это крымский фактор. Например, Казахстан официально не признал присоединение Крыма к России, признание идёт больше в плоскости де факто. Сейчас многие граждане Казахстана, выбирая себе туристические направления для отдыха, поскольку у нас хорошие отношения с Россией, посещают Крым. Но не все из них понимают, что посещение Крыма в перспективе может нести также определенные последствия. Крым рассматривается Украиной временно оккупированной территорией, и поездка туда для Украины – нарушение её законов. Мы сейчас видим, что многие западные компании в сфере туризма из-за европейских санкций обходят стороной Крым; перестал работать в Крыму сервис Booking.com. Исходя из этого, можно отметить, что никакое смягчение на данный момент западных санкций не происходит. В целом, диапазон возможностей Казахстана и диапазон его политики на российском направлении будет ограничиваться режимами санкционной политики, которые введены Западом.

И Москва, и Вашингтон сейчас достаточно гибки в своей политике, чтобы не вовлекать в своё противостояние страны Центральной Азии, что собственно и даёт возможность Казахстану лавировать между двумя полюсами, обходя геополитические припятствия.

В последние полгода мы наблюдаем то, как Россия делает более открытые намеки своим союзникам, чтобы поведение последних соответсвовало союзническим обязательствам – были определенные выпады по каспийскому вопросу, относительно транзита невоенных грузов США через казахстанские порты, по безвизовому въезду в Казахстан для граждан США, были информационные вбросы по участию ОДКБ в Сирии и Украине. Но тем не менее мы видим, что и Москва, и Вашингтон сейчас достаточно гибки в своей политике, чтобы не вовлекать в своё противостояние страны Центральной Азии, что собственно и даёт возможность Казахстану лавировать между двумя полюсами, обходя геополитические препятствия.

Противостояние России и стран Запада, безусловно, является одним из важных вопросов для Казахстана, но нельзя сказать, что это занимает все внимание республики. Сейчас мир не является биполярным, как в годы холодной войны, а Россия – это не СССР, и я считаю, что многих больше интересуют вопросы, как будет развиваться мировая торговля в условиях торговых войн и финансовых потрясений, и каковы экономические последствия для Казахстана. Есть фактор соседнего Китая и его масштабных экономических инициатив.

Многовекторной политике Казахстана пришел конец?

Насчет Китая… Как влияют на многовекторность Казахстана различные форматы регионального сотрудничества, включая Шелковый Путь Китая или сотрудничество с Центральной Азией и т.д.?

Начиная с середины нулевых годов, в Казахстане заметно обострилась дискуссия относительно перспектив многовекторной политики республики. В эти же годы в российском экспертном сообществе начали муссироваться дискуссии о том, что многовекторной политике Казахстана пришел конец. Основным аргументом являлось то, что Казахстан, как и Беларусь, вступил в процесс экономической евразийской интеграции с Россией. Естественно, что исходя из этой логики, заявлялось, что Казахстану пора определяться, сделать свой геополитический выбор и позиционировать себя как сторона, которая является, скажем, более близким союзником России в формате Таможенного союза и ОДКБ. К слову, в последние 6-7 лет о политике многовекторности как базовом принципе казахстанской внешней политики в информационном пространстве говорится все меньше и меньше. По крайней мере, по сравнению с предыдущим десятилетием, в аналитических и официальных текстах я меньше замечаю само упоминание многовекторности.

Читать по теме: “Многовекторная дипломатия в теории и на практике”

Однако это не говорит о том, что казахстанская политика де-факто перестала быть многовекторной, об этом свидетельствует системная политика, которая проводится Казахстаном на международной арене, активная деятельность в международных организациях. Участие в таких форматах, как китайский «Пояс и Путь», сотрудничество Казахстана наряду с другими странами Центральной Азии в американском проекте Шелкового Пути, экономическое сотрудничество с Европейским Союзом – все они отвечают интересам Казахстана и способствуют удержанию Казахстана именно в формате многовекторности.

Другой вопрос – позволить себе многовекторную политику может лишь государство, обладающее международной субъектностью. Все больше в республике начали задумываться над тем, какие риски для субъектности страны несёт рост конфликтности в отношениях США с Россией и Китаем, и какова цена участия и неучастия в евразийской интеграции.

Взаимосвязанным является вопрос, в каком направлении идёт Центральная Азия, и что Казахстану даст процесс регионализации в Центральной Азии и усиливающийся регионализм у государственных деятелей стран региона? Стоит обратить внимание на то, что за последние несколько месяцев состоялись уже несколько встреч глав государств Центральной Азии без участия России. Центральноазиатские лидеры начали встречаться в пятистороннем формате, и между этими странами идёт разностороннее взаимодействие. Активизировался двусторонний диалог, например, между Узбекистаном и Таджикистаном, Кыргызстаном и Туркменистаном, Узбекистаном и Казахстаном. И здесь можно заметить, что страны Центральной Азии обнаружили, что для них является достаточно комфортным такого формата диалог. Я думаю, что мы стоим на пороге постепенного движения стран Центральной Азии в сторону налаживания взаимодействия между собой и в сторону более проявленного пятистороннего формата.

Может возникнуть вопрос о том, как это скажется в перспективе на систему военно-экономического взаимодействия стран ЦА, какова на фоне этих процессов будущая судьба ОДКБ, ЕАЭС. Конечно, страны Центральной Азии не выйдут из этих блоков, но вполне возможно, что параллельно с этими структурами страны Центральной Азии начнут диверсифицировать свои отношения, развивая тем самым субъектность общерегиональную. Считаю, что это очень важно для сохранения многовекторности для всех пяти стран региона. И думаю, будет интересно наблюдать за всем этим в ближайшие годы.

США и ЕС в нашем регионе играют определенную балансирующую роль

Думаете ли вы, что внешнюю политику страны нужно модифицировать? Разработать свои принципы, к примеру, как в Узбекистане (чёткий отказ от определенного участия в блоках, размещения военных баз и т.д.)?

Нынешняя парадигма внешней политики Казахстана – это продукт внешней политической программы президента страны, и, по сути говоря, нынешний внешнеполитический курс определяется именно теми подходами, которые провозглашает Н. Назарбаев. Возможно, в эту политику будут вноситься какие-то коррективы при будущем руководителе, но сейчас говорить о серьёзных изменениях, я думаю, преждевременно – это раз.

Второе, следует отметить, что внешнеполитическая стратегия Узбекистана во многом обуславливается географическим положением Узбекистана как серединного государства Центральной Азии, внутриконтинентального, граничащего с Афганистаном, и государства, которое напрямую не имеет общих границ с Россией и Китаем. Исходя из этого, стоит отметить, что Узбекистан находится в совершенно другой позиции, чем Казахстан, соответственно решает несколько другие внешнеполитические задачи. Отношение Узбекистана к принципам коллективной и региональной безопасности, хотя и близко к позициям Казахстана, но, тем не менее, детерминировано другим набором факторов. На данном этапе вопрос о чётком отказе Казахстана от участия в военных блоках, я думаю, не стоит на повестке дня, поскольку, Организация договора о коллективной безопасности развивалась при деятельном участии Казахстана, и Казахстан рассматривает её прежде всего как инструмент региональной безопасности в Центральной Азии. Другой вопрос в том, что Казахстан в своей политике исходит из того, что не нужно излишне геополитизировать этот блок и превращать его военно-политический блок, который должен развиваться в противовес Западу.

С чем это связано? Во-первых, геополитические реалии Центральной Азии таковы, что и Казахстан, и другие страны Центральной Азии рассматривают Запад как участника геополитического баланса в регионе наряду с Россией и Китаем. Поэтому можно сказать, что США и ЕС в нашем регионе играют определенную балансирующую роль. Есть ещё один важный момент. В отличие от той же Украины и стран Кавказа в Центральной Азии нет политического дискурса о вступлении в НАТО: никто из стран ЦА не стремится вступить в Североатлантический Альянс, и поэтому противостояние между Россией и НАТО странам ЦА чуждо. Напротив, страны Центральной Азии видят в НАТО в определенной степени даже хорошего партнёра в деле нормализации ситуации в Афганистане и в противодействии тому же терроризму. Здесь есть понимание, что те военные операции, которые, по крайней мере, проводили США и НАТО, отвечают интересам стран нашего региона, иначе и России и странам ЦА пришлось бы столкнуться лицом к лицу с теми проблемами, которым сейчас США противостоят в Афганистане.

Постсоветская или евразийская интеграция рассматривалась как подушка безопасности

Как вам видится будущее региональных обязательств Казахстан, как, например, в ЕАЭС? Как вообще происходит евразийская интеграция в ЕАЭС по сравнению с другими форматами интеграции (тот же Китай). И вообще можно ли замерить интеграционный успех?

Евразийская интеграция продолжает эволюционировать и развиваться, решая на каждом этапе задачи и проблемы, свойственные той парадигме отношений между постсоветскими странами. В 90-е годы много говорилось о постсоветской интеграции, тогда основной целью было – сохранение хозяйственных связей бывших постсоветских стран после распада СССР. Опыта во внешнеэкономической деятельности у республик не было, а связи с Москвой были очень устойчивыми и привычными. Тот формат постсоветской интеграции, хотя и несовершенный, дал возможность относительно мирно и спокойно перейти в новое качество независимых государств, интегрироваться в мировую экономику, наработать собственный опыт внешнеэкономической деятельности, наладить экономические связи, найти пути для расширения экспорта. Важно было сохранить общий рынок, но не получилось.

В нулевые годы к этому добавился антикризисный фактор, который сыграл большое значение в период мирового финансово-экономического кризиса. В условиях тех проблем для многих стран постсоветского пространства, включая Казахстан, постсоветская или евразийская интеграция рассматривалась как подушка безопасности. Мотивирующими факторами было совместное преодоление кризиса, доступ к российским энергетическим и инвестиционным ресурсам, некоторые постсоветские страны рассчитывали на получение российской экономической помощи.

Но естественно, что после Крыма очень многое поменялось. Изменилась политическая атмосфера. Самое важное – усилилось недоверие к российской политике, и проблема в том, что экономическая интеграция начала в возрастающей степени рассматриваться не только с точки зрения экономических факторов. Усилились опасения, что, продвигая евразийскую повестку дня, Россия добивается определенных геополитических целей.

Казахстан с самых ранних этапов является одним из локомотивов этой интеграции. Участвуя в евразийской интеграции Казахстан, естественно, рассчитывал, что как страна-партнёр по интеграции сможет воспользоваться более широким и льготным доступом на российский рынок и российской транспортной и нефтегазовой инфраструктурой. Одним из важных задач было – обеспечение четырёх свобод: это свобода движения капитала, рабочей силы, услуг и товаров. В итоге часть из них действительно удалось запустить, и это сильно облегчило жизнь простым людям. Поэтому говорить о том, что евразийская интеграция полностью неэффективна, конечно, нельзя. По крайней мере, в части передвижения трудовой силы удалось добиться многого.

Но с другой стороны, мы стали свидетелями того, что наши страны переходили от одной интеграции к другой, сохраняя те же самые проблемы и не решив поставленные задачи. К этим проблемам ещё и добавились последние напряженные отношения между Россией и странами Запада. То и есть, вступая в евразийскую интеграцию страны Центральной Азии не предполагали, что политические риски возрастут настолько сильно. Исходя из этого, надо отметить, что усиление антизападных санкций в отношении России привело к тому, что участвуя в этой интеграции вместе с Россией, теперь Казахстану приходится делить с Россией многие политические и экономические риски. Поскольку наши финансовые пространства очень сильно интегрировались, каждый новый виток антироссийских санкций, который вызывает определенные финансовые потрясения в России, передаются нам в виде колебания курса национальной валюты.

Будет ли Казахстан по-прежнему привержен курсу евразийской интеграции при новом руководстве?

Таким образом, с одной стороны мы видим, что Казахстан по-прежнему остается страной, которая смотрит с определенным оптимизмом в будущее и ждёт, когда евразийская интеграция начнёт приносить отдачу (говоря Казахстан, я имею ввиду наше руководство – прим.авт.), а с другой стороны, мы видим, что шквал политических и экономических рисков с каждым годом усиливается, а отдачи все нет. Поэтому можно утверждать, что те ожидания, которые были у Казахстана от евразийской интеграции, пока не оправдались, и в обществе возникает вполне закономерный вопрос о том, насколько это нам выгодно и какова будет судьба евразийской интеграции в будущем после транзита власти, будет ли Казахстан по-прежнему привержен курсу евразийской интеграции при новом руководстве.

Второй и тоже не менее важный вопрос – насколько евразийская интеграция нужна самой России? Мы часто обвиняем Россию в том, что именно она продвигает евразийскую повестку дня, но в то же время надо признать, что политический класс России традиционно был ориентирован на Европу. По сути, Россия – это альтернативный современной Европе проект в рамках большой европейской цивилизации. Поворот российской политики в сторону евразийской интеграции происходил на фоне охлаждения в российско-западных отношениях. Но представьте себе, что на каком-то этапе, возможно при следующем руководстве России, эти отношения нормализуются. Возможно, мы говорим не об отношениях России с США, но по крайней мере отношения России с Европейским Союзом, поскольку мы знаем, что в самом Европейском Союзе особенно сейчас крепнут антиамериканские настроения. Поэтому возникает вопрос, насколько сама Россия будет последовательна в своей евразийской политике в будущем?

Почему этот вопрос поднимаю? Дело в том, что мы видели периоды, когда Россия уходила из региона, когда Россия рассматривала Центральную Азию как неким бременем, обузой. Возьмём начало 90-го, по сути говоря, это же Россия вытолкнула Казахстан и другие страны Центральной из рублевой зоны. Не произойдет ли это вновь? И опять же в России, особенно в конце прошлого десятилетия, при Медведеве, усилились националистические и антимигрантские настроения против выходцев из стран не только Кавказа, но и Центральной Азии, были популярны лозунги – «Хватит кормить Кавказ». Сейчас в России мигрантов из наших регионов становятся так много, что и проблема их адаптации в российском обществе по-прежнему остается актуальной. Поэтому недалек тот день, когда в России снова станут популярны аналогичные лозунги, и как в такой ситуации будут развиваться наши интеграционные отношения. Понятно, что при нынешнем руководстве России этого не произойдет, но тем не менее никто не может отрицать такую вероятность лет через десять или двадцать.

Сейчас институциональное экспертное поле в Алматы практически полностью оголено, вместо него последние два года развивался формат дискуссионных площадок

Поговорим о казахстанских исследовательских институтах (think tank). Как вы оцениваете развитие государственных и частных/независимых исследовательских институтов в стране? Все ли монополизировано государством или есть частный спрос?

За последние два десятка лет в казахстанском экспертном сообществе, особенно если брать индивидуальных экспертов, можно наблюдать повышение уровня казахстанских экспертов. Но если брать институциональный уровень, а не физических лиц, то ситуация за последние несколько лет сильно ухудшилась. В прошлом десятилетии в Казахстане было несколько крупных аналитических государственных центров и ряд отраслевых, которые подчинялись отраслевым ведомствам. Но затем наступил период появления независимых экспертных центров, часть которых открылись на выигранные, в основном, зарубежные гранты. Но вслед за этим, мы стали свидетелями того, что частные и независимые экспертные центры в Казахстане оказались нежизнеспособными. Дело в том, что, как правило, у них отсутствует стабильный источник финансирования, и жизненный цикл таких центров не превышает от одного до трёх-четырех лет, и как правило, либо грантовая поддержка истекает, либо эксперты перетекают в другие структуры, так как поддерживать высокий уровень зарплат своим сотрудникам такие центры не способны. Даже если мы возьмём наиболее успешные независимые экспертные структуры, то при более внимательном рассмотрении выясняется, что они являлись не полностью независимыми: они либо связаны с отдельными структурами, либо были связаны с отдельными финансово-промышленными группами или с конкретными политиками. Поэтому мы опять, похоже, возвращаемся к тому периоду, когда у нас погоду делают несколько государственных think tankов, а вокруг них нет жизнеспособных независимых аналитических центров. Отчасти на ситуацию повлиял перенос столицы, и по понятным причинам постепенно произошел исход в столицу государственных аналитических центров, которые до этого базировались в Алматы. Поэтому сейчас институциональное экспертное поле в Алматы практически полностью оголено, вместо него последние два года развивался формат дискуссионных площадок, но и здесь играет важную роль грантовая поддержка. В то же время в Астане количество экспертных центров постепенно переходит в качество.

Возможно, сложности в экспертном сообществе – это переходный период. Но в целом, главной причиной этому служит, во-первых, отсутствие стабильных источников финансирования, во-вторых, невнимание государства к экспертному полю. В-третьих, несовершенство самого экспертного рынка.

Проблема в том, что если взять независимых экспертов, и даже если взять государственные аналитические центры, то уровень заработных плат в этой сфере, как правило, сейчас остался на уровне ниже рыночных – он не развивается. Это раз. Второе, если брать независимый экспертный сектор, то здесь мы видим, что финансовая поддержка идёт за счёт грантовых средств, но такая поддержка не является системной, она – спорадическая и зависит от того, насколько успешно экспертные центры могут выигрывать данные гранты. Экспертная деятельность в Казахстане не является основным источником дохода для большинства экспертов, по большому счету для независимых экспертов оно превратилось в хобби. Государство привлекает экспертов в различные экспертные советы, нельзя сказать, что не прислушивается, но предпочитает пользоваться их услугами либо бесплатно, либо по минимальным расценкам.

На вопрос «все ли монополизировано государством», я бы ответил следующим образом. В Казахстане со стороны государства нет попытки целенаправленной монополизации экспертного рынка, наоборот, господдержка в какой-то степени позволяет держаться на плаву. Что касается частного спроса, он больше существует на экономическую аналитику и во внеполитических секторах. По сути, активного политического процесса у нас нет. Есть государственные деятели, чиновники и партийные функционеры. Но активной политики нет. Поэтому и нет массового спроса на политическую экспертизу и партийные политтехнологии.

Наши политологи больше востребованы государством с точки зрения аналитического сопровождения деятельности различных госструктур и разъяснения госполитики своему населению и зарубежной аудитории. Возник парадокс: при том, что экспертов в стране все же мало, и даже нет научно-исследовательских институтов по многим важным направлениям, рынок аналитики очень узок. Воспроизводство экспертов идёт очень медленно. Такой вот социал-дарвинизм в отдельно взятой сфере – выживают сильнейшие и наиболее приспособленные.

В то же время, бизнес начинает проявлять интерес к качественному бизнес-анализу и маркетинговым исследованиям. Поэтому я не отрицаю вероятность того, что структура нашего экспертного сообщества постепенно будет меняться. А в экспертной среде, возможно, будет огромная разница между политологией и бизнес-аналитикой.

Когда есть возможность найти материалы в российском информационном поле, кто станет платить деньги казахстанским экспертам и требовать от них какой-то продукт?

Вы пишите, что “информационно-аналитические структуры Казахстана в сфере внешней политики в большей степени переключились на информационно-пропагандистскую деятельность”. С чем это связано? Зачем государство усиливает идеологию и пропаганду?

Во-первых, информационно-пропагандистская деятельность всегда входила в обязанность тех структур, которые занимаются аналитическим сопровождением деятельности государства. Вопрос только в том, что сейчас это стало особенно заметно. Государству нужно разъяснять свою политику, и госэксперты – первые, кого задействуют на этой ниве. Во-вторых, государственные экспертные центры у нас малочисленны. Если не принимать в расчет вспомогательный персонал, то даже в наиболее крупных собственно экспертов не более двух десятков. Поэтому когда тех немногих экспертов привлекают на нужды информационно-пропагандистской деятельности, то создается впечатление, что весь институт этим и занимается. При этом та аналитическая работа, которая проводится в закрытом, служебном формате, обществу не видна. В-третьих, на фоне того, как негосударственный общественно-аналитический сектор в нашей стране переживает кризис и сужается аналитический рынок, государственный сектор не способен восполнять эту потерю, и поэтому ситуация ещё более остро воспринимается. Но это не говорит о том, что качество экспертизы снизилось. Дело в том, что сейчас создается впечатление, что идеология и госпропаганда для государственных органов становится более важной, чем внешняя независимая экспертная оценка. Возможно, это ещё связано с тем, что качество экспертной деятельности не отвечает интересам госорганов, но в этом виновато само государство.

Почему я говорю, что государство виновато само? Сама технология, на которой основана деятельность наших госаналитических структур не позволяет развивать узкую специализацию. Наши государственно-аналитические структуры – очень малочисленны, и в таком незначительном количестве они вынуждены охватывать очень большой спектр – решать очень много задач, и это вынуждает их становиться универсалами и не даёт возможность для более узкой специализации. А что значит отсутствие узкой специализации – это как раз говорит о недостатке качества аналитики по узким, отраслевым вопросам, и естественно, такую ситуацию создает само государство.

В-четвертых, есть определенное влияние того, что мы находимся в русскоязычном пространстве, и это касается не только экспертной деятельности. Недостаток собственных материалов компенсируется тем, что многие наши госорганы находят схожий материал на русском языке, например, в России и адаптируют его под казахстанский. Таким образом, многие российские реалии, без знания внутренней специфики, полностью переносятся на Казахстан. После этого, естественно, когда есть возможность найти материалы в российском информационном поле, кто станет платить деньги казахстанским экспертам и требовать от них какой-то продукт?

Инвестиционный климат в Казахстане, по сравнению с некоторыми нашими соседями, в более выигрышном положении

Казахстанская дипломатия все больше увязана на экономику и привлечение инвестиций. Как вы относитесь к этому? Можно ли убедить иностранных инвесторов прийти в страну только посредством информационных и рекламных материалов наших посольств?

По-хорошему информационно-рекламные материалы должны дополнять усилия по привлечению инвесторов, внутреннюю работу по повышению инвестиционной привлекательности государства. В стране предприняты ряд определенных мер, чтобы инвестор заинтересовался проектом в стране, поэтому инвестиционный климат в Казахстане, по сравнению с некоторыми нашими соседями, в более выигрышном положении. Но я бы отметил, что реформы должны продолжаться и чтобы оставаться на месте, необходимо очень быстро бежать, поскольку мир очень быстро меняется и в этих условиях можно заметить, что идёт перекос в сторону информационной и рекламной деятельности. И этот перекос объясняется тем, что наращивать информационно-рекламный материал, на самом-то деле, проще всего. Конечно, нельзя говорить, что их не должно быть, но смысл в том, что когда конкуренция за иностранные инвестиции на мировых рынках усиливается, мы не можем привлекать инвесторов просто обещаниями о нефтяных богатствах и других полезных ископаемых, как мы это делали раньше, этого уже недостаточно. Поэтому инвестор тоже дважды подумает перед тем, как выберет страну, а в нынешних условиях, я думаю, нам необходимо не только наращивать рекламно-пропагандистские блоки, здесь необходимы реформы. Надо вкладывать в собственные СМИ, способных вещать за пределами страны, и развивать информационно-аналитический контент. Качественные и содержательные информационные материалы расскажут о стране больше чем продукция, размещаемая в зарубежных СМИ на правах рекламы.

Нынешняя идеология – это межнациональный и межконфессиональный мир, это стабильность, идеи прогрессивных реформ и развития эволюционным путём, осуждение революций.

Ваше мнение насчет того, как развивается национальная идеология Казахстана?

Давайте сразу разъясним, что мы говорим о современном, надэтническом понимании «нации» и соответственно, национальной идеологии. У нас часто говорят, что в Казахстане нет национальной идеологии, но это на самом-то деле не так. Дело в том, что если суммировать документы и выступления на протяжении последних 20-25 лет об идеологической сфере, то мы можем увидеть общую идеологическую линию, которая проходит через все выступления и документы. Нынешняя национальная идеология – это производная от той ситуации, которая у нас сейчас есть в стране. По сути говоря, нынешняя идеология – это межнациональный и межконфессиональный мир, это стабильность, идеи прогрессивных реформ и развития эволюционным путём, осуждение революций. Все это связано с нынешней реальностью, и если реальность будет меняться, то изменятся и современные идеологические задачи, которые стоят перед государством.

Читать по теме: “Нациестроительство в Казахстане: политика и общество в движении”,

“Казахстан: Модернизация в контексте национального строительства”

“Making Kazakhstan – о сегодняшнем казахском национализме с Айдаром Амребаевым”

Вопрос в том, в нашем политическом спектре есть разные силы, есть правые, есть левые, либералы, консерваторы, националисты, пророссийские граждане, люди с космополитическим мировоззрением, и каждый из них по понятным причинам вкладывает в национальную идеологию что-то своё. То и есть одни хотят, чтобы у нас был более либеральный режим, другие хотят, чтобы акцент был больше на языке и культуре, третьи хотят социальное государство.

Критика о том, что национальная идеология отсутствует, связана с тем, что каждая из данных групп ждёт от власти, чтобы она более акцентировано отобразила в национальной идеологии их взгляды и программу. Но власть в этом вопросе очень осторожна.