Оценка текущих рисков для Казахстана с Досымом Сатпаевым

Процесс смены власти в Казахстане неожиданно ускорился с назначением выборов президента 9 июня 2019 года, что даёт всего менее чем 3 недели на выдвижение кандидатов. Что означают эти быстрые изменения: регресс во имя стабильности (застой) или прогресс в направлении развития? В интервью Досым Сатпаев, известный политолог из Казахстана, даёт свою оценку текущей ситуации и связанных с ней рисков.

Об этом сообщает Футляр от виолончели

Обосновывая срочность выборов, как первый президент Казахстана Н.Назарбаев, так и второй – К-Ж. Токаев, упомянули о сложной политической обстановке. “Обстановка в мире быстро меняется и далеко не в лучшую для нас сторону. Мы должны подтвердить преемственность, предсказуемость и стабильность нашей внутренней и внешней политики,” – сказал Токаев. В чем именно сложность текущей обстановки для Казахстана? Как именно трактуется преемственность сверху: никаких перемен и реформ? Продолжение многовекторной политики?

Интересно отметить, что при проведении других досрочных президентских выборов в Казахстане довольно часто использовали тезис о сложности внешней обстановки, то делали ссылку на финансово-экономический кризис, то на геополитическую напряженность. Поэтому, в риторике К-Ж.Токаева ничего нового не было. Конечно, казахстанская экономика зависит от большого количества внешних факторов. Например, бывший председатель Нацбанка РК Данияр Акишев заявил, что в 2019-2020 годах, возможно, инфляция выйдет из заданного коридора, в том числе в связи с режимом санкций против России, ослаблением национальной валюты, снижением цен на нефть, а также по причине роста социальных расходов и кредитов. Из четырёх пунктов, которые он озвучил, на два фактора (антироссийские санкции и цена на нефть) Казахстан вообще никак повлиять не может. То же самое касается и роста международной напряженности, в том числе с участием России. Но, при этом, основные проблемы Казахстана не столько во внешнем мире, сколько внутри страны. И нам нужно больше говорить не о преемственности власти. Более важно делать акцент на преемственности проблем, которые не решались эффективно первым президентом, но которые уже сейчас формируют в обществе «эффект парового котла». И от того, как эти проблемы будут решаться, зависят стабильность в стране и дальнейшие политические перспективы всех тех, кто придёт после первого президента. Понятно, что при Н.Назарбаеве в качестве надсистемного игрока, ожидать каких-либо кардинальных изменений во внутренней и внешней политике Казахстана не стоит. Это будет период сохранения status quo. Таким образом, при жизни экс-президента, центр управления страной будет олицетворять только он сам. Но есть риск того, что те, кто придёт после него захотят растянуть этот status quo, как можно дольше в рамках формулы «стабильность для застоя», хотя многие граждане страны, если и хотят сохранение стабильности, то для развития, а не застоя.

Касым-Жомарт Токаев и Дарига Назарбаева. 20 марта 2019 года. Пресс-служба Президента Казахстана

Продолжая разговор о сложной обстановке, как, на ваш взгляд, складывается внутренняя ситуация? Если онлайн-активность казахстанцев достаточно примечательна, и люди говорят о необходимости перемен, то неясно каковы настроения офлайн. Помогут ли дальнейшие вливания со стороны государства в социальную сферу умерить протестные настроения, если таковые вообще проявляются?

Протестные настроения в казахстанском обществе присутствуют во многих сегментах. Это хорошо было видно во время событий в Жанаозене, после земельных митингов или даже после решения переименовать столицу. Пока возникающие социальные взрывы имеют локальный характер. Причина связана с тем, что в Казахстане ещё нет политической силы, способной мобилизовать существующие в стране протестные настроения. Но на каких политических ценностях базируются казахстанские протестные настроения? Есть критика, агрессия или политическая апатия, но чётких идеологических ниш не существует. Они слишком размыты. Хотя было бы ошибкой эти протестные настроения измерять только протестной активностью и не замечать такого явления как протестная пассивность, когда многие люди недовольны властью, не доверяют ей, но на улицы и площади пока не готовы выходить, чтобы это недовольство выразить. И власть также ошибочно путает эту пассивность с лояльностью. Но это не так. Опасность для правящей элиты заключается в том, что эта протестная пассивность будет направлена против неё, когда вдруг возникнет потребность в защите существующего политического режима. Но такой защиты не будет, так как пассивная протестность выразится в игнорировании того, что будет говорить, и к чему будет призывать власть. Это уже сейчас происходит на фоне роста кризиса доверия к казахстанской власти, со стороны значительной части общества. И просто финансовыми вливаниями эту протестность не снизить, так как все это будет делаться с помощью неэффективного и коррумпированного бюрократического аппарата, который априори не способен работать на конкретный результат. Его интересует только освоение денег.

С другой стороны, эволюция от протогражданского общества в полноценное гражданское общество невозможна только в рамках социальных сетей. В офлайне также должна произойти очень мощная социально-экономическая революция – в плане появления среднего класса. Но если исходить из того, что одним из условий возникновения гражданского общества является появление у граждан экономической самостоятельности на основе частной собственности, защиту которой гарантирует государство, то в Казахстане фактически отсутствует широкая социальная база для формирования такого гражданского общества. И мы сейчас видим определенный дисбаланс. Есть активная часть населения, которая, пользуясь социальными сетями, пытается что-то менять в экономической, финансовой, социальной, экологической сферах. И есть офлайн-аудитория, которая пока для этого не созрела, главным образом по финансово-экономическим причинам. Многим просто сейчас не до этого. Ведь надо просто выжить. А кто сегодня представляет протогражданское общество в соцсетях? В основном, опять же, люди из среднего класса, у которых есть определенный достаток и время. Но их пока меньшинство. И эти побеги гражданского общества никогда не вырастут в дерево, если в самом обществе не произойдут серьёзные изменения. А власть этому препятствует, не проводя эффективные социально-экономические реформы, и средний класс не наращивает мускулы.

Много говорится о молодом поколении казахстанцев. Насколько чутко реагирует власть на настроение молодежи? Какие основные меры они принимают (год молодежи и т.д.) и насколько они эффективны?

Есть риск того, что год молодежи в Казахстане пройдёт для галочки, без каких-либо конкретных результатов. Причина заключается в отсутствии чётких индикаторов при реализации молодежной политики в Казахстане. Также сложность состоит в том, что в республике существуют разные группы молодежи, с разным уровнем образования, мотивации, с разными целями, возможностями и мечтами. Ведь наша молодежь не монолитна. Она является зеркальным отражением той социальной пирамиды, которая существует в Казахстане. В конечном счёте, у нас есть как «золотая молодежь», так и «аутсайдеры». Есть городская молодежь и сельская. Политически активная и пассивная. Космполитичная и консервативная. Светская и религиозная. Но самое сложное понять, что творится в голове у тех людей, которые нашей статистикой причисляются к молодым людям. Этого не знает никто. Ни власть. Ни оппозиция. Ни общество. Более того, до сих пор продолжаются споры, что должно быть заложено в основу казахстанской государственности, этническая, религиозная или гражданская самоидентификация. И эти споры идут уже почти тридцать лет, грозя в будущем заложить основу для серьёзного конфликта. С точки зрения власти, данная идентичность должна строиться на основе гражданской самоидентификации, по аналогии с теми же США, где, вне зависимости от этнической принадлежности, люди идентифицируют себя как граждане Соединённых Штатов. С точки зрения национал-патриотических групп, нет никакой казахстанской идентичности, а есть идентичность казахская, которая должна базироваться на этническом принципе. То есть здесь акцент делается на главенстве титульной нации. Другие, телом продолжают жить в Казахстане, а головой уже давно в той же России, больше идентифицируя себя с российским политическим, идеологическим, а также информационным полем. Есть и такие, кто до сих пор считает, что на первом месте должна стоять родоплеменная идентичность. В свою очередь, по мнению участников религиозных движений, человек, в первую очередь, должен идентифицировать себя с той религией, к которой он принадлежит, а потом уже со своей этнической группой. Уже сейчас трансформация религиозного поля, приводит к столкновению светской и клерикальной коммуникационной среды. Первую представляет власть, а вторую – та часть общества, которая религиозную идентичность ставить выше национальной или гражданской. Естественно, что в будущем конкуренция внутренних и внешних игроков за право влиять на религиозное сознание казахстанцев не будет способствовать обеспечению долгосрочной политической стабильности в стране, особенно в так называемый транзитный период. Ведь именно в этот период вполне возможна активизация сторонников различных религиозных и псевдорелигиозных групп в борьбе за власть не только с защитниками светского развития страны, но также друг с другом и с представителями различных национал-патриотических движений. И все они будут использовать разные группы молодежи.

Судя по тому, что партия Нур Отан будет выдвигать своего кандидата, то она (партия) остается ведущим, хотя и аморфным, политическим институтом, чья главная задача – поддержка режима. Предусматриваются ли парламентские выборы после президентских, есть ли запрос на новые партии?

Неважно, когда пройдут парламентские выборы, так как без изменения состава участников, все это будет напоминать политический театр. Потребность в новых партийных игроках существует уже давно. Но для начала надо внести серьёзные изменения в законодательную базу касательно проведения выборов, создания политических партий и общественных движений. Наличие фейковых политических институтов, в том числе и партий, ещё больше увеличивает коммуникационный кризис между обществом и властью. Что касается новых игроков, то с учетом казахстанской специфики, которая характеризуется фрагментацией и атомизацией протестного поля, в стране созданы условия для появления нескольких оппозиционных партий и движений, которые могли бы перевести существующие протестные настроения в легальное поле. Те или иные партийные игроки формируются существующей социально-экономической структурой общества. Пытаться создать одну общенациональную оппозиционную партию будет довольно тяжело, так как ей придётся опираться на некие универсальные политические ценности в обществе, которых на данный момент нет. С политтехнологической точки зрения более правильным сделать ставку на создание национал-патриотической или левоцентристской партии идущей под лозунгами социальной справедливости. Это довольно аморфное, но востребованное понятие, куда можно включить абсолютно разные протестные группы. Но с идеалистической точки зрения, я сторонник баланса на партийном поле. Для того чтобы страна не скатилась в сторону политических крайностей, а также учитывая то, что демократические ценности сейчас начинают терять популярность в обществе, необходимо наличие политической партии, которая их поддержала бы, особенно среди молодежи. По сути, речь идёт о либеральной партии, электоральным ядром которой должен быть средний класс. Он сейчас небольшой, но именно этот класс является гарантом экономического развития страны и политической стабильности. Понятно, что у этой партии будут серьёзные противники в лице более радикальных или популистских партийных структур, которые появятся в будущем. Но радикализм и популизм в любой идеологической форме ни к чему хорошему не приводили. Кстати, здесь стоит вспомнить известную «модель Даунса», суть которой состоит в том, что победу нередко одерживает тот политик, который находит «золотую середину» в политических предпочтениях граждан. Хотя, это характерно, для более или менее, политически структурированных обществ, где чётко выделен центр, а также левые и правые политические фланги. В идеале такая же политическая конструкция должна быть и у нас.

Как вы в целом рассматриваете происходящий транзит. Если он конструировался в целях упрочения статуса кво, достигнуты ли эти цели? Вы много общаетесь с инвесторами, финансистами и общественностью. Какова их оценка рисков?

В условиях казахстанской политической системы «точка бифуркации» – это не уход Н.Назарбаева с поста президента, а начало изменения его системы, когда и начнётся настоящий транзит власти. Здесь, даже неважно, как и кому произойдет передача власти. Любая политическая сила после смерти первого президента, рано или поздно, будет видоизменять политическую и экономическую систему под себя, даже если она будет декларировать преемственность его политики. Примерно такую ситуацию мы сейчас можем наблюдать в соседнем Узбекистане.

Что касается инвесторов, то я здесь хотел бы упомянуть один интересный доклад «Boston Consulting Group» под названием «Инвестиции в Центральную Азию: один регион, множество возможностей», где говорилось, что потенциал Центральной Азии в целом, по привлечению прямых иностранных инвестиций достигает $170 млрд. долларов. При этом инвестиционный потенциал Казахстана составляет до $100 млрд. долларов.

Но, скорее всего, эти оптимистические цифры придётся пересмотреть, так как отставка президента Казахстана, даже несмотря за заявления о преемственности его политики, может сократить количество инвесторов, которые собирались инвестировать в республику и рассматривали вариант своего прихода в экономику страны. Часть из них, будет дожидаться политической определенности после проведения президентских выборов, чтобы принять окончательное решение по поводу инвестиций. Кстати, одна из причин проведения досрочных президентских выборов в Казахстане связана с тем, что события 19 марта 2019 года не только встревожила бизнес, но и понизила работоспособность всего бюрократического аппарата, который и при первом президенте не демонстрировал большой эффективности, а в период межцарствия вообще вошел в спящий режим, имитируя работу в ожидании большей конкретики по поводу своих собственных перспектив.

Другая часть инвесторов, внимание переключит в сторону Узбекистана, который все больше становится магнитом для иностранных инвестиций, как по причине наличия долгосрочной политической стабильности, так и в связи с началом экономических реформ, в рамках которых началось улучшение инвестиционного климата в стране. В 2017 году, тогда ещё министр национальной экономики РК Тимур Сулейменов (недавно назначен помощником Касым-Жомарта Токаева), к внешним факторам, которые, по его мнению, могут повлиять на траекторию экономического движения Казахстана, также причислил «пробуждающийся» Узбекистан, считая, что он может составить экономическую и политическую конкуренцию Казахстану в регионе.

Заложниками сложившейся политической ситуации являются лишь те крупные иностранные компании, в первую очередь в добывающей сфере, которые уже вложили инвестиции в дорогостоящие нефтегазовые проекты на территории Казахстана и не могут быстро выйти с «подводной лодки». Их может успокаивать лишь то, что инвестиционный status quo при живом экс-президенте также будет соблюдаться. В конечном счёте, под его личные гарантии, многие из этих инвесторов пришли в начале 90-х годов. Также этот status quo может растянуться и при любом преемнике экс-президента из его ближайшего окружения или семьи. Но рано или поздно наступит время завершения тех контрактов, которые были подписаны по крупным нефтегазовым месторождениям в 90-х годах в рамках закрытых для общественности СРП. И все это будет выпадать на транзитный период, когда правила игры с этими компаниями казахстанские власти могут переиграть уже в свою пользу.

Наконец, династийная передача власти. Как бы радикально не звучал этот вариант, пример в Азербайджане показывает, что можно совместить направление на модернизацию и правящую семью у власти. Можно ли говорить, что приход Д. Назарбаевой – это обеспечение преемственности и стабильности?

Я бы не сказал, что в Азербайджане наблюдалась серьёзная экономическая и политическая модернизация при Ильхаме Алиеве. Только в последний год там начались определенные подвижки, но, как и Казахстан, это прикаспийское государство все также зависит от продажи сырья, имеет коррумпированный госаппарат и не очень богатое население. Хотя, политическая стабильность в стране при династийной смене власти была сохранена. Но опять же, если вернуться к тому, что я сказал выше, стабильность для застоя не лучший вариант для страны.

В случае с Казахстаном, возникает такое ощущение, что первый президент Н.Назарбаев решил досрочно оставить свой пост, опасаясь повторить судьбу Ислама Каримова, который не успел проконтролировать преемственность власти, что привело к разгрому его окружения и ослабления позиций членов его семьи. При этом, Н.Назарбаев назначил свою дочь вторым человеком по Конституции в роли Спикера Сената, опасаясь участи экс-президента Кыргызстана Алмазбека Атамбаева, который считал Сооронбая Жээнбекова своим преемником, а получил политического противника. И Дарига Назарбаева играть роль контролера и смотрящего за К-Ж.Токаевым, которого с другой стороны контролирует Карим Масимов как председатель КНБ и племянник президента Самат Абиш в роли первого заместителя К.Масимова. При этом, в голове у первого президента Казахстана, возможно сидит модель передачи власти как в Азербайджане, хотя в памяти потомков он хочет быть похожим на Ли Куан Ю. Выходит такой микс разных моделей.

Возможно, президент пока хочет сохранить такую политическую конфигурацию, где К-Ж.Токаева ещё рано списывать со счета в качестве управляемого главы государства, который многих в элите и в международном сообществе устраивает. Но если гипотетически представить, что кто-то из членов президентской семьи примет участие в этих или следующих президентских выборах, как кандидат-фаворит, на которого будет работать весь административный ресурс и будет поддержка экс-президента, то его шансы стать следующим президентом могут быть серьёзными. Естественно, что при живом первом президенте, член его семьи будет лишь инструментом в политике. Но после окончательного ухода экс-президента с политической сцены вызовы для преемника увеличатся, как внутри элиты, так и со стороны общества.