В Росси заставляют переживших изнасилование забирать заявления

Дела об изнасилованиях одни из самых сложнодоказуемых в России. Свидетелей обычно нет, следы на теле остаются далеко не всегда, а полицейские часто не хотят не только расследовать, но даже принимать заявления у пострадавших. Похожие ситуации случаются и в Украине. Доказательство этому недавний случай с изнасилованием выпускницы в Кривом Роге.

Правоохранители не хотят тратить время на такие сложные дела, а некоторые из них считают, что женщины врут об изнасилованиях. Героиня публикации издания «Утопии» Аня столкнулась с этим дважды по одному и тому же заявлению. Теперь она боится не только насильников, но и полицейских.

Вечером 22 мая три девушки собрались на домашнюю вечеринку. 21-летняя студентка Аня (имя изменено) очень переживала из-за встречи — она знакомила подруг и хотела, чтобы все прошло хорошо. Знакомство прошло удачно, пили вино, слушали музыку, разговаривали, смеялись весь вечер. Ночью Аня с подругой Сашей решили ехать домой, третья девушка вызвала и оплатила им бизнес-класс в «Яндекс.такси» на два адреса с конечной точкой в Ясенево.

В машине Аня почти сразу задремала: до дома ехать больше часа, а подругу высадили первой. Дальше только обрывочные воспоминания.

Отрывок первый: свет фонарей бьет в окна, в машине темно. Водитель выходит из машины, обходит ее и пересаживается на заднее сидение рядом с девушкой.

Отрывок второй: он расстегивает ширинку и подносит голову Ани к своему паху. Она помнит страх, запах и осознание, чего от нее хотят.

Отрывок третий: девушку тошнит. Она открывает дверь машины и идет к своему подъезду.

Недостающие воспоминания девушка будет восстанавливать по обрывкам разговоров с полицейскими, родителями и описанием видео с камер наблюдения, которые ей не покажут. На следующее утро она поплачет, позвонит лучшему другу, чтобы рассказать о случившемся, и напишет Саше. Последняя скажет: «Ань, надо в полицию».

«Ему нужно было меня избить?»

После обследования у врача Аня с подругой пошли писать заявление в отдел полиции в Ясенево. Рассказали, что случилось, попросили бланк, вписали в него номер машины, имя и номер телефона таксиста. «Я плакала, пока писала, и следы от слез остались на бумаге. Мозг продолжал убеждать, что мне это приснилось», — говорит девушка.

Чтобы справиться со стрессом, Аня шутила между истериками. Во время интервью она тоже шутит, но под конец разговора обнимает себя за плечи и признается, что дважды переодевалась, чтобы выйти из дома: боялась выглядеть слишком откровенно.

Когда Аня закончила писать заявление, их с Сашей вызвал начальник по оперативной работе, старший лейтенант полиции Алексей Анатольевич Андросов. «Рассказали ему все, как было, он в ответ начал цитировать кодекс: как действует система, как работают законы. Сказал, что моих слов недостаточно для состава преступления — нет побоев, дело сложное, “да и зачем”», — рассказывает Аня (запись разговора с Андросовым есть в распоряжении редакции).

Саша спросила у Андросова: «Ее недостаточно жестко изнасиловали?» «Да. Не то, что там…», — ответил оперативник, замялся и стал зачитывать 131 статью уголовного кодекса: «Изнасилование, то есть половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения». Намеренно или нет, он опустил часть о недопустимости использования беспомощного состояния потерпевшей и «пояснил» девушкам: если насилия не было, изнасилованием считать нельзя.

«То есть ему нужно было меня избить?» — уточнила Аня. «Как вам сказать. Вообще-то бороться надо за свою жизнь, правильно?» — ответил Андросов, чем довел девушку до слез.

После слов о бесполезности подачи заявления полицейский стал намекать, что о произошедшем с Аней узнают все: коллеги, однокурсники, соседи, друзья и, что больше всего пугало девушку, родители. «Я пошла в полицию только затем, чтобы этого не случилось с другими девушками. Главное, чтобы об этом не узнали родители, и он это понял по моей реакции. Все оставшееся время в отделении он давил на то, что их допросят, привезут в отделение», — вспоминает девушка.



Иллюстрации: Полина Ильина / «Утопия»

Полицейский заявил, что ему придется опросить все ее окружение, чтобы составить «характеристику» потерпевшей — вдруг она хочет оклеветать таксиста. «У нас есть шикарнейший пример: биография Шурыгиной на всю страну известная. Освободили потом парня, оправдали (Сергея Семенова не оправдали, а смягчили приговор и выпустили по УДО — Утопия.). Мы задерживаем этого человека. Он говорит: “Ну, было! Так она сама захотела!” — объяснял он девушкам. — Вот мы положили на весы Фемиды одно и второе, его слова, ее слова. Куда Фемида должна перевесить?»

Андросов заверил девушек, что не считает их лгуньями, но «в теории это возможно», а уголовный срок без стопроцентных доказательств не дадут. Напоследок рассказав потерпевшей о многочисленных экспертизах и инстанциях, которые ей придется пройти, оперативник вывел девушек за дверь и попросил подождать, а сам пошел смотреть видео с камер наблюдения.

Через час он вернулся и вывел Аню поговорить, в этот раз без свидетелей. «Он не позвал Сашу — видимо, потому что она лучше знает свои права, — вывел меня за мусорку за зданием, закурил и сказал: “А теперь расскажи мне, как все было на самом деле”. Я снова рассказала все, как помню. Он сказал, что видел видео с камер у подъезда и спросил, зачем я вру. Я попросила рассказать, как, по его мнению, все было. Он ответил, что не имеет права», — рассказывает девушка.

Как оказалось, «не имел права» Андросов очень выборочно. Он рассказал Ане, что пьяная она была не «слегка», а «вдрабадан», описал, как таксист нес ее и ее вещи, а сама Аня «валялась у подъезда» и не могла зайти внутрь — перепутала двери. Таксист, по словам Андросова, помог ей встать и увел, якобы, искать ее подъезд. Через десять минут девушка все-таки пришла к своему подъезду, но одна и почему-то в полусогнутом состоянии. Что происходило в эти десять минут, неизвестно. «Может, в кустах валялась», — говорит Аня, подражая пренебрежительному тону оперативника.

Аня этого не помнила, поэтому засомневалась, не наговорила ли она на невинного человека. «Потом он сказал легендарную фразу, которая мне теперь снится в кошмарах. “Может, ты сама была согласна? Как гласит великая русская мудрость, пьяная женщина **** не хозяйка”», — цитирует его Аня. Полицейский стоял рядом, ухмылялся и стал убеждать ее, что она сама соблазнила насильника.

Аня пожалела, что вообще пришла в полицию и попросила забрать заявление. По ее словам, в отделении Андросов несколько раз переспросил, уверена ли она в решении, предложил медэкспертизу, сказал, что может именно в те десять минут и произошло изнасилование. Все это время девушку трясло, она повторяла одно: «Я хочу забрать заявление».

Бланк ей не отдали, вместо этого Андросов вместе с коллегой отвели девушку к мусорке и сожгли заявление. «Уходя я плакала и клялась, что больше никогда сюда не вернусь», — говорит девушка.

«К нам пришла полиция, что ты натворила?»

Если бы не более ответственная подруга, Аня вернулась бы домой, поела борща, поплакала пару дней и научилась бы с этим жить. Она связалась с Центром «Насилию.нет» (признан в РФ иностранным агентом), где ей дали контакты юристки-волонтерки Марии Чащиловой. Та предложила написать заявление на таксиста на Петровке 38 в главном управлении МВД. 26 мая Аня вместе с волонтеркой так и сделали.

На следующий день девушку уведомили, что ее заявление спустили обратно в то же отделение в Ясенево. Через неделю, когда Аня шла к метро, ей позвонил отец и стал кричать в трубку: «К нам пришла полиция, что ты натворила?» «Я тут же начала плакать, сказала, что это не я сделала, это со мной сделали. Он сбросил трубку со словами: “Я все решу”. И в этот момент ты понимаешь, что армянский папа реально все решит», — вспоминает Аня. Она тут же отправила ему несколько сообщений с просьбой ничего не делать.

«Я стояла в метро и плакала — не просто рыдала, я выла. Мне казалось, что я никогда не смогу вернуться домой, хотелось просто сделать шаг с платформы на рельсы, потому что тогда бы все закончилось. Дело бы закрыли, родителей бы не трогали, а мне бы не пришлось больше разговаривать с оперативниками», — вспоминает она. Броситься под рельсы не дали пассажиры метро, которые заметили ее состояние.

Оказалось, что полицейские отправили к ней домой стажера-оперативника. Не застав никого дома, он узнал у соседей номер отца Ани, позвонил ему и рассказал суть ее заявления с деталями и именами.

Девушка не знала, что родителям все известно, поэтому в тот день они с подругой придумали легенду: таксист им нагрубил и высадил, а они решили написать на него заявление. Эту историю она рассказала матери, но та не поверила. Потом рассказала все как было на самом деле, но мать снова не поверила. У девушки пограничное расстройство личности, поэтому матери показалось, что секс с таксистом мог быть «необдуманным поступком дочери в скачке заболевания», который она оправдала «шальной молодостью». Теперь они практически не разговаривают.

Отец Ани в тот день был на даче. Из разговора с матерью девушка узнала, что он уже побывал в отделении. «С ним разговаривал лично Андросов, они поговорили по-мужски, обсудили свою молодость и пьяных девушек, как они себя вели. Папа сказал, что так все равно нельзя разговаривать с молодыми девушками, Андросов извинился и сказал, что ему показалось, что лучше для меня будет забрать заявление», — говорит Аня. С отцом девушка так и не поговорила, но позже девушка получила от него сообщение: он очень ее любит, они с мамой ее поддерживают и в любом случае ей верят.

«У вас там психологическое… что-то, а таксист на большие деньги попал»

Потом Аня с Чащиловой пришли в отделение в Ясенево давать показания. Их долго не могли принять — оперативники разбирались, по какому заявлению они пришли, и обсуждали детали изнасилования в коридоре. На вопрос, почему они раскрывают конфиденциальные материалы дела, им с насмешкой ответили: «Да это заявление все тут уже читали».

Наконец их вызвал заместитель Андросова по оперативной части Сергей Головин. Под запись (есть в распоряжении редакции) и с юристом, Аня в третий раз рассказала о событиях той ночи. «Периодически он допускал комментарии вроде: “Да не могло так размазать с трех бокалов”. Ощущение было, что преступление в том, что я напилась. Это очень давит, потому что сложно не винить себя», — вспоминает девушка.

Головин упрекал ее и в провалах в памяти, мол, непонятно, как привлекать таксиста: «Самые главные детали вы не помните, в такой ситуации даже полиграф не поможет». От него же девушка узнала, что ее отцу показали видео с камер наблюдения у подъезда.

Водителя такси, по словам оперативника, тоже допросили «по-мужски». Он приехал со своим начальником, который сообщил, что водителя отстранили от работы и забрали у него машину. По словам оперативников, видеорегистратора в «Яндекс.такси» не было — сервис оставляет решение об их установке на усмотрение таксопарков.



Иллюстрации: Полина Ильина / «Утопия»

Сам таксист на допросе рассказал четыре версии событий. Сначала, что ничего не было, потом — что требовал от Ани денег за химчистку, потому что ее стошнило в машине. Свой поступок аргументировал тем, что это «нормальная практика, когда у девушек нет денег и они расплачиваются своим телом». В третьей версии он «вроде как» признался во всем. В четвертой сказал, что Аня с подругой так «жарко целовались» на заднем сидении, что он возбудился, и поэтому «все так произошло».

Напоследок Головин сказал, что дело недоказуемое и «все остались в минусе»: «У вас там психологическое… что-то, а таксист на большие деньги попал». Через неделю после этой беседы Аня с Чащиловой написали заявление на сотрудников отдела МВД Ясенево о превышении должностных полномочий (статья 286 УК РФ).

«А тебе что, разве не понравилось?»

Дела об изнасилованиях относятся к частно-публичному порядку обвинения, то есть доказательства часто ограничиваются показаниями самой потерпевшей, отмечает «Утопии» Михаил Тимошатов, бывший старший следователь, ныне адвокат, сотрудничающий с Консорциумом женских НПО. Это значит, что сотрудникам полиции нужно «прощупать», не врет ли заявительница, потому что вся доказательная база строится на утверждении, что она не могла оговорить невиновного.

Сколько в России ложных обвинений — никто не знает, таких данных просто нет. Зато существует и весьма широко распространен миф о женщинах, которые используют обвинение в корыстных целях. В целом, исследования из разных стран показывают, что процент ложных обвинений колеблется между 2% и 10%. Но в нашей стране это точно не главная проблема.

Когда пострадавшая приходит в полицию одна, без представителей или сопровождающих, оперативники часто используют психологическое давление: запугивают, обвиняют самих в произошедшем, обесценивают их слова. «Женщине начинают говорить, что ей придется постоянно рассказывать и пересказывать обстоятельства пережитого изнасилования всем от следователя до судьи. Слышал лично однажды, как женщину спросили: «А тебе что, разве не понравилось?» — продолжает Тимошатов.

Пострадавшие часто сами не обращаются в полицию, потому что считают дело недоказуемым: следы насильника чаще всего сразу смывают, а свидетелей у таких преступлений почти не бывает. Женщины не доверяют полиции, им стыдно идти к правоохранителям без серьезных улик. В ИНГО «Кризисный центр для женщин» говорят, что в полицию обращаются 70% переживших насилие, но правоохранители принимают к рассмотрению лишь 10% заявлений.

Остальных, как в случае Ани, либо отговаривают писать заявление, либо не регистрируют обращение в принципе. «Когда пострадавшая уходит из отделения, ее заявление просто отправляется в мусорку. Без регистрации будто бы ничего не было, и доказать обратное будет очень трудно», — объясняет сотрудница Центра «Сестры» Наталья Тимофеева.

По данным правозащитниц, до приговоров доходит только 1% заявлений, а судебных разбирательств по таким преступлениям становится все меньше с 2006 года. Согласно статистике Судебного департамента, в тот период до суда дошло почти семь тысяч дел, а в 2020 их было около полутора тысяч по всей России.

Тимофеева отмечает, что к ним нередко обращаются после отказа полиции в расследовании.  Согласно статистике Центра, 90% обратившихся к ним пострадавших не пишут заявление в полицию. У тех 10%, кто все же дошел до отделения, принимают заявление только в одном из пяти случаев. И только каждой третьей удается добиться возбуждения уголовного дела. Если сотрудники давили, не зарегистрировали заявление или отказались его принимать, Тимофеева советует записать их имена и позвонить на горячую линию Следственного комитета 8-800-100-12-60, чтобы сообщить о нарушении.

«Это сложные в расследовании и доведении до суда дела, они отнимают много времени и сил, а нераскрытое дело портит показатели. Также не исключено, что правоохранители могут быть носителями стереотипов и не обладать всей полнотой информации о проблеме насилия», — объясняет она поведение оперативников. Если изнасилование не вписываются в стереотипную схему о «скромно одетой девушке и насильнике с оружием», сотрудники полиции могут даже посочувствовать подозреваемому и искренне считать, что пострадавшая сторона врет, резюмирует Тимофеева.

Это еще больше травмирует пострадавших, потому что рассказывать историю само по себе значит заново переживать изнасилование. Это подтверждает ЕСПЧ, который в марте 2021 года коммуницировал жалобу к России из-за того, что пережившую насилие девочку заставили 23 рассказать о случившемся, в том числе на очной ставке с четырьмя насильниками, нанеся ей тем самым психологическую травму.

В интервью с «Утопией» Аня рассказывала свою историю в восьмой раз. Она признается, что не знает, сколько раз ей придется проговорить произошедшее, чтобы в него не возвращаться. Недавно девушка шла вечером от метро и плакала от страха. «Каждое дерево, каждый выступ, каждый шорох казались человеком, который меня караулит. Но я не боюсь насильников, я боюсь, что эти оперативники найдут меня и будут мстить. А тот факт, что они еще и в штатском могут быть — это ужасно», — делится Аня.

Сейчас у нее обычная жизнь, но допоздна она нигде не засиживается, не пьет и на такси не ездит, а если в метро подсаживаются мужчины — встает. Морально она не готова к суду с насильником — встречаться с ним, искать адвоката и в принципе ходить на заседания: «Если быть до конца честной, я вообще надеюсь, что будет недостаточно доказательств, дело закроют, а меня оставят в покое. Жалобы на ментов я бы ходила и писала бесконечно. Я не была виновата, что пришла за помощью».