Братские узы и узилища

Дело Раковой — Зуева, с одной стороны, — продолжение хорошо знакомой «линейки» знаковых, так называемых резонансных уголовных дел, каждое из которых было своеобразной «отсечкой» определенного этапа эволюции установившегося в России с начала нулевых режима, а с другой — знаменует собой переход на качественно иной уровень террора. После достижения которого последний приобретает совершенно законченный сюрреалистический и метафизический характер, встречавшийся раньше, пожалуй что, только трижды: в периоды пиковых исторических нагрузок — опричнина, красный террор и Большой террор.

Большинство из нашумевших до сих пор дел либо имели экономическую подоплеку, которая со временем становилась триггером политически мотивированного уголовного процесса («дело ЮКОСа», «дело Магнитского», «дело Улюкаева» и так далее), либо изначально носили откровенно политический характер («дело Навального» и другие), но при этом преподносились как чисто экономические дела. В обоих случаях собственно политическая сторона дела всегда тщательно скрывалась.

Иллюстрация: Петр Саруханов / «Новая газета»

«Дело Зуева» уникально тем, что на этот раз власть как бы намекает сама, что дело является политическим, негласно это афиширует, скрывая его реальную экономическую подоплеку и пуская общественное мнение по ложному следу. Это, пожалуй, главное, что надо понять. Кому-то очень выгодно, чтобы сумасбродное со всех точек зрения обвинение, сопряженное с несоразмерными по размаху и жестокости мерами давления на фигурантов, выглядело как «политическое давление» на нелояльную оппозицию — то ли на околоправительственных «сислибов», то ли на околокремлевских «технооптимистов», то ли на «иноагентов». Мол, что тут непонятного, времена такие — либералов бьют. Сегодня — вполне себе объяснение.

потому что кому-то очень хочется спрятать его экономическую подоплеку. Причем не столько от публики, сколько от того, кто санкционирует весь этот карнавал. Поэтому тем более важно исследовать анатомию происходящего и разобраться, «кто есть who» в этом мутном деле.

В нем реально сосуществуют три нарратива:

• реальный нарратив борьбы за финансовые потоки и властный ресурс между фаворитами Путина,
• фальсифицированный нарратив высосанного из пальца уголовного дела;
• еще более фальшивый нарратив пропагандистского прикрытия этого дела, который должен убедить общественность в том, что все дело в политической борьбе с либералами.

В действительности Шанинка не является главным объектом расправы, сам Зуев страдает не за свои либеральные взгляды, которые на самом деле имеет, и, естественно, не потому, что совершал какие-то преступления (от обвинений несет фальсификатом за версту). Нет, конечно.

Как и в любом крупном резонансном деле, здесь тоже очень много пластов и интересантов. И политическая составляющая тоже есть: почему бы, собственно говоря, заодно не разгромить идеологически чуждую Шанинку и не пугануть либеральных хомячков. Занятие по нынешним понятиям богоугодное, но то-то и оно, что в этом конкретном деле — не основное.

По всей видимости, Зуев — вообще случайная жертва на чужой войне. Во-первых, он должен стать той кнопкой, давя на которую можно открыть нужную следствию дверь. А во-вторых, просто кому-то очень хотелось, чтобы у этого дела был выраженный политический профиль, выполняющий функцию фальшпанели, прикрывающей неприглядный экономический задник. А самое абсурдное то, что все знают — кому хотелось.

Бенефициары, мишени и заложники

Управлять террором невозможно, но на нем можно стричь неплохие купоны. Один из немногих уроков, которые мы можем вынести из нашего жестокого опыта, состоит в том, что у любого малого, среднего и даже Большого террора есть бенефициары, мишени и заложники (случайные жертвы). Там, где есть жертвы, не может не быть выгодоприобретателей. Так не бывает. На больших дистанциях, впрочем, это разделение не очень работает, потому что через какое-то время выгодоприобретатели сами переходят в разряд жертв (в обратную сторону, как правило, движения нет). Но в каждом конкретном деле есть обязательно проигравшая и выигравшая стороны.

Бенефициар — это тот, кто получает от террора прямую или опосредованную материальную выгоду. Мишень — это тот, на кого направлено острие террора, а заложником обычно становится тот, до кого проще всего дотянуться и на кого легче давить, чтобы быстрее поразить мишень. Именно поэтому в числе заложников чаще всего оказываются люди с серьезными хроническими заболеваниями.

Найти этот ответ можно за один клик в гугле. Но именно для того, чтобы не было желания искать, и разыгрывается пиар-комедия с якобы политической подоплекой этого дела. Тем не менее из открытых источников можно как минимум почерпнуть, что Ракова являлась протеже сначала помощника президента Белоусова, а затем главы Сбербанка Грефа. То ли действуя самостоятельно, то ли выступая фронтлайнером интересов «больших людей», Ракова на обоих своих постах сумела якобы войти в острый конфликт интересов с группой лиц, контролирующих издательство «Просвещение».

Здесь мы вынуждены сделать первую остановку. Для не очень информированного читателя само упоминание издательства «Просвещение» звучит как смешная отсылка к советскому детству и потрепанным школьным учебникам. Но не смешно.

В действительности под этим названием скрывается экономический гигант, через который сегодня прокачиваются гигантские финансовые бюджетные потоки. Речь идет о десятках миллиардов рублей ежегодно.

Так называемое издательство, которое в начале нулевых практически дышало на ладан, контролируя всего около 30% рынка учебников в стране, сегодня, помимо тиража далеко за 100 миллионов книг в год, занимается строительством и оборудованием школ по всей стране, реализацией всевозможных образовательных программ и другой крайне полезной для экономического благополучия владельцев деятельностью.

Все, что мы знаем о начальном конфликте Раковой с «Просвещением», является апокрифом, превратить который в доказательный материал — задача для расследовательской журналистики, которой я не занимаюсь. По всей видимости, как минимум Ракова не пожелала впустить «чужих» в свои собственные проекты, которые она курировала в статусе замминистра образования, чем несколько урезала их аппетиты.

Возможно, для того чтобы ее убрать, пришлось перетряхнуть все Минобразования, из-за чего должности лишилась министр Васильева, возглавившая в качестве отступного Академию образования. Мне это достоверно неизвестно. Зато я могу наблюдать странную корреляцию между попыткой Сбербанка усилить свое влияние на деятельность издательства «Просвещение» и стремительно развившимся, как раковая опухоль, уголовным делом.

Неугомонный Греф

Настало время для второго важного отступления — о собственниках и инвестициях.

Кто владеет в России системообразующим звеном национального образования, обеспечивающим школы страны всем необходимым, достоверно не знает никто. Имена владельцев теряются где-то в офшорных далях, в логове проклятых иноагентов, что, впрочем, никого почему-то не волнует. Публикации в прессе связывают издательство «Просвещение» с сенатором Ткачом, которого самого связывают с братьями Ротенбергами. Какое-то время эта связь даже вроде как и не скрывалась, но после 2016 года, когда началась эпоха санкций и контрсанкций, все как-то стало очень сложно. Тем не менее четких свидетельств о том, что контроль над издательством перешел к каким-то другим лицам не имеется.

К 2020 году у издательства, по всей видимости, возникла проблема с перевариванием тех бюджетных финансовых потоков, которые оно оседлало. Для того чтобы выполнять обязательства, необходимо было технически перевооружаться, а чтобы технически перевооружаться, нужно было тратить деньги, а тратить деньги — это совсем не то, что их получать. Это как-то даже не по-братски.

Решение проблемы было найдено в рамках принятых в России понятий — то есть за счет государства. И надо сказать, что это решение было очень изящно.

Так возникла схема с выкупом у неизвестных широкой публике, но как бы подразумеваемых собственников издательства 75% акций. Их в равных долях (по 25% соответственно) выкупили ВЭБ, Сбербанк и Российский фонд прямых инвестиций. По сообщениям прессы, издательство было оценено на момент сделки в 108 миллиардов рублей.

Нетрудно подсчитать, что государство закачало в этот проект около 80 миллиардов. Но вся фишка была в том, что при этом реального контроля над издательством инвесторы не получили. Старый владелец, доля которого формально сократилась со 100% до 25%, сохранил полный оперативный контроль над компанией. Всеми делами продолжал заниматься нанятый им менеджмент, который полностью продолжал контролировать все финансовые входы и выходы. А в России кто оперативно компанию контролирует, то ее и танцует.

Вот и весь, собственно, фокус. Государство через госбанки фактически дарит частным владельцам, помимо госзаказов, еще и 80 миллиардов рублей, но при этом подразумевается, что эти госбанки будут свадебными финансовыми генералами и не будут совать свой нос в чужие дела.

Шувалов и Дмитриев — руководители ВЭБа и РФПИ — люди с понятиями. Они прекрасно понимали, в какой роли их пригласили на эту сцену. А вот Греф повел себя странно. Он вдруг действительно стал интересоваться образовательными проектами, много и цветисто говорить о реальном партнерстве и лезть туда, куда его на самом деле никто не звал. Это было не по-пацански, сказано же: налей и отойди.

Ответные меры

О том, что происходило за широко закрытыми дверями российского правосудия, мы никогда, скорее всего, не узнаем. Но в нашем распоряжении есть занимательная хронология, которая выглядит красноречивее любых оглушительных сливов.

О «сделке века» все медиа написали 18 мая 2021 года. Из публикаций стали известны имена новых акционеров «Просвещения», размер инвестиций, а также то, что будет сформирован новый совет директоров издательства. Тогда же пресса написала о том, что одним из директоров назначена Ракова.

В связи с пандемией первое очное заседание совета директоров «Просвещения» состоялось только 22 июля 2021 года. Информация об этом мероприятии весьма скудная, доподлинно известно только то, что председателем совета был избран глава ВЭБа Игорь Шувалов. Очевидно, что и Ракова там должна была присутствовать и обозначить свою позицию и позицию своего руководства.

Чуть позже стало известно, что к совету директоров готовились не только акционеры. По сведениям Форбс и ряда других медиа, еще в начале июля МВД проявило инициативу и запросило у Академии образования экспертизу эффективности ряда курировавшихся Раковой в бытность замминистра проектов.

Напомню, что академией в этот момент уже руководила бывшая министр образования, которая, вполне возможно, и лишилась-то своей должности из-за неугомонной Раковой, да и в принципе не совпадала со своей бывшей подчиненной во всем: от стиля до понимания цифрового образования и степени вовлеченности в дела православные. Так что полицейские сделали верный выбор: это все равно что запросить у мачехи характеристику на Золушку при ее устройстве на работу во дворец. Результат гарантирован.

Экспертиза не залежалась в архивах. Поскольку, по всей видимости, совет директоров прошел по-боевому. Ровно через две недели после его проведения одна из сотрудниц аффилированных с новым руководством Минобразования учреждений направила в полицию короткое заявление о якобы обнаруженных хищениях во вверенной ею конторе. Она же и стала единственной потерпевшей по делу.

Нечто подобное было в «деле Магнитского», когда торговка с Новочеркасского рынка, подрабатывавшая номинальным директором в украденных у Hermitage компаниях, написала заявление о якобы обнаруженных ею налоговых преступлениях Браудера.

На оперативную раскрутку дела ушло удивительно мало времени.

И, чтобы больше никому не было повадно, буквально через неделю после обысков и арестов было объявлено, что советом директоров АО «Просвещение» утверждено положение об общественном совете издательства, который возглавит лично новый министр образования Кравцов, лично уволивший Ракову.

Таким образом, врага-диверсанта обезвредили, а ситуацию в издательстве окончательно стабилизировали.

Операция прикрытия

В России сегодня можно «закрыть» кого угодно и за что угодно. Сам по себе арест и нейтрализация Раковой, скорее всего, не представлял для ее оппонентов никакого труда. Единственное, на что стоит обратить внимание, так это на избыточную жестокость, которая свидетельствует: в этом деле, помимо обычных экономических интересов, имеется и «глубокая личная неприязнь», что наводит на мысль о мести. Проблема же была в том, чтобы замаскировать бизнес-разборку под что-то другое и отвести подозрения от главных бенефициаров уголовного дела. Вот здесь и пришлось проявить смекалку.

Важно было соблюсти два условия. Во-первых, Ракову надо было привлечь за что-то периферийное, что никаким образом бы не пересекалось с зоной реальных «боевых действий». Во-вторых, надо было создать впечатление у публики, что и сама Ракова, и связанный с ней бизнес, и финансовые потоки, на которые она влияла, в этом деле ни при чем. Так возникли страдальческие фигуры Зуева и других сотрудников Шанинки. Они просто оказались очень удобны для проведения операции прикрытия. Атака на последний оплот либералов в высшем образовании взбудоражило интеллигенцию, а действительная подоплека ушла в тень.

Является ли Ракова конечной целью, сказать трудно. Может быть, да. А может быть, что это «черная метка» предназначена Грефу и Белоусову. К кому это дело имеет мало отношения, так это к замглавы администрации президента Кириенко, которого почему-то — через его экспертов — связали с Зуевым. Это не его война.

А Зуев случайно оказался практически идеальным заложником. Ведь чем сильнее болен заложник и чем драматичнее ситуация в его семье, тем больше он уязвим. Так было и с Магнитским, и с Алексаняном, и с десятками других, чьи имена известны меньше.

По замысловатым изгибам следственно-судейского произвола можно предположить, что Ракова пока не ломается, в связи с чем приходится пытать Зуева, чтобы загнать иных фигурантов уголовного дела в состояние моральной катастрофы и дополнительно оплести их следственным фальсификатом. Жизнь Зуева сейчас не стоит ничего.

Цена вопроса

Такие режимы могли бы быть вечными, если бы не заложенный внутри них суицидальный синдром.

В какой-то момент, буквально на голом месте, они совершают пустяковую, но фатальную ошибку, которая приводит к разрушению всего столь долго и тщательно возводимого здания. И вот в чем проблема: никогда ведь не знаешь, на ком и на чем поскользнешься.

Драматург Бомарше был известен современникам не только как талантливый писатель, но и как не менее талантливый и пронырливый делец. Когда на далеко не литературной почве у него возник конфликт с коррумпированными и продажными чиновниками, его попытались растоптать, но он оказался упорным малым и затеял тяжбу, которая длилась десятилетиями. По оценкам историков, анализировавших причины Великой французской революции, мало что так приблизило ее наступление, как это дурацкое дело, затеянное парой мелких деляг и чинуш, недооценивших ни готовности Бомарше сопротивляться, ни силы общественного мнения. В конце концов, именно это дело стало в глазах общества символом гнилости режима.

Но зачем так далеко ходить за примерами? Кто мог подумать, что рядовой юрист Магнитский, работавший не на себя, а на клиента, упрется в тюрьме рогом, проявит чудеса мужества и не оставит другого выбора, кроме как себя убить? Кто мог подумать, что его работодатель, рядовой британский инвестор, сумеет поднять на дыбы из-за этой смерти весь мир, пробьет невиданный доселе механизм санкций, под которые через несколько лет попадут десятки российских (и не только российских) чиновников высшего ранга? Акт Магнитского стал, в конце концов, разделительным камнем в отношениях между Россией и Западом.

Неужели история их действительно ничему не учит?

По мнению Пайпса, несмотря на обширность и неистребимость российской коррупции, уже при Николае I России удалось избавиться от такого уродливого явления, как фаворитизм. Фаворитизм — это лицензированная коррупция высших должностных лиц государства, которым предоставляется исключительное право использовать государство как инструмент личного обогащения. Власть в обществе, пораженном фаворитизмом, как бы поделена между «родственниками» — дорогими братьями и сестрами.

Как выяснилось, вернуть можно все. В современной России фаворитизм вернулся в своем самом отвратительном, первобытном обличье. По сути, Зуев — это одна из многих его рядовых жертв. Но не слишком ли дорого фаворитизм начинает обходиться самому режиму?