НИИчего, НИИкуда, НИИкогда

1. «Полураспад»

Прежде чем говорить об уголовном деле Сергея Калякина, физика-ядерщика, доктора наук, надо немного рассказать об Обнинске и Физико-энергетическом институте, откуда Калякина и забрали в СИЗО ещё 26 ноября позапрошлого года.

Обнинск — уютный городок в лесу в двух часах езды от Москвы, где в 1954 году была пущена первая в мире атомная электростанция. Лаборатория «В» в системе органов госбезопасности СССР, основанная здесь в 1946 году, в том числе академиком Курчатовым, выросла в Физико-энергетический институт (ФЭИ), который проектирует ядерные реакторы, в частности, для подводных лодок. ФЭИ, где работает около 3,5 тысячи человек, делится на несколько внутренних институтов. А всего в городе 15 научных учреждений, где изучают влияние ядерных реакций и радиации в физике, химии, их использование в медицине, метеорологии и, само собой, в обороне.

Территория ФЭИ (его полное название сегодня — ФГУП «Государственный научный центр РФ — Физико-энергетический институт им. А.И. Лейпунского») составляет 160 га, но кроме зданий и сложнейших испытательных стендов за институтом числятся находящиеся «за периметром» гостиница, профилакторий, гараж, а также земельные участки, в том числе выгодно расположенные на берегу реки Протвы.

При советской власти город был неприветлив к посторонним (режим), зато для учёных здесь были созданы оранжерейные условия. Говорят, что по переписи 80-х на 100 тысяч жителей в Обнинске приходилось полторы тысячи только докторов наук. В начале 90-х учёные боялись, что город умрет, лишившись привычных для него оборонных заказов, но помогли деньги, ассигнуемые в первую очередь США по различным программам, и костяк коллективов сохранился. В конце 90-х постепенно возобновилось и российское государственное финансирование, но на прежний или почти прежний (тут трудно сравнивать) уровень оно вышло лишь после 2010 года.

Тем временем Обнинск оказался на одном из первых мест в стране по числу малых предприятий: физики — не только «чудики», но часто и люди с очень практической хваткой. Кое-что они, конечно, и «прихватывали», когда приходилось выживать, а потом это могло «войти в традицию». Впрочем, фокусы с арендой и всякие «военные хитрости» были характерны не только для ядерных НИИ.

Для дальнейшего рассказа тут важно подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, в отличие от обычных институтов, которые в начале 90-х получили возможность раздать часть акций трудовым коллективам, оборонка таким преимуществом не пользовалась, и у этих коллективов как не было, так и нет ничего «своего»: все их имущество — это госсобственность. Но, во-вторых, в таких НИИ сохранились кадры, способные держать оборону против вмешательства извне, отстаивать привилегии, традиционно связанные с наукой.

Возвращаясь к Сергею Калякину, специалисту в области безопасности ядерных реакторов, надо сказать, что в ФЭИ он дорос до директора одного из внутренних институтов — заместителя директора ФЭИ, а с 2012-го до марта 2013 года — исполнял обязанности директора. Учитывая его личные качества и возраст (в то время ему ещё не было 50), коллектив института видел в Калякине лучшего руководителя, однако в результате изменений условий конкурса и проверок со стороны Росатома в марте 2013-го директором ФЭИ был назначен другой человек.

2. «Радиационный след»

В начале 2015 года суды вновь продлили срок содержания Калякина под стражей, оставив трёх других фигурантов этого дела по ст. 159 УК РФ (мошенничество) под домашним арестом. Обвиняемые в экономических преступлениях, как правило, не должны браться под стражу до суда, однако доводы защиты и поручителей (а среди них были, например, академик Рыжов и уполномоченный по правам человека в РФ Элла Памфилова) о состоянии здоровья и научных заслугах Калякина судьями услышаны не были.

Обвинение, настаивая на продлении сроков следствия, ранее ссылалось на сложность дела, однако теперь, когда подсудимые знакомятся с его материалами, становится понятно, что тут вовсе «не бином Ньютона». Подсудимым вменяются два эпизода хищения части средств, поступивших в ФЭИ по двум договорам с Проектно-конструкторским филиалом (ПКФ) ОАО «Концерн Росэнергоатом» на разработку систем безопасности проекта АЭС-2006. Оба договора (от 15.07.2010 и от 31.08.2011) предусматривали, что часть работ будет выполнена субподрядчиком. В обоих случаях из-за ограниченности сроков конкурс не проводился, работы поручались ООО «Энергоинжиниринг», однако фактически не проводились, а к актам приемки прикладывались отчеты о работах, ранее выполненных сотрудниками ФЭИ. Таким образом, по мнению следствия, были похищены крупные суммы денег, которыми «Калякин распорядился по своему усмотрению».

Защита указывает, что Калякин, который в 2010—2011 годах занимал должность лишь директора одного из внутренних институтов, не подписывал договоров между ФЭИ и ООО «Энергоинжиниринг», а только визировал промежуточные (не финансовые) документы. Подпись Калякина под одним из них, согласно заключению экспертизы, оказалась ещё и подделанной. Договоры с ООО «Энергоинжиниринг» подписывал другой замдиректора, его фамилия с самого начала была известна следствию, но допрошен он был лишь спустя 10 месяцев после задержания Калякина.

Следствие считает доказательствами вины Калякина показания трёх других обвиняемых по делу, которые, однако, были получены после задержания и перед освобождением под домашний арест. Двое — это сотрудники ФЭИ, руководители соответственно отдела и лаборатории А.А. Лукьянов и А.А. Зайцев, а третий — некто Л.Р. Кеворков, представлявший ООО «Энергоинжиниринг». Впрочем, его собственная роль в этом ООО не вполне ясна. Кеворков после возбуждения дела скрылся, был задержан и перед помещением под домашний арест рассказал, как «в один из дней» по указанию заместителя директора ПКФ «Росэнергоатом» В.В. Семишина он принёс к нему кабинет, где в это время находился и Калякин, сумку с деньгами.

Показания Кеворкова очень неконкретны, а там, где появляется конкретика, они становятся не очень правдоподобны. Дело происходит в режимном учреждении, где очень строгая пропускная система, а при входе осуществляется досмотр. Зачем было тащить сумку с деньгами, которая должна была быть не маленькой, сюда? Где дата и данные пропуска? Нет ли записи с видеокамер за этот день? Исходя из показаний Кеворкова, соответствующие вопросы были заданы и замдиректора ПКФ Семишину, но тот этот эпизод «не вспомнил», после чего больше не допрашивался. В деле нет никаких сведений ни о том, как безналичные деньги, перечисленные из ФЭИ в ООО «Энергоинжиниринг», превратились в наличные, ни о том, каким образом ими «по своему усмотрению» распорядился Калякин.

3. «Ускоритель»

В деле нет не только вещественных доказательств, но и обязательных экспертиз, на которых всегда основываются дела об экономических преступлениях. Если исключить противоречивые показания обвиняемых, из документов вытекает лишь один несомненный факт: договоры от 15.07.2010 и от 31.08.2011 между ФЭИ и ООО «Энергоинжиниринг» были фиктивными.

ООО «Энергоинжиниринг» с уставным капиталом 40 тысяч рублей зарегистрировано в 2007 году некоей дамой, фамилия которой никому из ядерщиков ничего не говорит. Директора фирмы следствие не нашло: человек с таким паспортом ранее сообщил о его утере. Между тем вид деятельности ООО (кстати, получившего все необходимые лицензии надзорных органов) обозначен так: «Производство паровых котлов; производство ядерных реакторов». Не маловат ли уставной капитал для подобных рисков?

До заключения договоров служба безопасности ФЭИ произвела проверку ООО «Энергоинжиниринг» как контрагента. Она нашла то же самое, что потом найдёт и следствие: это не то чтобы совсем «пустышка». До и после ФЭИ с этим ООО заключали договоры 80 контрагентов (большинство из них также работает в ядерной отрасли) на общую сумму 1 млрд 300 млн рублей, причём два договора с ФЭИ среди них не самые яркие. Фамилии, мелькающие в этом списке, ассоциируются с фамилиями сотрудников Курчатовского института, и хотя фирма зарегистрирована по адресу жилого дома на улице Усачева, с обыском по «делу Калякина» следствие почему-то пришло тоже в «Курчатник», так что он с первого раза даже и не удался.

Столкнувшись с такой интересной организацией, непредвзятое следствие должно было, конечно, проверить и другие договоры ООО «Энергоинжиниринг». Но оно не сделало не только этого, оно «постеснялось» даже проследить банковскую схему той обналички, без которой, собственно, обвинение не может быть предъявлено — ни Калякину, ни вообще кому бы то ни было. Вероятные причины связаны и с тем, что директором «Курчатника» (выведенного из состава Росатома) является Михаил Ковальчук (а следствие знает, чей он брат). Но, по-видимому, также с тем, что схема обналички вывела бы на кого-то другого, вряд ли на Калякина.

Интересны показания по «делу Калякина» завотделом ФЭИ Лукьянова, который рассказал, будто бы говорил директору о том, что ООО «Энерго-инжиниринг» едва ли сумеет выполнить необходимые работы. Калякин якобы ответил, что договор все равно должен быть заключен, так как ООО «связано с руководящими работниками ПКФ ОАО «Росэнергоатом».

Тут проглядывает и другая версия договора ФЭИ и ООО «Энергоинжиниринг», более интересная в том смысле, что она указывает и на более тяжкий состав преступления: это «откат», или на языке закона — взятка. Но если бы в центре дела оказалось ООО «Энергоинжиниринг», то Калякин играл бы в нём роль свидетеля и даже не основного: об откатах (если наша версия верна) знали многие, и не только в ФЭИ. Не Калякин придумал эту схему, и вовсе не он, оставаясь в то время директором всего лишь внутреннего института (без прав юридического лица), её «курировал».

Одновременно с задержанием Калякина был произведен обыск в кабинете одного из руководителей Росатома высшего эшелона. В «деле Калякина» такие сведения отсутствуют, но едва ли это было совпадением — вероятнее всего, обыск проводился в рамках того же самого дела. Но здесь, наверное, следствие подобралось слишком близко «к реактору», взрыв мог потрясти устои, и эта ниточка оборвалась.

За Сергея Калякина стоят горой не только коллектив ФЭИ, где были собраны сотни подписей в его поддержку, но и учёные из других ядерных институтов, отношения между которыми, случается, портит конкуренция. Калякин никогда не был склонен к интригам и конфликтам, недоброжелателей у него не просматривается.

Тогда кто, с одной стороны, был заинтересован, а с другой — обладал достаточным влиянием, чтобы «заказать» такое дело против Калякина? Своя версия на этот счёт есть у его сторонников.

4. «НИИ» — ЧАВО?

В 2011 году в составе госкорпорации «Росатом» было создано ЗАО «Наука и инновации» («НИИ») для координации работы «научного дивизиона» отрасли. Директорам 14 отраслевых НИИ, разбросанных по стране, было предложено перейти в штат ЗАО, передав ему функции, связанные с управлением финансами, персоналом, а также активами, включая «непрофильные». На содержание ЗАО «НИИ» институтам было предложено перечислять до 3 процентов от их оборота, включая выручку по договорам, а также по государственным оборонным заказам.

Сегодня учёные ядерной отрасли, оглядываясь в том числе на пример Калякина, не слишком охотно обсуждают это нововведение, но кое с кем из них мне удалось поговорить. Их мнения также широко представлены на специальных форумах и сайтах. Эти учёные утверждают, что штат ЗАО «НИИ», достигший за три года 100 человек, плодит лишь бюрократическую отчетность. По их мнению, координировать работу институтов — это и без того прямая обязанность Росатома как фактически ядерного министерства, а взимание за это 3 процентов от оборота с НИИ, многие из которых с трудом сводят концы с концами, — это, по сути, паразитирование.

За три с половиной года существования ЗАО «НИИ» по его указанию распродана (специальным подразделением Росатома) целая куча «непрофильных активов»: территория одного из московских НИИ в центре города, гостиницы, дома культуры, яхт-клуб и ТЭЦ (резервный источник энергии для исследований) в Димитровграде, база отдыха на Черном море, ранее принадлежавшая московскому ВНИИХТ, и многое другое. Никто не объясняет учёным, ни куда направляется выручка, ни почему их НИИ не получают никакой доли от продажи. Разумеется, если говорить юридически, это не их собственность, но здесь возникают и вопросы справедливости, на которых мы специально заострили внимание в ходе «обзорной экскурсии» по Обнинску.

Идея создания ЗАО «НИИ» принадлежала Вячеславу Першукову, который пришел в Росатом в 2011-м в качестве руководителя Блока по инновациям, а вскоре занял и пост первого зама генерального директора. Я попросил Вячеслава Александровича о встрече, и надо сказать, что он откликнулся сразу же.

Першуков, выпускник мехмата МГУ, в 35 лет защитил докторскую диссертацию, работал в науке, откуда в начале 90-х по приглашению Михаила Ходорковского перешел в МЕНАТЕП. В структурах ЮКОСа он дорос до менеджера и кризисного управляющего самого высокого уровня, занимался оценкой и приватизацией предприятий, занял пост вице-президента в компании, но под раздачу в связи с «делом ЮКОСа» не попал, поскольку, с его слов, в начале нулевых отдалился от его верхушки. После развала ЮКОСа Першуков успел создать и вывести на IPO ещё несколько серьёзных компаний на основе газовых месторождений Восточной Сибири, прежде чем Сергей Кириенко пригласил его в Росатом.

Видение ситуации со стороны Першукова состоит прежде всего в том, что наука и управление — это разные вещи, и не всегда хороший учёный становится и хорошим директором института: «Они же даже бюджет не могут составить и защитить». Хотя есть и обратные примеры — он сам, наверное, лучшее тому свидетельство. Руководя блоком инноваций Росатома, Першуков снял с работы практически всех директоров НИИ, но все они остались в отрасли и эффективно работают именно как учёные.

Начав разбираться в новом для себя хозяйстве, Першуков столкнулся в первую очередь с тем, что руководство институтов в конкуренции друг с другом ставило друг другу подножки вместо координации и взаимодействия. Схема ЗАО «НИИ» в значительной степени сняла эту проблему, и те институты, которые удалось-таки в неё загнать, стали работать намного эффективнее. Но это получилось только в отношении тех НИИ, которые ранее уже были акционированы (пакеты их акций находятся в управлении Росатома). Напротив, ФГУПы, то есть те НИИ, которые пока сохранили форму федеральных унитарных госпредприятий, оказали нововведениям яростное сопротивление — но вскоре их тоже ждёт акционирование.

Мне не показалось, что Першуков — жестокий человек, но он, безусловно, человек очень жесткий, о чём свидетельствует вся его биография. Уместен ли такой подход, когда речь идёт о науке? По сути, здесь столкновение двух культур управления, за каждой из которых есть своя позиция. Такой же конфликт под общим названием «оптимизация» происходит сейчас и в здравоохранении, в образовании, в культуре и в Академии РАН. Правильнее всего, наверное, будет судить по результатам. Пока эти результаты, особенно если сравнивать их с прежними достижениями в тех же самых областях, мягко говоря, не впечатляют.

Впрочем, мы слишком отвлеклись от уголовного дела Сергея Калякина, о котором я также спросил Першукова ближе к концу встречи. Ведь именно ФЭИ во главе в то время с Калякиным оказывал схеме ЗАО «НИИ» самое упорное сопротивление. В институте есть не секретная переписка, в которой Першуков угрожает Калякину дисциплинарным преследованием в случае отказа института от схемы ЗАО «НИИ». Остался след Першукова и в уголовном деле: он подписал заявление о признании Росатома потерпевшим, хотя ущерб концерну здесь неочевиден.

Разумеется, прямой вывод о давлении Першукова на следствие сделать нельзя. Тем более — что был ему Калякин, который с марта 2013-го уже не имел шансов возглавить Обнинский институт? Но за что же в таком случае учёный с мировым именем уже 15 месяцев сидит в СИЗО? Думаю, не «за что», а «за кого»: за отказ (или отсутствие возможности) дать показания против кого-то другого в Росатоме, кто гораздо лучше понимал всю эту схему, в которой Калякин, в свою очередь, мог играть какую-то третьестепенную роль. И тогда, наконец, последний вопрос Першукову и даже Сергею Кириенко: а как насчет того, чтобы ему помочь?

* * *

В сатирической повести братьев Стругацких «Суета вокруг дивана» фигурировал НИИЧАВО — институт чародейства и волшебства. То и другое в деятельности ЗАО «НИИ» тоже, наверное, присутствует. Разница в том, что Стругацкие писали эту повесть в то время, когда физики и вообще учёные считались элитой. А сегодня они — никто, расходный материал. Впрочем, как и любой человек, если только это не топ-менеджер государственной корпорации.

Здесь можно было бы также многое добавить про патриотизм, импортозамещение и полёты на Луну, но наш вдумчивый читатель домыслит это и сам.