Опасная работа московского дипломата

В конце XV века начинаются отношения с Ногайской ордой. Это государство образовалось в это самое время на кочевьях Большой Орды в частности (они ещё в Казахстане кочевали). По статусу они не совпадали с Чингизидами. Было принято решение, что бояр к ним посылать нельзя. Первоначально альтернативой выступали служилые татары-гонцы. Их функцией было доставить послание великого князя.

В течение XVI века процесс внешнеполитических контактов усложняется. Контактёров становится всё больше и больше. И сама эта дипломатия уже не может быть ограничена великим князем и Боярской думой. И в результате усложнения, по всей видимости, вначале внутри великокняжеской канцелярии образуется некая специализация. А к середине XVI века появляется специализированное ведомство, известное как Посольский приказ.

М. Родин: В 1549 году.

М. Моисеев: Да. Иван Висковатый будет его возглавлять.

М. Родин: В каких условиях в конце XV — начале XVI веков работали дипломаты? Правильно ли я понимаю, что если говорить про восточное и южное направление, то тут только что развалилась Золотая Орда и ещё не понятно, как взаимодействовать с её осколками в смысле дипломатического ритуала в том числе?

М. Моисеев: Это была самая большая проблема для московской дипломатии. Нам известны случаи, которые сейчас могут восприниматься анекдотично. К примеру, в конце XV века в Москву прибывает посланник Бабура. Это Тимурид, который основал в Индии Могольскую империю. Человек, очевидно, высокого статуса. Но в Москве не знали, кто это. Поэтому его приняли, но отправили обратно с ремаркой, что не известно, кто он: правитель или чей-то представитель. Поэтому дипломатические контакты с Моголами так в это время и не состоялись именно из опасения, что может быть потеря чести в контактах неведомо с кем. Кругозор московской дипломатии рос вместе с государством и с теми контактами, которые появлялись. Это, опять же, очень долго.

Если мы берём постордынскую территорию, то ранжирование выстраивалось очень просто. Если правители Чингизиды – то значит высокий ранг. Если правители не Чингизиды – то они рассматривались как контакты достаточно низкого уровня. Проявлялось это не только в ритуале, но даже в списках лиц, которые отправлялись с дипломатическими миссиями. Если Крымское ханство могло ожидать, что к ним поедет послом боярин, Казанское ханство после подчинения Москвой могло ожидать, что к ним поедет не боярин, но член боярской думы, например, окольничий, то Ногайская орда могла ожидать, что в лучшем случае к ним поедет посланником сын боярский третьей статьи. И это уже предел их мечтаний и возможностей.

Дальше происходило открытие государств. Наша этнография и политология зародилась в рамках дипломатии. Выяснилось, что эти государства устроены совсем не так. Например, Ногайская орда обладает разветвлённой структурой, подразделяется на три сообщества в рамках одного государственного объединения. И, соответственно, направлять одного посланника к главе этого государства, как изначально было принято, недостаточно. Надо отправлять посланников ещё и его «замам». Поэтому отправлялось уже три посланника. Внезапно выяснялось, что в разветвлённой клановой структуре отношения надо поддерживать с представителями каждого из этих кланов. Поэтому переписка разбухала. И в среднем в одном посольстве могло везтись до 50-ти посланий каждому.

М. Родин: Какие опасности поджидали дипломата, который едет в то, что раньше называлось «дикая степь»?

М. Моисеев: Опасности послов поджидали с самого начала, как только их туда отправляли. Первая опасность – доехать до пределов русского государства. Периодически возникали конфликтные случаи. Криминал, особенно на окраинах, процветал. Классический пример был в 30-е годы XVI века, когда крымский посол Будалы-мирза, не очень понятно зачем, зашёл в корчму, где, в общем, только выпивают.

М. Родин: Кажется, понятно, зачем он туда зашёл.

М. Моисеев: Ну, мусульманину нельзя было. Закончилось это совершенно закономерно для корчмы: дракой и поножовщиной. Посол был ранен. И такие ситуации время от времени возникали. Бывали ситуации, например, с ногаями, когда сопровождавшие посольство купцы отделились от посольства и поехали грабить русские деревни на Рязанщине. До трёхсот человек было угнано в плен. И посланник Даниил Губин попал в ситуацию, когда он никак не мог этого остановить. 

М. Родин: Это было наше посольство?

М. Моисеев: Нет, ногайское посольство возвращалось, и сопровождал его русский посланник. Он мог только уговаривать, что это дело непригожее и надо отпустить.

Дальше с ним происшествия продолжались. Когда вернулись в степь, подъезжали к ногайским территориям, посланники ногайских аристократов его окружили и стали требовать, чтобы он как можно быстрее раздал им поминки, посольские дары. Он отказывался, потому что по ритуалу он должен был прибыть в ставку, и там происходил ритуал одаривания этих аристократов. Но они сказали, что если приедут в столичный город Сарайчук, то бий сразу всё заберёт и аристократам ничего не достанется. Он опять стал их отговаривать. Закончилось тем, что они его отодвинули в сторону, разграбили все телеги, в которых поминки были, и разъехались.   

М. Родин: А он как дальше действовал?

М. Моисеев: Дальше он печально приехал в ставку, его сопровождал бийский посол. Остатки даров он раздал, естественно. Но с него стали требовать пошлину.

М. Родин: Там были какие-то въездные пошлины, обязательные даже для послов.

М. Моисеев: Да. Эти пошлины – по всей видимости, пережиток ещё ордынских времён. Причём очень давних: по всей видимости, восходящих ещё к монгольскому посольскому церемониалу, когда за право увидеть хана или его представителя надо было заплатить некую пошлину. В русской традиции она получила название придверной пошлины.

Это очевидный пережиток ордынской зависимости. В Москве пытались с ней бороться и постоянно требовали, чтобы её никто никогда не платил. Но тут происходило столкновение двух церемониалов. И если бы московские послы следовали бы этому наказу на 100%, то никаких дипломатических отношений бы не было. Наказы требовали, что если будут требовать пошлину, развернуться, уйти и переговоров не вести. И здесь мы видим конфликт идеального инструктивного и реального. Надо было найти какое-то среднее.

Среднее было найдено. Выглядело это как жуткий спектакль, когда на послов набрасывались, послы выступали, говорили грозные речи, отговаривали. А затем, как правило, они отходили в сторону и давали возможность представителям бия забрать то, что необходимо. В русских документах это всегда чётко определялось, как грабёж. Но, по всей видимости, это не грабеж, а взимание придверной пошлины. Потому что они всё остальное время в ставке проживали. То есть если бы их просто ограбили подчистую, как они пишут в своих отписках, то тогда они, наверное, были бы просто голодные и голые. Я склонен к тому, чтобы считать, что это спектакль, который организовывался, чтобы выйти из церемониального тупика.   

М. Родин: Я правильно понимаю, что этот тупик связан с борьбой статусов? Появилось Московское государство, которое считает себя независимым и сильным. В то же время правители «осколков» Золотой Орды считали себя наследниками Золотой Орды и свой статус видели выше, чем московский. И это надо было как-то урегулировать.

М. Моисеев: Так оно и есть. Постордынское политическое пространство в общем воспринимало себя вправе требовать от улусников и данников некоего подчинения. И такие пережитки в церемониалах сохранялись. После освобождения Москвы от ордынской зависимости в её политической мифологии будет крайне важным пункт об абсолютной суверенности. Это, кстати, и на западном направлении тоже будет приводить к конфликтам. В случае с постордынскими сообществами это приводило к сериальному конфликту, который никогда не заканчивался. И, по сути, вся дипломатия проходит под этим конфликтом. То есть конфликт идёт сам по себе, он просто изначально существует. А сами контакты происходят несмотря на него. Это похоже на течение, в которое вы нырнули и в нём плывёте: оно само по себе, а вы в нём находитесь. 

М. Родин: Получается, это превратили в игру. Мы вам ничего не платим, вы нас просто ограбили. Все знают, что их «ограбят», все знают, что нельзя признавать, что заплатили пошлину. А на западном направлении в этот момент, когда только становилось Московское государство и его суверенитет, как вы говорите, тоже были проблемы. А они с чем были связаны?

М. Моисеев: Это лучше знают специалисты по западноевропейской дипломатии. Но в Западной Европе один-единственный император: это император Священной Римской империи германской нации. А после того, как московский великий князь стал царём, то появился второй император. И требование признания царского, имперского статуса за Москвой для католической Европы будет очень сложной проблемой. Протестантская Европа была более мягко настроена к этим претензиям. Этот очень глубокий конфликт будет тянуться достаточно долго. Плюс конфликт с Великим княжеством Литовским и впоследствии с Речью Посполитой, где статусные споры тоже будут составлять львиную долю этих отношений. И в целом дипломатия позднего Средневековья и раннего Нового времени – это дипломатия спектакля. Там очень важен жест. Это не дипломатия серых костюмов и строго оговоренных обязательств, когда это больше напоминает уже юридический процесс. Здесь каждый сам по себе спектакль устраивает.

М. Родин: Как в начале XVI века было организовано посольство? Я так понимаю, есть два варианта: отправляют либо боярина, либо гонца в разных статусах. Сколько в посольстве было людей? Что такое посольство?

М. Моисеев: Как правило, московские посольства были не самые многочисленные. Если посланник отправляется в Ногайскую орду или в Крымское ханство, его сопровождает станица служилых татар. Станица – это отряд численностью 5 человек. Соответственно, если посланник едет с небольшой миссией, то, как правило, это 6-10 человек.

Если это великое посольство, то оно включает посла, посланников, толмача, подьячего (чиновника, который ведёт документацию этой посольской миссии), и несколько подразделений гонцов. Но такие большие великие посольства отправлялись редко. Они в основном были связаны с какими-то имперскими отношениями.

Чаще всего, если мы говорим про степные пределы, то это отряды в 15-20 человек. Вопрос оперативной связи с центром решался с помощью гонцов. Гонцы – это вот эти станицы служилых татар.

М. Родин: То есть они – не для охраны.

М. Моисеев: Нет. Они в основном использовались как гонцы. Кочевые сообщества – разветвлённые структуры. Поэтому сам посланник у главы орды, а с другими представителями аристократии этой орды используются гонцы. Т.е. они рассылаются в ставки к другим. В итоге нужно, чтобы у вас было хотя бы 10 человек для этого. Плюс у вас задача оперативно сообщать в Москву о ситуации. Особенно в Москве всегда требовали, чтобы вовремя присылали сообщения о готовящихся набегах. Всегда прогнозировали, что гонцов не хватит, и тогда рекомендовалось набирать их из местных. Чаще всего из полоняников.

М. Родин: То есть из своих?

М. Моисеев: Да.

М. Родин: Но их же надо выкупить для этого?

М. Моисеев: Именно это и надо было сделать. Процесс выкупа полоняника выглядел следующим образом: он вступал в отношения с посланником, и посланник за него ручался. Подписывал долговое обязательство, что он будет выкуплен. То есть он сам его не выкупал. Они договаривались о цене, подписывался документ, который тогда назывался «кабала», и потом должны были из Москвы деньги ему прислать.

М. Родин: Присылали?

М. Моисеев: Выкупали, да. Но это всегда были долгие, бесконечные споры, потому что в Москве старались выкупать подешевле, а в Крыму – продавать подороже. И разница порой в 10-20 раз была. В Крыму, например, некоторых полоняников планировали продать за 100-300 рублей, а в Москве хотели их выкупить за 10-15 рублей.

М. Родин: Вы говорите, что нужно платить пошлину, дарить подарки. А у нас всего семь человек. Должен быть обоз, получается. Грабили же какие-то телеги.

М. Моисеев: Конечно. Шли они с обозами. Обозы известны. К сожалению, сколько телег было в обозе, нам неизвестно, документы не фиксируют.

М. Родин: Когда посол отправлялся в Ногайскую орду, как-то продумывалась его система обеспечения? Ему выдавали деньги на прокорм, просто едой снабжали, или его должны были встречающие кормить?

М. Моисеев: Ожидалось, что кормить будут местные. Но по ситуации XVII века, где финансовые документы сохранились заметно лучше, нам известно, что определённое количество денег на прокорм им выдавалось. И известно, что нередко посланники и сопровождавшие их лица в итоге попадали в хорошие долги, и им приходилось потом их возмещать.

М. Родин: То есть денег, которые им давали на прокорм, не хватало, и приходилось жить в долг.

М. Моисеев: Да. Особенно если случилось несчастье, и вы в Крымском ханстве или в Ногайской орде проведёте уже не один год, как это было с Афанасием Нагим, то, конечно, вы будете вынуждены брать в долг. И это происходило.

М. Родин: Это был частный долг или государственный?

М. Моисеев: Это частный долг, который решался государством. Писалась челобитная, в которой разъяснялась ситуация. Она рассматривалась в посольском приказе, и по итогам принималось решение: выдать сумму денег или отклонить, если выяснится, что в долги он попал не по госслужбе, а по своим каким-то личным интересам. Проигрался, или выкупал что-то.

Но в целом считалось, что обеспечивать жильё и питание должна принимающая сторона. И она, в общем-то, это делала. Вся проблема в изучении ситуации XVI-XVII веков заключается в эпизодичности сохранившихся данных. Во всяком случае, от тридцатых годов XVI века сохранились данные, что русскому посланнику, тому самому Даниилу Губину, с его гонцами на день выдавалось по корове.

М. Родин: Это на двоих?

М. Моисеев: Там было человек семь-восемь.

М. Родин: Но всё равно, мне кажется, это много. Можно продавать.

М. Моисеев: Конечно. Но это вторая сторона дипломатии, дипломатия чрезмерной щедрости. Во всяком случае, если посмотреть, сколько спиртного в Москве выдавали послам, создаётся ощущение, что послы еле глаза открывали.

М. Родин: В 1549 году был организован посольский приказ. Как это изменило работу простых тружеников дипломатического фронта?

М. Моисеев: В первую очередь это привело к более чёткой и ясной системе документооборота и решения насущных проблем. Интересно, что первоначально они главу посольского приказа воспринимали как самого близкого начальника, и были в каких-то, это не очень правильно, но можно сказать «вассальных» отношениях. Потому что сохранилась отписка 1551 года, если не ошибаюсь. Отписка – это донесение. Донесение посланника в Астраханское ханство Севастьяна Авраамова. Он был толмачом с татарского языка и занимался сопровождением астраханских дел одно время. Я вспоминаю эту отписку потому, что она адресована не царю, а непосредственно Ивану Михайловичу Висковатому. И в ней есть такие слова: «служебник твой челом тебе бьёт». То есть это больше связано с отношениями некой личной подчинённости. Для Севастьяна Авраамова Иван Висковатый – это главный начальник. Хотя впоследствии все отписки всё-таки писались на имя царя и ни в коем случае не на имя главы посольского приказа. Но здесь мы, видимо, сталкиваемся с неотлаженностью формуляра. 

Посольский приказ – это не МИД в современном смысле. Это больше канцелярия, которая ведает подготовкой необходимых документов, и вообще всем прохождением документов. И ко всему прочему у посольского приказа будут ещё некие судебные функции, финансовые. В частности, посольскому приказу подведомственны территории с компактным проживанием иностранцев, например, Касимов или Романов. Если у вас какие-то проблемы возникают – вы пишите в посольский приказ. А финансовая документация для посольских миссий готовилась всё-таки в казённом ведомстве. К сожалению, документация казённого ведомства за XVI век почти вся пропала, она погибла. От неё сохранились только жалкие крохи. И в основном это то, что по какой-то причине отложилось в посольских делах. Так что посольский приказ для современных историков выполнил функцию надёжного архивохранилища.

М. Родин: Я правильно понимаю, что всё равно уже в это время посольский приказ – это свой бюджет на дипломатическую деятельность, правильная организация посольства, выделение денег на каждое посольство, выделение денег на приём иностранных послов? То есть структура, система.

М. Моисеев: Структура, система. Но смотрите, как она будет взаимодействовать. Возьмём пример с посольскими дарами. Посольский приказ уведомляет казну о необходимости начисления посольских даров. В казне составляется список, кому чего отправлено. Потом, по всей видимости, в посольском приказе происходит его правка. Потому что в составе документов именно посольского приказа сохранились черновики, где мы видим следы правки, где они кого-то вычёркивают, кого-то добавляют, кому-то уменьшают, кому-то увеличивают. И потом это всё идёт обратно в казну. И казна на этом готовит итоговый документ, по которому будут выделены деньги или вещи.

Точно так же происходит с приёмом иностранных послов. Именно казённые дьяки, казна сама по себе всем этим ведают. Это отдельная очень большая история, как они во Владимире, например, заказывают какое-то количество мяса на прокорм послов, в другом подведомственном городе – что-нибудь другое. Но это всё делает не посольский приказ. Это как бы по запросу посольского приказа, он координирует.

М. Родин: То есть пока ещё более сложная структура. Им приходится привлекать много других чиновничьих служб.

М. Моисеев: Но они коммуницируют. В данном случае посольский приказ скорее выступает как координатор и инициатор действий. Ясно, что в посольском приказе постепенно вырастает свой набор персонала. Но, что интересно, послы и посланники не являются персоналом посольского приказа. Это люди, которые для этой службы назначены. Но они не в персонале посольского приказа. И все исследования посольского приказа это показывают. Персонал посольского приказа – это непосредственно дьяк, подьячие, толмачи и переводчики, и, например, сторожа, которые осуществляли непосредственную работу этого ведомства.

М. Родин: То есть посланники и послы – это как внештатники, политики, которых назначили в данную командировку.

М. Моисеев: Да, это командировочные. Ничто не мешало тому или иному посланнику заниматься в своей жизни совершенно другими делами. К примеру, мы точно можем сказать, что такой посланник в Ногайскую орду, как Микула Бровцын, был большую часть своей карьеры чиновником дворцового ведомства, ключником в Нижнем Новгороде. И где-то на излёте своей карьеры он стал послом в Ногайской орде. Другой вариант – Пётр Тургенев, который и посланником был, и был воеводой по порубежным городам. А у больших послов, которые бояре, это в принципе не их основная функция.

М. Родин: То есть в XVI веке мы ещё не можем говорить о профессиональной дипломатии, а уж тем более о людях, которые на зарплате постоянно этим занимаются.

М. Моисеев: Да. Такого дипломатического корпуса, который формируется уже с XVIII века, ещё не было. Но мы можем говорить о том, что выделяются кланы, семьи, для которых дипломатическая работа будет становиться привычной. В этом смысле очень показательна семья Загряжских, когда представители именно этой семьи выполняли дипломатические функции на разных направлениях. Они и в Крымское ханство ездили, и в Ногайскую орду, а некоторые из них даже в Великое княжество Литовское. Семья Мальцевых, которые тоже очень много занимались дипломатией, и в целом они хорошо известны именно как посланники. Но они ездили только в Ногайскую орду, зато очень прославились своей бесшабашностью и шпионажем: Елизарий Мальцев, вместо того, чтобы сыграть спектакль с придверными пошлинами, стал отстреливаться, и потом это пришлось очень долго утрясать. А его родственник Семён Мальцев прославился как Штирлиц того времени: он выкупил и вывез всю переписку между ногаями, казахами и среднеазиатскими ханами.

М. Родин: То есть наши дипломаты теперь знали всё об их взаимоотношениях.

М. Моисеев: Да. Но он прославился в большей степени тем, что когда он попал в плен и его отдали туркам, это было в 1569 году, поход на Астрахань, его приковали на галере к пушке и он занимался распространением дезинформации, тем самым взбудоражил всю обслугу.

М. Родин: Получается, он продолжал верно служить и в этом статусе.

М. Моисеев: Он рассказывал страшные истории о том, что московский царь послал в Персию сто пушек (столько вообще не было), и скоро Россия и Иран выступят единым фронтом против Турции. Ясно, конечно, что на верховное командование такие истории никак не влияли. Но он это рассказывал не им, а гребцам и рядовым янычарам. И когда накопилась критическая масса страшных историй, они стали крайне недовольны. Потому что они понимали, что оторваны от баз снабжения и могут не вернуться. В общем, эта дезинформация оказала разлагающее влияние. Правда, больше к разложению привела сама ситуация, но, тем не менее, Семён тоже поспособствовал.

М. Родин: Я правильно понимаю, что даже в это время ещё ни о каком заработке от этой деятельности мы не можем говорить? Грубо говоря, человек на год уехал в посольство. Ему платили за это? Он мог рассчитывать на какое-то вознаграждение по возвращению?

М. Моисеев: Он мог рассчитывать на увеличение поместного оклада и на определённый карьерный рост. Это случалось. Но в целом сама по себе дипломатическая служба всё-таки не воспринималась как очень почётная. И, конечно же, она воспринималась как очень затратная и опасная. Дело в том, что идея неприкосновенности посла в это время известна, но соблюдалась она странным образом. Посла могли подвергнуть физическому воздействию, его могли арестовать или убить. Это мы говорим о ситуации там, куда его послали.

А ещё и дорога не самая безопасная. Движение через степную зону, которая принадлежала сразу всем и никем не контролировалась, где в одночасье служилые казаки могли тут же превратиться в разбойников и наоборот – эта ситуация очень серьёзно воздействовала на всех игроков. И постоянно в переговорах между Москвой, Стамбулом и Бахчисараем фигурировали истории о грабежах и нападениях неизвестных людей. Стороны каждый раз обвиняли друг друга, но в итоге разводили руками. Бороться с этой проблемой ни одно государство того времени оказалось неспособно. Поэтому посол – это не самая желанная служба, которую можно было себе выбрать.

М. Родин: Я так понял, это были служилые люди, которые имели поместья, которые даны им за службу. И для них это было просто направление на другой участок службы.

М. Моисеев: Конечно, отказаться было сложно, и, я думаю, достаточно опасно. Посольская служба не регулировалась законами местничества, и вы не могли выдумать, что не едете в посольство, потому что у вас местническая проблема. Хотя потом это стало появляться. Но в целом, если мы берём XVI век и отношения с Востоком, нам не известно случаев отказов от назначений.

М. Родин: Как была организована служба по приёму иностранных послов? Я правильно понимаю, что их пасли прямо от границы обычно? Встречали, провожали.

М. Моисеев: Конечно. Их надо было встретить, провести, и их надо было проводить. Желательно, чтобы они ничего не совершили по дороге.

М. Родин: И не увидели лишнего.

М. Моисеев: Да. Хотя, если мы почитаем записки иностранцев, видели они достаточно много лишнего и очень много лишнего придумывали, когда не видели.

Во-первых, все иностранные посольства сразу попадали под некий контроль. Добирались они до пограничного города, воевода этого города должен был сообщить в Москву о прибытии этого посольства и далее обеспечить его движение в центр до того места, пока его не примут московские представители. Были некоторые чуть-чуть разные варианты. Например, в отношениях с Западной Европой, как правило, это сопровождалось опасными грамотами, то есть им выдавали грамоту на проезд, чтобы обеспечить их безопасность.

В случае с восточными посольствами такой документ, как правило, нам неизвестен. И чаще всего эти посольства сопровождались русскими посланниками. А в случае с Крымским ханством было чётко оговорённое место, где производился размен посольств. То есть приезжало большое посольство крымское, его встречало русское большое посольство, происходил размен, и они уже двигались. Но всё равно под контролем.

Чаще всего это выглядело таким образом: мы посланника приняли, накормили. Сигизмунд Герберштейн вспоминал, что его угостили водкой перед сытным обедом. Она рассматривалась как очень дорогой аперитив. Воевода кормил его из того, что у него есть. Затем в сопровождении своих представителей, своей делегации они двигаются. В это время грамота уже прибыла в Москву, в посольский приказ. В посольском приказе готовят встречающего с отрядом детей боярских, и им придаются толмачи. В конце XVI века (это время, от которого документов сохранилось чуть больше) мы точно знаем, что, например, когда ногаи приезжали, их встречали пять толмачей и, наверное, минимум 20 детей боярских. Люди, возглавлявшие этот отряд – это приставы. Учитывая, что ногаи очень часто гнали коней на продажу, то одной из задач было добиваться того, чтобы свободных распродаж по ходу движения не было.  

М. Родин: Чтобы продавали централизованно в Москве.

М. Моисеев: Да. И нередко среди этих приставов мы встречаем представителей аристократии, но не её сливки. И впоследствии, когда они прибудут в Москву, вся эта группа будет охранять их на базаре, пристав станет так называемым «базарским воеводой» и будет охранять.

М. Родин: Что значит «на базаре»?

М. Моисеев: Это в том месте, где будет продажа коней.

М. Родин: А как их селили? Я так понимаю, в нашей практике мы послов обеспечивали всем, что здесь, у нас, им было необходимо.

М. Моисеев: Нередко в краеведческой, москвоведческой литературе можно встретить утверждение, что их всегда селили на посольском дворе. Но это идеальная история, когда у вас в один год одно посольство. А посольства могли совпадать, и численно они были всегда очень разными. Самые многочисленные, как нам точно известно, это ногайские и литовские, ногайские могли иногда достигать почти до полутысячи человек. Их ни в каком посольском дворе не поселишь. Документы сообщают, что были дворы, скажем так, национальные. То есть был ногайский двор, был астраханский двор, был крымский двор. Когда их становилось очень много, иногда их даже селили по христианским дворам. Юзефович в своей книжке к этому относился скептически, но по документам мы это знаем. И в целом могли их достаточно широко селить, хотя старались этого не допускать.

М. Родин: Всё это время, пока они жили, их кормили и поили. Поили, я так понимаю, на убой. У меня есть ощущение, что это был какой-то дипломатический приём. Расскажите об этом. Что за масштабы бедствия? 

М. Моисеев: Масштабы бедствия на самом деле потрясающие. В целом посольский приказ и казна всё-таки старались экономить. Не надо думать, что они были щедрыми до последних копеек. Чаще всего централизованное кормление и снабжение касалось только непосредственно представителей посольства. Многочисленные купцы, как правило, из этого исключались. Понятное дело, что были всякие махинации, когда они записывались послами, а в итоге оказывались купцами. Эти махинации очень свойственны как раз Ногайской орде, и были скандалы, с этим связанные.

Количество спиртного, которое выдавалось на посольство, было довольно значительным. И чаще всего оно тоже выдавалось по определённому статусу: послу как можно больше, слугам посла – как можно меньше. Но в результате это приводило к тому, что на посольство иногда из 10-20 человек в общей сложности могло быть выдано несколько вёдер спиртного на день. По-моему, английским послам выдавали на день на каждого человека приблизительно по пять литров пива, по литру вина, и ещё сколько-то крепкого. И если предположить, что они всё это пили, то, конечно, к моменту переговоров они уже говорить не должны были бы.   

М. Родин: Там, насколько я понимаю, иногда были жалобы на то, что мало давали.

М. Моисеев: Да. В частности, датский посланник Якоб Ульфельдт жаловался, что ему пива почти не давали, поили «лягушачьим пивом»: морсом и квасом. Восточные послы, к сожалению, записок не оставляли. Но нам известно, что они тоже иногда выступали с претензиями к кормлению и питью.  

М. Родин: Причём мусульманам тоже выдавали алкоголь.

М. Моисеев: Да, но чуть меньше, чем европейцам.

М. Родин: Судя по тому, что делалось это регулярно, те употребляли. Не смотря на то, что мусульманам нельзя. 

М. Моисеев: Это одна из самых больших сложностей. Но, по всей видимости, мы должны признать, что в это время мусульманский мир не настолько строго соблюдал этот запрет. И это неоднократно становилось внутри мусульманской культуры предметом для сатиры, высмеивания и призыва хотя бы к самоограничению. Например, известный иранский миниатюрист Бехзад очень злоупотреблял спиртным. И спасало его от жёстких наказаний только то, что он был любимцем шаха. В конце концов, шах не выдержал, и когда увидел его в скриптории не рисующим, а валяющимся пьяным, то сослал его в дальний город, и поставил условие, что он сможет вернуться в Исфахан только когда перестанет пить. 

М. Родин: Алкоголь был важным элементом даров. Расскажите историю с персидским шахом, которому перегонный аппарат отправили.

М. Моисеев: Алкоголь – вещь статусная и, очевидно, крайне дорогая. И среди посольских даров иногда фигурировали самогонные аппараты, перегонные кубы. В конце XVI века, когда в Иран отправляли очередное посольство, среди даров были как раз перегонные кубы.

М. Родин: Которые утопили.

М. Моисеев: Да, недалеко от Самары их утопили. И очень долго искали. Посольство остановилось и никуда не двигалось. Они ныряли и искали. Нырять в Волге около Самары – это, в общем-то, опасное занятие. В Москву об этом отправили слёзное письмо. В Москве отреагировали спокойно, сказали, что нечего вам тут стоять, мы вам пришлём другой вдогонку. 

М. Родин: В том посольстве ещё везли в дар шаху 200 вёдер водки.

М. Моисеев: Да. Русско-иранские отношения всегда были пафосными в смысле даров: слоны, белые медведи. Это нормально.