Примерно через неделю после завершения визита в наш Саратов федерального министра Мединского мне позвонили из газеты, где я отрабатывал свои скромные полставки. «Роман Эмильевич, у вас проблемы, — сообщила мне тревожным шепотом редактор. — Пришли из дирекции, составили акт... Ну, насчет вашего отсутствия на рабочем месте... Я говорила, что против отсутствия не возражаю, но разве меня кто послушает? Короче, вас уже, считай, выгнали».

— Быстро они! — восхитился я.

Тем не менее процесс избавления саратовской областной газеты от ее многолетнего культобозревателя оказался в итоге не таким уж быстрым: понадобилось два месяца и три бессмысленных акта, как в плохой драме, прежде чем в последний день июля мне вручили приказ об увольнении. Подпункт «а» пункта 6 части первой статьи 81 Трудового кодекса РФ. Я прогульщик. Ага! Будь доволен, Роман Эмильевич, что ты не ворюга и не кровопийца.

— И все-таки не понимаю, — сказал я директору, уже подписав бумажку, — на кой вам вообще сдался этот Мединский?

— Учредители нашей газеты — областное Минпечати и облдума, — торжественно напомнил директор. — Сообразили? Уч-ре-ди-те-ли.

— И что с того? — удивился я. — Ни областные депутаты, ни правительство области, ни сам наш губернатор Радаев не подчиняются министру культуры Российской Федерации. Так кто же, интересно, на вас всех надавил?

Директор закатил глаза, указывая ими на самый верх.

Пора прояснить ситуацию, отмотав события назад.

Впервые я познакомился с Владимиром Мединским в 2009 году — заочно, в книжном магазине, стоя у стенда с его новенькими «Мифами о России». Покупать эти покетбуки я не собирался, но перелистал и оценил блестящую коммерческую перспективу всего проекта: когда ты сочиняешь зловредные мифы сам, разоблачать их самому же легче легкого. Одно дело — изворачиваться, путано объясняя, почему, к примеру, политик имярек — не массовый убийца, а, напротив, эффективный менеджер. Другое дело — гневно опровергать взятое с потолка суждение о том, что тот же имярек — черт с рогами и копытами.

Моя вторая и тоже заочная встреча с Владимиром Ростиславовичем состоялась три года спустя, опять-таки в книжном магазине, но уже у полки с беллетристикой, где был выставлен его первый роман «Стена». В ту пору я рецензировал книги для одного столичного либерального (тогда еще) еженедельника и потому захотел рассказать читателям, какого рода прозу сочиняет бывший депутат Госдумы, профессор МГИМО и член тогдашней Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Увы, писателем наш мифоборец оказался невеликим: дерзновенная попытка бросить вызов Александру Дюма и изваять нечто вроде «Трех мушкетеров», только на русской почве, обернулась полнейшей конфузией. Вместо предполагаемого костюмного боевика о приключениях соотечественников в 1612 году читатель получил шесть сотен страниц занудной похвальбы.

Еще в семнадцатом столетии русских воинов вдохновляли цитатой из Владимира Путина.

Вы можете представить д'Артаньяна, который выступает перед мушкетерами с лекциями на тему «французское значит отличное»? А вот герои «Стены» то и дело рвали на груди домотканые рубахи, истово доказывая приоритет России перед Европой буквально во всем, от лучин до мушкетов. Ясно было, что Смоленская крепость — «лучшая не только в России, но и в Европе», что зубцы на крепостной стене «были прочнейшие», «не то что игрушечные украшения на итальянских палаццо». Конечно же, русские пушкари были «самые искусные в Европе», «наша-то икра лучшая в мире», «и меха наши лучшие в мире», «и крестьяне наши пограмотнее ихних», а «ихние налоги куда как выше, чем наши подати». У Мединского Россию брали в кольцо европейцы, все гады как на подбор: англичане были надменны, французы — скупердяи, а чванливые ляхи, «будто иудеи, считали себя вправе обманывать всех, кто не их веры». И поскольку автор объявил, что «жестокости в Европе никак не меньше, чем у нас», то польские интервенты в его книге просто обязаны были вести себя как уличные отморозки, а прибытие короля Сигизмунда в изображении Мединского более всего походило на выезд гауляйтера Эриха Коха в сопровождении зондеркоманды СС.

Наиболее впечатляющей в книге оказывалась сцена, где перед русскими ополченцами держал речь святой старец Савватий: «Везде супостатов преследовать будем. На дороге — так на дороге. А ежели в сральнике поймаем, так и в сральнике загубим». Узнали?

Ну да, верно: еще в семнадцатом столетии русских воинов вдохновляли цитатой из Владимира Путина, чуть скорректированной под «ретро».

Рецензию мою прочли и забыли, однако затем снова вспомнили — сразу же после того, как в мае 2012 года Мединский по щучьему велению очутился в кресле министра культуры РФ. Тут-то пытливые граждане пожелали узнать, каков культурный багаж у новоявленного министра. Полный текст романа «Стена» в свободном интернет-доступе отсутствовал, так что поиски в сети рано или поздно выводили всех любопытствующих на мою скромную заметку с яркой цитатой из речи мифического святого старца.

Через две недели после объявления состава нового правительства ту же цитату нагуглил наконец Леонид Парфенов и, пылая гневом, явился с ней в прямой эфир программы «Парфенов и Познер» (была тогда такая на «Дожде»). «Вот у вас завтра будет встреча с премьером и председателем партии “Единая Россия” Медведевым, — обратился Парфенов к своему знаменитому соведущему, размахивая листочком, как мухобойкой. — Я бы хотел приобщить эту цитату к материалам вашей беседы. Вдруг у вас будет возможность спросить: за какие заслуги автор этого одиозного высказывания, этой пошлятины, этого убожества, этой кичухи, самый дебатируемый, самый одиозный, скажем так, член кабинета занял эту очень символичную в России должность?». Думаю, не мне одному стало интересно: вдруг и вправду спросит? Аудитория Первого канала — десятки миллионов.

На другой день Познер действительно спросил у Медведева о Мединском и услышал от премьера в ответ, что новый министр — «человек с хорошим потенциалом и, самое главное, энергичный». После чего ведущий состорожничал, убрав парфеновский листок от греха подальше. Бенефис речистого старца на Первом, таким образом, не состоялся. Страна вовремя не узнала своего героя. И все же благодаря Парфенову и «Дождю» цитата из моей рецензии ушла в массы и в конечном счете попала в статью Википедии о Мединском. Там и остается. Министр затаил обиду, но эта мина только тикала до поры.

Когда ты единственный в регионе специалист по творчеству Мединского, то имеешь право взглянуть на своего персонажа.

Последующие подвиги Мединского-министра известны, их можно перечислять без подробностей: уволены директора Большого театра, Пушкинского музея, Политехнического музея, Музея Маяковского и Музея кино, перекрыта дорога многим фильмам и сценариям, обезглавлены НИИ искусствознания, НИИ культурного и природного наследия имени Лихачева, Российский институт культурологии. В Российском институте истории искусств (РИИИ), подчиняющемся Минкульту, после скоропостижной смены руководства угроза увольнения за прогул стала самым распространенным средством борьбы с неугодными сотрудниками. И так далее. И так далее. Усилиями автора романа «Стена» культурное пространство всей России вполне может однажды полностью превратиться в огороженную стеной территорию победившего «сральника».

Через два года после того, как Мединский занял свой пост, было объявлено, что Владимир Ростиславович приедет в Саратов и встретится, среди прочего, с местными деятелями культуры.

Мне, признаться, хотелось попасть на эту встречу: когда ты единственный в регионе специалист по творчеству Мединского, то имеешь право взглянуть на своего персонажа. К тому же я догадывался, что в итоге встреча сведется к снисходительным поучениям гостя и почтительному попрошайничеству хозяев. Я надеялся несколько оживить протокольное мероприятие, обратившись со словами утешения к визитеру, у которого как раз незадолго до Саратова сорвалась командировка в Венецию — на вручение почетной профессорской мантии. Я сказал бы ему: «Вова! Ну подумаешь, Италия! Зачем России Европа, если мы — сами же говорили — не Европа? Подумаешь, каналы и гондолы!».

Я бы еще много сказал гостю, но не срослось. Местный Минкульт проявил осмотрительность и не включил меня в список участников. Я лишился возможности написать оптимистическую статью «Как я встретился с министром культуры России» (а впоследствии напечатать ее в той, правильной, газете, где у меня были твердые полставки). Пришлось переделывать уже набросанный текст, меняя название на «Как я НЕ встретился с министром культуры России», и печатать его совсем в другой газете. Те четыре абзаца в статье, где, по моему замыслу, должны были содержаться живые подробности личных впечатлений от встречи, пришлось заменить безответными вопросами и рассуждениями — о судьбе саратовской гармошки, подаренной нашим губернатором московскому гостю, а также о потыренной им же докторской по политологии. А еще я писал о бородатой женщине Кончите, имевшей наглость отравить министру весь май, и, конечно же, о старце Савватии, благодаря которому Владимир Ростиславович сделал первый шаг к увековечиванию себя в словаре крылатых выражений, а я — последний шаг на пути к увольнению по статье. Сколько бы веревочке ни виться, а возмездие — вот оно: выглядывает из трудовой книжки...

Кстати, чуть позже — уже за дверями директорского кабинета и конспиративным шепотом — мне намекнули, кому мог на меня в итоге настучать уязвленный министр и кто мог принять экстренные меры. В жизни не угадаете кто! Ладно, подскажу. Невидимку зовут Николай Васильевич, и он не Гоголь, а, наоборот, депутат Госдумы, который руководит комитетом по сельскому хозяйству. Для нашего аграрного региона это, стало быть, человек № 1. Ему обычно и бьют челом. Впрочем, культуру он, говорят, любит бескорыстно, во всех видах — сыром, жареном и пареном.

В следующий раз, когда захочу нарваться на увольнение по статье, обойдусь без посредников: сразу обижу свеклу, репку или колосок.