ФЭД. Из жизни дважды счастливого человека.

Речь о Феликсе Дзержинском. И первое имя, Феликс, и второе, данное при крещении, — Щенсный, означают одно и то же — «счастливый». Позже в подполье он был Яцеком, Якубом, Франеком, Юзефом… После революции стал «железным Феликсом». А после смерти — «рыцарем революции». Так Феликса Эдмундовича в некрологе назвал Бухарин. Сам Дзержинский говорил о себе скромнее — «солдат революции». Но не суть важно, ключевое слово здесь «революция».

Путь из дворянского гнезда в революцию проделали многие. Причина у всех одна: сочувствие отверженным и вера в утопию о счастливом будущем.

Так в революцию 17-летним шагнул и Дзержинский. Некоторые, не скрывая удивления, вспоминают, что он до этого мечтал стать священником. Но в этом тоже нет ничего особенного. Сталин учился в семинарии. Хотя ее не окончил. Микоян окончил. А до этого «звать Русь к топору» рекомендовал Герцену бывший семинарист Чернышевский.

Арестовывали Дзержинского неоднократно, дважды бежал, однако все равно провел в тюрьме, на каторге и в ссылке 11 лет. На каждой новой фотографии — анфас и профиль — арестант кажется все более мрачным и худым. А вот на последнем фото, сделанном в 1916-м, Феликс в полицейский объектив уже иронично улыбается. Как будто знает, что через год арестами займется уже он. И среди тех, кто попадет в ВЧК, будет немало бывших жандармских чинов.
Есть, правда, фотография, где Феликс Эдмундович выглядит просто лихо. С шиком одет, в зубах сигара. Видимо, входил в образ какого-нибудь Яцека, за годы подпольной работы многие революционеры приобретали актерские навыки. Но это образ, а в реальности Дзержинский, согласно всем воспоминаниям, был аскетом. К слову «аскет» в постсоветские времена часто добавляли еще и «фанатик». Что имеют в виду, ясно — деятельность Дзержинского во главе ВЧК-НКВД-ОГПУ.

Впрочем, резкие колебания исторического маятника — с его размашистой амплитудой — объективности, конечно, не способствуют.

В советский период памятник Дзержинскому озаряли лучами прожекторов, а после провала ГКЧП толпа в припадке ярости пыталась многотонного бронзового чекиста повесить. К счастью, не удалось, а то бы павший боец мог пришибить кого-нибудь и после смерти. Людей и памятник спас тогда, если не ошибаюсь, Сергей Станкевич. Теперь Дзержинский снова в ссылке — в парке «Музеон». И пока оттуда не сбежал.
Проклятия в адрес Феликса Эдмундовича понятны. Как не понять — у самого в семье пятеро репрессированных. Вот только обычно фанатиком все же называют человека, который следует за своим вероучением или политической доктриной слепо, его разум наглухо закрыт для любого довода. Если толковать понятие фанатизма так (можно, конечно, и иначе), то Дзержинский фанатиком точно не был.

Разумеется, он свято верил в марксизм и был, как выразился Ленин, «пролетарским якобинцем», но, как и многие из когорты старых большевиков с опытом дореволюционных дискуссий, Феликс Эдмундович был личностью самостоятельной.

Ошибался? Безусловно. И ошибался трагически, безжалостно ломая Россию и себя самого через колено.

Однако меньше всего напоминал человека, который, однажды встав на рельсы, затем бездумно катится по ним до конца жизни. Был дворянином — стал революционером, был верующим — стал атеистом. Был националистом (есть свидетельства, что в юности терпеть не мог «москалей») — стал интернационалистом.

И в партии расходился со многими, даже с Лениным. Но не будучи как раз фанатиком, под влиянием доводов оппонентов свою позицию, бывало, менял. Первоначально не поддержал «Апрельские тезисы», однако затем на заседании ЦК по поводу немедленного восстания проголосовал за ленинскую резолюцию, отвечал за охрану Смольного, руководил захватом Главпочтамта и телеграфа. Позже разошелся с Лениным, встав на сторону Бухарина и Троцкого в вопросе о Брестском мире. В 1921-м снова выступил против Ленина в ходе дискуссии о профсоюзах. А вот НЭП решительно поддержал.
И так самостоятельно мыслил до конца. За несколько дней до смерти пишет председателю Совнаркома Рыкову: «Политики этого правительства я не разделяю». За должности не цеплялся. Писал и главе Рабоче-крестьянской инспекции Валериану Куйбышеву: «Я столько раз подавал в отставку. Я не могу быть председателем ВСНХ — при таких моих мыслях и муках. Ведь они излучаются и заражают. Разве ты этого не видишь».

Да и ни малейшей радости от расстрелов чекист № 1 не испытывал, чему тоже немало свидетельств.

Жестокой была сама большевистская идея, а «пролетарский якобинец» (сам Дзержинский себя как-то с горькой иронией уподобил Робеспьеру) лишь последовательно проводил ее в жизнь. Поставив на Дзержинского, Ленин не ошибся.

Один из тезисов нашей наиболее темпераментной оппозиции состоит в том, будто Страной Советов руководили чекисты. Реальной истории это не соответствует. Органы госбезопасности, начиная с Дзержинского, были лишь инструментом партии. Хотите назвать чекистов партийным «скальпелем» — назовите. Да хоть «испанским сапожком», но и это лишь инструмент. Если не ошибаюсь, в истории отмечено только два случая, когда руководство «органов» всерьез пыталось навязать свою волю стране. Да и то опираясь на часть недовольной партийной элиты. Сначала не без помощи Семичастного был сброшен Хрущев, потом неудачно интриговал Крючков.

Наконец, параллельно с работой в ВЧК (а это, между прочим, еще и борьба с бандитизмом) Дзержинский спасал жизни — боролся с детской беспризорностью. Коммуна Макаренко выпускала не только фотоаппарат ФЭД, восемь ее выпускников стали академиками. Поднимал экономику: нарком путей сообщения и председатель ВСНХ. Боролся с нелепой идеей, будто зарплата рабочего человека должна опережать производительность труда. Мы же не капиталисты, утверждали его противники. На что отвечал: «Я вынес твердое убеждение о банкротстве нашей системы управления». И добавлял: «Чудовищная бюрократизация всякого дела — горы бумаг и сотни тысяч писак; захваты больших зданий и помещений; автомобильная эпидемия; миллионы излишеств. Легальное кормление и пожирание госимущества этой саранчой… Неслыханное, бесстыдное взяточничество».

Трудолюбиво создавал ГУЛАГ, загружал интеллектуалами «философский пароход» и… пытался вылечить Есенина.

Наткнулся недавно на письмо болгарина Раковского поляку Дзержинскому с просьбой помочь излечить «самого талантливого поэта в нашем Союзе». Просьба, правда, своеобразная: приставить к поэту на период лечения и дальнейшего пребывания в санатории ГПУ чекиста. Есенин, объяснял Раковский, страдает туберкулезом, но «вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию». Толка из этой затеи не вышло, однако Дзержинский поручил своим подчиненным помочь.

Родне тех, кого ставили к стенке в 1920-е, а потом в годы Большого террора, нюансы без разницы. Хотя исторически это разный контекст. И уж точно Дзержинский не преследовал личных целей. Чего не скажешь о Сталине. Кстати, Дзержинский стал пророком, когда перед смертью в 1926-м написал: «Если не найдем правильной линии в управлении страной и хозяйством… страна тогда найдет своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский».

Судя по последним письмам, умер он далеко не счастливым человеком, который, угробив ради коммунистической идеи множество жизней, под конец зашел в тупик. Повезло ему разве что в одном. Уверен, если бы Дзержинский не умер в 1926-м от сердечного приступа, обличая на пленуме советскую бюрократию, то был бы позже расстрелян. Скорее всего, как «резидент польской разведки». Петр Романов