“МОЕГО РЕБЁНКА СВАРИЛИ ЖИВЬЕМ”. В Гусевском районе не только воруют, но и убивают детей

В одном из прошлых номеров газеты мы написали о поселке Дворики - гиблом месте, где селяне, допившись до белых зайцев, убивают друг друга всеми доступными способами: к примеру, выстрелив в живот соседа из ружья, заряженного гвоздями... или задушив собутыльника, а труп его расчленив на собственной кухне. А милиция в упор не видит ни жертв, ни преступников, как будто злополучные эти Дворики находятся где-то в вековой тайге, а не в курортном Зеленоградском районе, в сорока минутах езды от Калининграда.

Об этом сообщает Футляр от виолончели

Тогда казалось, что страшней истории нету. Увы, есть.

...Наташа Новикова (фамилия изменена) приехала в Калининград из Гусевского района. С мужем и двумя детьми она снимает комнату на окраине города, платит семьдесят долларов в месяц и счастлива безумно - устроилась нянечкой в детский садик, куда ходит и ее малышка (за полцены), муж вкалывает на стройке и получает тысяч десять-двенадцать в месяц.

Наташа впервые за пять лет смогла купить себе и детям новую одежду, муж “прибомбил” видеомагнитофон и мобильник, о котором мечтал едва ли не с армии, в квартирке появились какие-то коврики, занавесочки... Даже чайным сервизом обзавелась Наталья на радостях: в ее родном поселке чайный сервиз имелся только в двух семьях - у учительницы и у главы сельского округа. А работы там давно уже нет никакой. Зарплата в тысячу рублей считается роскошью. Люди живут как в раннем средневековье - на натуральном хозяйстве. Едят то, что выросло на огороде (своем или соседском), бытовые проблемы решают “за самогон”... тот самый, знаменитый гусевский, настоянный на голубином помете, человеческом кале, резиновых сапогах... и прочей гадости, отчего печень пьющего разрушается за два-три приема. И восстановлению уже не подлежит.

Но людям плевать на печень. Они пьют. Беспросветно и беспробудно. А сон разума, как известно, рождает чудовищ.

Пять лет назад Наташа пережила страшную трагедию. До сих пор у нее, молодой и симпатичной женщины, в минуты волнения сильно дергается правое веко, а волосы приходится красить: в двадцать три года она поседела за одну ночь. Точнее - за вечер. Вечер, когда живьем сварили ее первого ребенка. У нее на глазах.

...Наташа вышла замуж рано (сейчас она во втором браке). Муж Саша был из довольно зажиточной по гусевским меркам семьи. Его довольно еще молодой отец ездил в Польшу через Голдап - как и положено, с сигаретами, водкой, специально переделав под провоз контрабанды подержанный “Мерседес”. Мать Саши варила самогонку - вроде бы даже обычную, без “ошеломляющих” примесей, отчего народ к ней тянулся как в былые времена к Мавзолею на Красной площади.

Саша понемногу занимался то сигаретами, то отделочными работами - в армянских домах в соседнем Озерском районе. Наташа вела хозяйство на своей половине дома, растила малыша Алешеньку. В деньгах они не нуждались, со свекром и свекровью она вроде бы ладила, муж особо не пил и любил ее страшно, подружки завидовали - казалось, так будет всегда.

Несчастья начались с приезда золовки. Старшая сестра Саши, жившая до этого в Нестерове, развелась с мужем и вернулась в отчий дом.

Сашу с Наташей “уплотнили”: вместо половины дома им оставили две смежные комнатенки, а в большой изолированной поселилась Алла со своим семилетним сыном.

Алла сразу невзлюбила Наталью. Собственно, она и раньше выбор брата не одобряла, а тут, оказавшись под одной крышей с невесткой, развернулась вовсю. Наталью она попрекала тем, что та - из многодетной пьющей семьи, обретающейся “на выселках” (старом немецком хуторе на задворках поселка) - пришла на все готовое. Даже, дескать, ночной сорочки приличной с собою не принесла. И теперь, мол, сидит у них, Агеевых, на шее: ребенку уже полтора года, а она все с ним тетешкается, как с грудным...

Свекровь, раньше относившаяся к Наталье по-доброму, поднаслушалась дочкиных речей и тоже стала пофыркивать: мол, пора Наталье в хозяйство впрягаться по полной программе.

Наташа не спорила. И в огороде копалась, и свиней кормила, и за кроликами ухаживала... А кролики неожиданно начали дохнуть. То ли мор на них напал, то ли (теперь уже думает Наташа) золовушка им чего специально подсыпала, но в кроличьих смертях обвинили Наталью. Дескать, неумеха, ленивая и т.д., и т.п. (полный список грехов оглашался неоднократно - и в выражениях родственнички не стеснялись).

А тут еще беда приключилась: свекор ушел из семьи. Завел себе (не поверите!) польскую пани в Голдапе! Та его взяла себе в батраки с перспективой женитьбы. Так что мужик вернулся домой только, чтобы подать на развод и прихватить вещички-документы. Свекровь рыдала ночи напролет. Даже самогонный аппарат свой забросила.

С деньгами в семье сразу стало хуже.

Саша уехал в Калининград - будто бы школьный дружок предложил ему поучаствовать в каком-то суперприбыльном бизнесе. Алла грызла Наталью с утра до вечера. И дармоедкой обзывала, и нищенкой. А однажды Наталья увидела, как Алла пихнула Алешеньку с высокого крыльца. Специально. Он упал, сильно ударился, заплакал. Наталья не выдержала и кинулась на золовку с кулаками. Но свекровь пришла на помощь дочери, и Наташе здорово попало. Вся в синяках, с выбитым зубом (рука у свекрови тяжелая), она поклялась, что как только вернется из Кенига Саша, ноги ее в этом доме не будет.

Но... Саша не вернулся. Пришло известие, что в Калининграде его задержали по обвинению в угоне автомашины и запихнули в СИЗО.

...Деньги у Наташи, оставленные ей на хозяйство, закончились через неделю. Свекровь с золовкой к своему столу ее не звали. Правда, свекровь подкармливала Алешу - но так, чтобы Алла не видела. А та все больше свирепела. “Зачем мы держим здесь эту бл...дь? Пусть катится к своим голож..пым родственникам!” - эта фраза звучала рефреном.

Наташа побиралась по соседям - там хлеба попросит, там чашку супа нальют. Похудела так, что джинсы пришлось подвязывать. В споры с Аллой старалась не вступать. По дому работала как Золушка... Очень мучила ее мысль, что Саша в СИЗО сидит без передач. И думает, наверное, что жена о нем забыла. И однажды она попросила свекровь одолжить ей немного денег - она мужу передачу состряпает.

Но... свекровь была уже никакущая, после ухода мужа пить стала как сапожник. Она, скорей всего, даже не поняла, о чем просит ее невестка. А вот Алла - поняла. И заорала: “Да ты что?! Ты сама наш хлеб жрешь, ублюдка своего нашим кормишь, а еще и мужа-уголовничка хочешь?! Добрая какая! Хочешь мужу передачки носить - иди работай!”

- Так нет ведь у нас никакой работы - пыталась Наташа угомонить разбушевавшуюся Аллу. - И ребенок у меня маленький.

- Нет работы - торгуй передком! Вон, девки наши в Калининграде мужикам отсасывают, так в баксах прямо купаются. Не умеешь ни х..я другого, иди работай бл...дью! А если ребенок мешает... - тут Алла на секунду заткнулась.

(До гробовой доски не простит себе Наталья того, что не поняла, спинным мозгом не почуяла тогда зловещей сущности этой заминки.)

А золовка быстро огляделась - и столкнула с плиты огромную кипящую кастрюлю (вода грелась для стирки). Кастрюля опрокинулась прямо на копошившегося здесь же, на полу, Алешку.

Наверное, она еще что-то сказала при этом: Наталье по сей день снится ее перекошенное лицо - и она просыпается от собственного крика, такого же истошного, как и тогда.

...Алешка был обварен от макушки до пяточек. Свекровь, протрезвев от испуга, кинулась снимать с него рубашонку и ползунки, лила на ярко-красную кожицу подсолнечное масло. Алешка кричал так, как не может кричать полуторагодовалый ребенок - через пять домов его услышала Сашина крестная и прибежала узнать, что случилось...

Дальнейшее Наталья помнит плохо. Малыша, голенького, она повезла в больницу - благо, крестная расстаралась насчет машины. Он уже не кричал, а сипел, и кожа с него слезала как чулок - а в тех местах, где Наташа пыталась до него дотронуться, сквозило багровое мясо. Так что Наташа просто положила его на колени и страховала руками, не притрагиваясь, и молилась.

Алеша умер еще в машине. Так что, приехав в больницу, водитель выгрузил бесчувственную Наталью - и трупик малыша.

...Наталья была в беспамятстве несколько дней. За это время свекровь и Алла успели похоронить Алешеньку - и распустить по поселку слух о том, что это Наташа, по головотяпству своему, обварила сыночка крутым кипятком. Немного придя в себя, Наталья написала заявление в милицию, но... заявление у нее не приняли. Потому что Алла успела первой - и накатала свое. На невестку, якобы убившую ее дорогого племянника. После чего поговорила с участковым, и они решили (!), что налицо явная неосторожность, а молодая мать и без того уже наказана...

Наталье свекровь сказала:

“Внука мне жаль. Но ты мне чужая, а Аллочка - дочь. Если Аллу посадят, другой мой внук останется сиротой. А ты же понимаешь, внук от дочки - это не то, что от невестки, он вдвое родней. А будешь залупаться, я под присягой покажу, что ты Алешку на моих глазах обварила нарочно, чтоб в Калининград увеяться, хвостом там крутить”.

Наташа поняла: правды ей не добиться. Поэтому она просто собрала вещи (Алла стояла в дверях и смотрела, чтобы невестушка не прихватила чужого) и ушла к своим на хутор.

...А еще через неделю вернулся Саша. Что-то там с уголовным делом не срослось, и всех фигурантов из СИЗО отпустили. Но жить с ним Наташа уже не могла. Они развелись.

- Я ему не смогла простить того, что он мне не поверил, - говорит Наташа. - Я ему рассказываю, как все это было, про Аллу, про мать... А он твердит: “Я тебя ни в чем не обвиняю, так что не надо придумывать всяких ужасов. Я тебя люблю, дети у нас еще будут, я понимаю, ты была вся уставшая и замученная”... А потом с Аллой и с мамочкой на кухне чай пьет. С убийцами Алешеньки.

...Еще через год Наташа встретила хорошего человека, вышла за него замуж, появились дети - но это уже совсем другая история.

- Самое страшное, - говорит она, - что в наших поселках люди живут так, точно ничего человеческого в них уже не осталось. У нас один сосед другому из-за червонца черепушку проломил топором... Знаю девчонку, она три раза беременела, денег на аборты не было, рожала дома. Мать у нее роды принимала. Детей девчонка вроде бы увозила в Гусев и там от них отказывалась. Но по пьянке как-то проболталась, что всех троих ее мать задушила и зарыла в поле. Подушку на лицо накладывала и наваливалась всей тушей. Много ли маленькому надо? И - ничего. Никому нет дела до детей - ни до живых, ни до мертвых... А мне Алешка часто снится. Живой, светлый такой, и смотрит на меня ласково, будто успокаивает: мол, ничего, мамочка, ТАМ - мне лучше. Он ведь говорить уже начинал: “Мамоська, мамоська...”

...Наверное, ТАМ всем нам будет лучше. Потому что хуже уже просто некуда.... А может, мы все уже давно умерли? И место, где мы, типа, живем, и есть тот самый ад, которым пугают? Очень, знаете ли, похоже.

Д. Якшина